Девушка в черной водолазке: Полина Санаева, Черная водолазка – читать онлайн полностью – ЛитРес – о женщине в большом городе

Содержание

о женщине в большом городе

Рассказ о женщине в большом городе, о ее отношениях с собой, мужчинами, временами года, подругами и бытом.

Иногда хочется быть такой женщиной-женщиной, звенеть браслетами, поправлять волосы, а они чтоб все равно падали, благоухать «Герленом», теребить кольцо, пищать: «Какая прелесть!»

Мало есть в ресторане, — «Мне только салат». Не стесняться декольте, напротив, расстегивать совсем не случайно верхнюю пуговку. Привыкнуть к дорогим чулкам и бюстгалтеры покупать только «Лежаби». Иметь двух любовников, легко тянуть деньги — «Ты же знаешь — я не хожу пешком», «Эта шубка бы мне подошла»… Не любить ни одного из них. «И потом в гробу вспоминать Ланского». А иногда хочется быть интеллигентной дамой, сшить длинное черное платье, купить черную водолазку, про которую Татьяна Толстая сказала, что их носят те, кто внутренне свободен. Если курить, то непременно с мундштуком, и чтоб это не выглядело нелепо.

Иногда подходить к шкафу, снимать с полки словарь, чтоб только уточнить слово, говорить в трубку: «Мне надо закончить статью, сегодня звонил редактор», — рассуждать об умном на фуршетах, а на груди и в ушах чтоб — старинное серебро с розовыми кораллами или бирюзой. Чтоб в дальнем кабинете по коридору налево сидел за компьютером муж-ученый, любовь с которым продолжалась бы вечно. Чтоб все говорили: «Высокие отношения». Чтоб, положив книжку на прикроватный столик, перед тем, как выключить свет в спальне, он замечал: «Дорогая, ты выглядишь бледной, сходи завтра к профессору Мурмуленскому. Непременно».

А иногда просто необходимо быть холодной расчетливой сукой. И большой начальницей, чтоб все в офисе показывали пальцем и так и говорили новеньким: «Она холодная расчетливая сука, пойдет по трупам». Ну зачем так грубо? И зачем же сразу «по трупам»? «А вы, девушка, уволены». «Кажется, я ясно ставила задачу». Называть красивых секретарш «дурочками» прямо в глаза. Не потому что дурочки, а потому что красивые. Топ-менеджерскую зарплату тратить на элитную косметику, и чтоб золотых карт миллион, с сумасшедшими скидками… Коллекционировать современное искусство, развешивать его по голым стенам в кабинете и в огромной пустой квартире, где на сушилке в кухне одна чашка, одна ложка и две табуретки у барной стойки. Говорить мужчине: «Жалкий неудачник», — то есть нет — «лу-у-у-у-у-у-у-зер». Утверждать, что мастурбация — дело всенародное, и спать с котом, («он же член семьи!»), которого кормит домработница.

А иногда хочется быть такой своей для всех в доску. С короткой стрижкой, красить волосы, губы и ногти оранжевым, и ходить в больших зеленых ботинках, с индийской сумкой-торбой, с наушниками в ушах, с веревочками на запястье, все время везде опаздывать, вопить в курилке: «Я такую кофейню открыла!», «Вы пробовали холотропное дыхание? Отвал башки!» И чтоб аж дым из ушей. Захлебываться от впечатлений, не успевать спать, собираться на Гоа в феврале. Сидеть в офисе за «маком», вокруг чтоб все увешано разноцветными стикерами с напоминаниями: «придумать подарок Машке», «напомнить Витьке про ужин в среду», «купить новые лыжи». На рабочем столе чтоб фотографии детей в бассейне и в океане, портреты собаки — лабрадор (почившей), и бородатого мужчины в странной желтой шапочке. Быть всю жизнь замужем за одноклассником, который за двадцать лет, представьте, так и не выкинул ни единого фортеля. Да еще и мирится со всеми этими друзьями, вечеринками, транжирством и немытой посудой. «Ты заедешь за мной в восемь?» «Конечно, зая».

А иногда хочется побриться на лыску и повязать платочек, вымыться в бане хозяйственным мылом, но пахнуть какими-нибудь травками, полынью там, или мятой. Научиться молиться, читать жития святых, соблюдать посты, назвать сына Серафимом, подставлять, хотя бы мысленно, другую щеку, «Ты этого хотел. Так. Аллилуйя. Я руку, бьющую меня — целую». Излучать доброжелательность, и чтоб ненатужно так сиять от унутренней хармонии. Принести из церкви святую воду в баллоне, поставить ее в холодильник, и, когда муторно на душе, умываться ею и советовать мамашам, что, если у ребенка температура, достаточно просто сбрызнуть, и чтоб это действительно помогало.

А иногда прямо требуется быть хозяюшкой, с большой буквы Х. Такой, которая все сама-сама и по собственным рецептам. «А я шарлотку так делаю», — и понеслось… На полке банки со специями, cтеклянные крынки с надписями: «Рис», «Горох», «Сахар». И там, где написано «Мука», там правда мука, а не на дне старая заварка. В шкафчике полотенца стопочками, разложены по цветам и размерам, между крахмальными простынями ветки лаванды и что-то такое с вышивкой, очень ненужное, что называется сухим и шуршащим словом — саше.

А как же? На подоконнике таз с вишневым вареньем — «два раза прокипятить», в вазочке — пенки, на столе капустка собственного закваса. Но в доме, мамаша, надо ж держать и другие закуски… Когда же собраться и научиться хоть макароны варить правильно, ходить не в магазин на углу, а на рынок, знать, что на прошлой неделе помидоры стоили меньше на три рубля, шампиньоны, наоборот, подешевели (надо брать), а мясо — в той же цене… Перебирать его на прилавке, переворачивать, мгновенно проницать все подлые замыслы продавца, — «Представляешь, он хотел мне подсунуть…» Иногда прям так хочется что-то там жарить и парить, украсить салат, перелить борщ в фарфоровый супник с кучерявыми ручками, и крикнуть в сторону гостиной: «Обед готов! Идите ужинать…»

А еще ужасно хочется пойти в официантки, купить накладные ресницы и полное собрание сочинений Дарьи Донцовой. Научиться ходить на каблуках, флиртовать с посетителями, чтоб они больше оставляли на чай. Говорить: «А вот попробуйте еще “карпаччо”, уж очень оно у нас замечательное». Ходить в кино, копить на машину.

Бросить бармена, закрутить с поваром-итальянцем, висеть на доске почета как работник, раскрутивший максимальное число лохов на дорогое французское вино, которое они сроду не отличат от крымского. Пить сколько хочешь горячего шоколада из кофе-машины и уже разлюбить греческий салат.

А что мы имеем на деле? Пока только черную водолазку.

Портрет женщины в черной водолазке

В свет вышел первый сборник рассказов журналистки Полины Санаевой «Черная водолазка» — «книга с ароматом женской жизни» (Марта Кетро), которая «поражает интимностью» (Дмитрий Быков). В аннотации сборник назван проще — «книга о женщине в большом городе». Но значительная часть ее посвящена все же не Москве, а Махачкале. Поговорили с автором о родине, феминизме, роли творчества в воспитании детей и, конечно, о черной водолазке.

Наследница из «Калькутты»

— Я — махачкалинка в четвертом поколении. Моя прабабушка Нина, дочь горного инженера из Уфы, окончила Высшие женские курсы Петербургского училища ордена Святой Екатерины. У меня дома хранится ее диплом из мягкой лайковой кожи, там есть предмет «вареньеварение»! А еще она свободно говорила по-французски и немецки, в конце жизни преподавала немецкий в махачкалинской школе № 13.

Фото: личный архив Полины Санаевой

Полина Санаева. Махачкала

Семья переехала в Дагестан в конце позапрошлого века: у дочери обнаружили чахотку, а тогда считалось, что море и солнце — лучшие лекарства.

Мужа Нины расстреляли как белогвардейца (хотя в 1938-м он работал бухгалтером), мой дед Анатолий занимался телефонизацией республики. А больная дочка выжила!

Мой папа — известный в Дагестане журналист. Когда я собралась поступать на отделение журналистики, он был не в восторге. Боялся, что я его опозорю, потому что сам сидел в приемной комиссии вуза. «С чего ты взяла, что ты вообще можешь этим заниматься? Напиши хотя бы что-нибудь!» И я написала, как еду из Махачкалы в Грозный, в котором жила моя другая бабушка, мамина мама. Летом я застревала там почти на все каникулы. В Грозном пахло нефтью и везде цвели розы. Розы! В Махачкале моего детства они были в двух местах, а в Грозном всюду! И в конце я написала, как возвращаюсь домой из чистого и прекрасного Грозного, и я вижу весь этот махачкалинский мусор, и все равно у меня чувство: вот она, моя родина! (смеется). И, кстати, когда собирала рассказы в книгу, обнаружила, что половина — о Дагестане.

Конечно, это важная часть моей жизни. До сих пор, если я не могу уснуть, представляю, что лежу в своей комнате в нашей квартире на улице Энгельса в Махачкале. И слышу все эти звуки: как собака в поселке Альбурикент гремит цепью, как мальчик катается на велосипеде. Махачкала моего детства была таким вполне себе тишайшим болотом.

А теперь там все «на суете». Знаете, как в фильмах Индию показывают? Шум, пыль, машины едут без правил в разные стороны, люди бегут толпами — вот это она. Я стараюсь быстро проехать город с закрытыми глазами и открываю их только в горах!

Но это все равно удивительным образом совершенно мой город. У меня был сложный период, когда я два года каждый день сходила с ума от головной боли. Мне не помогали никакие лекарства. И я приезжаю в Махачкалу, просыпаюсь утром и понимаю, что голова не болит. Ничего не изменилось вокруг — пакеты летают, гул ужасающий, люди несутся. А голова не болит.

«Женщина-женщина»

— Ну и, Махачкала «виновата», что я такая… ну, не восточная, а, скажем, патриархальная женщина. Если забить в «Гугле» мое имя, то выскакивают два текста — стихи о черной водолазке и второй, который начинается со слов «Не знаю, за что там боролись феминистки», из-за которого со мной ругались мои подруги. Там я пишу о себе, что хочу быть встроенной в жизнь мужчины, что для женщины нормально — быть пазлом. И его продолжают репостить спустя десять с лишним лет! Прошлым летом я, наконец, поняла, что лучше быть не пазлом, а цельной картиной (спасибо Залине Маршенкуловой и ее лекциям), и написала текст: «Как я стала феминисткой». Но он не так популярен.

Моему стихотворению о черной водолазке ровно 10 лет. Я помню, что повесила его в «Живом Журнале», уехала в санаторий в Каспийске и сидела там без всякого интернета, когда мне позвонили друзья с криком: «Ты — в топе „Яндекса“!» И его до сих пор перепечатывают, не всегда с указанием автора.

Фото: Геннадий Викторов

После этого «женщина-женщина» как-то вошла в обиход, так что могу сказать, что крупный вклад в русскую литературу я уже сделала (смеется). Некоторые тексты я пишу шесть часов, а то и лет, а под ними бывает жалких три лайка! А тут — стихотворение, написанное за сорок минут от злости на любимого мужчину, который сказал мне: «Ты не женщина!» И его не забыли, оно даже перешло в какую-то драматургию — его читают на YouTube совершенно незнакомые мне люди. Сейчас записалась на курсы ораторского мастерства, потому что меня зовут читать «Черную водолазку», а я поняла, что совершенно этого не умею.

Люди, которые вдохновляют

— Женская литература, мужская литература… Я не знаю. Женская — это какая? Которую пишут женщины? Которую читают женщины? Меня читают мужчины, кстати. Я поняла это, когда мне нужна была помощь: у московской художницы Клары Филипповны Власовой, которая каждое лето проводит в ауле Чох, есть там дом. Это развалюха, но вид с веранды — на миллион долларов.

Тексты в голове

Фото: Геннадий Викторов

— Алла Пугачева как-то сказала, что пение — это физиологический процесс. Вот она встретила-полюбила, вот драма, вот она об этом поет и выдыхает. И для меня писательство — тоже такой процесс. Но мне мало выдохнуть, мне надо, чтобы по форме все было идеальным. Поэтому иногда я ношу свои тексты в голове годами. И они там успевают сгнить до того, как быть написанными, потому что мне все время нужно думать о каких-то материальных вещах. Но если я не могу писать совсем — это кризис, и мне плохо. Зато когда текст закончен и он мне нравится… то есть не просто нравится, а соответствует тому, как он сложился в голове, — я становлюсь счастливой. Иду мыть посуду, готовить, и со мной рядом в этот день можно жить.

Конечно, иногда я напишу и понимаю — «говно». И оно болтается у меня где-то в ворде. И я все время думаю, что надо бы вернуться к нему и постараться написать еще раз.

Кстати, стол мне привезли из Дагестана. В комнате было мало места, и его вырезали из фанеры по моему чертежу. Но это был просто скучный пласт фанеры! И тогда я всплакнула в личке великому художнику Мураду Халилову, и он перенес на мой стол одну из проекций своего воображения. Кусок мира, в котором все друг с другом сплетено. И этот стол здорово украшает мои рабочие дни и творческие всплески.

Я все еще надеюсь, что останусь журналистом. Я хочу писать о людях, которых вижу. О девушке из Суздаля, которая поэт, и звонарь, и певчая в церковном хоре. О егере, который живет в чистом поле возле Аграханского залива. Это натуральная бытовка из пенопласта, в которой меня поили чаем, кормили и рассказывали о змеях и кабанах. А потом егерь так легко вскочил на коня и ускакал! О каменщике в дагестанских горах, который может отколоть кусок скалы одним легким ударом молотка, безо всяких механизмов и техники.

Я хочу о них писать, но не уверена, что есть СМИ, которым это интересно.

В чем идти на презентацию

— Когда я заключила договор с издательством, меня попросили отобрать рассказы для книги, и я долго не могла собраться и сделать эту работу. Но когда, наконец, решилась — выяснилось, что рассказов о детях у меня больше. Так что если вторая книга будет, она будет в два раза толще.

Фото: личный архив Полины Санаевой

Мои дети с большим энтузиазмом читают все написанное о них. Недавно мой почти двадцатилетний сын Гас сказал мне с упреком: «Ты давно обо мне не писала!»

Нет, никаких особенных принципов воспитания у меня нет. Единственное, что я могу сказать точно: пока они росли, у меня всегда был какой-то текст, который надо закончить. И поэтому я постоянно говорила сыну и дочке: подождите, я сейчас закончу текст!

А еще я теперь стараюсь меньше орать на детей.

…Мой лирический герой на сто процентов я сама. Я пишу о себе в мире. О детях, мужчинах, проблемах и настроениях. «Теткинские проблемы», о которых я пишу в ФБ-группе «Женщина-женщина», — это всегда успех и лайки. А вот пост о театре — важной части моей жизни — такого внимания не получил. Людям гораздо важнее читать про черную водолазку.

Так что у меня есть узнаваемое лицо. В черной водолазке.

Зато не надо придумывать, в чем идти на презентацию книги.

Заира Магомедова

Читать книгу Черная водолазка Полины Санаевой : онлайн чтение

Полина Санаева
Чёрная водолазка

Полина Санаева – автор замечательных рассказов. Она владеет весьма редким даром говорить о том, что ее пугает и мучает. На фоне всеобщего хвастовства и самодовольства ее книга поражает интимностью. Наедине с ней читатель может признаться себе во всем. Даже в том, о чем молчит наедине с собой.
Дмитрий Быков, поэт, писатель, публицист, теле– и радиоведущий

Как бы мне хотелось однажды посмотреть сериал, снятый по сценарию Полины Санаевой. Пусть это будут вот такие картинки жизни, как те, что собраны в этой книге. Как будто без одной сюжетной линии, они на самом деле складываются в линию жизни – смешную, задумчивую, иногда печальную, честную.
Ольга Сергеева, генеральный директор Seasons Project

Так редко сегодня в мире, где все гонятся за сжатыми до клипов и наночастиц смыслами, получаешь от чтения удовольствие тягучее, эстетическое, почти музыкальное. Почти «набоковское», не побоюсь. Полина Санаева всегда возвращает нас во времена, когда текст сам по себе был ценностью и когда ты узнавал в нем себя – и радовался, и грустил, и просто тихо думал.
Юлия Варшавская, главный редактор Forbes Life и Forbes Woman

Полина Санаева пишет о себе, а выходит, что о нас о всех. Это густо, остро, пряно, больно, звонко, горячо, вкусно, пахуче, слезно… Влезаешь в эту книгу, как в одеяло, а там – волшебство. Мамины серебряные браслеты, пьяные и загадочные мужчины в ночном метро, чужие и уютные квартиры в самом пупке Москвы, соленые махачкалинские ветры, обрывки подслушанных разговоров, подсмотренных сценок, пропущенного через себя восторга и жалости. Вот пронзительно одинокий дед с брезентовым рюкзаком на дождливой автобусной остановке, а вот летний тротуар в пятнах тутовника, а еще как хорошо иногда вернуться домой подшофе, купить настоящую живую елку вместо пластмассовой или, как в тех знаменитых стихах, стать на время «женщиной-женщиной, звенеть браслетами, поправлять волосы». После чтения этой книжки хочется глядеть по сторонам, шуршать листьями, есть плов с барбарисом, встречаться с друзьями, нырять в омут, влюбляться в кого угодно, в общем, жить на всю катушку, не оглядываясь на правила. Вот такая вдохновляющая проза.
Алиса Ганиева, писатель

Книга с ароматом женской жизни – немного духов и туманов, немного пирожков и глаженного белья. Запахи цветов и трамваев, бесприютной любви и теплого дома. Это книга собрана из оттенков женского настроения, которых больше, чем платьев в шкафу, и каждый по-своему привлекателен.
Марта Кетро, писатель

Женщина-женщина

Черная водолазка

Иногда хочется быть такой женщиной-женщиной,
звенеть браслетами,
поправлять волосы,
а они чтоб все равно падали,
благоухать «Герленом»,
теребить кольцо,
пищать: «Какая прелесть!»
Мало есть в ресторане, —
«Мне только салат».
Не стесняться декольте,
напротив, расстегивать
совсем не случайно
верхнюю пуговку.
Привыкнуть к дорогим чулкам
и бюстхалтеры покупать
только «Лежаби».
Иметь двух любовников,
легко тянуть деньги —
«Ты же знаешь – я не хожу пешком»,
«Эта шубка бы мне подошла»…
Не любить ни одного из них.
«И потом в гробу
вспоминать Ланского».

А иногда хочется быть интеллигентной дамой,
сшить длинное черное платье,
купить черную водолазку,
про которую Татьяна Толстая сказала,
что их носят те, кто
внутренне свободен.
Если курить, то непременно с мундштуком,
и чтоб это не выглядело
нелепо.

Иногда подходить к шкафу,
снимать с полки словарь,
чтоб только уточнить слово,
говорить в трубку: «Мне надо закончить статью,
сегодня звонил редактор», —
рассуждать об умном на фуршетах,
а на груди и в ушах чтоб —
старинное серебро
с розовыми кораллами
или бирюзой.
Чтоб в дальнем кабинете
по коридору налево
сидел за компьютером муж-ученый,
любовь с которым
продолжалась бы вечно.
Чтоб все говорили:
«Высокие отношения».
Чтоб, положив книжку
на прикроватный столик,
перед тем, как выключить свет в спальне,
он замечал:
«Дорогая, ты выглядишь бледной,
сходи завтра к профессору
Мурмуленскому.
Непременно».

А иногда просто необходимо быть
холодной расчетливой сукой.
И большой начальницей,
чтоб все в офисе показывали пальцем
и так и говорили новеньким:
«Она холодная расчетливая сука,
пойдет по трупам».
Ну зачем так грубо?
И зачем же сразу «по трупам»?
«А вы, девушка, уволены».
«Кажется, я ясно ставила задачу».
Называть красивых секретарш
«дурочками»
прямо в глаза.
Не потому что дурочки, а потому что красивые.
Топ-менеджерскую зарплату
тратить на элитную косметику,
и чтоб золотых карт миллион,
с сумасшедшими скидками…

Коллекционировать современное искусство,
развешивать его
по голым стенам в кабинете
и в огромной пустой квартире,
где на сушилке в кухне
одна чашка, одна ложка
и две табуретки
у барной стойки.
Говорить мужчине:
«Жалкий неудачник», —
то есть нет – «лу-у-у-у-у-у-у-зер».
Утверждать, что мастурбация —
дело всенародное,
и спать с котом,
(«он же член семьи!»),
которого кормит домработница.

А иногда хочется быть такой своей для всех
в доску.
С короткой стрижкой,
красить волосы, губы и ногти оранжевым,
и ходить в больших зеленых ботинках,
с индийской сумкой-торбой,
с наушниками в ушах,
с веревочками на запястье,
все время везде опаздывать,
вопить в курилке:
«Я такую кофейню открыла!»,
«Вы пробовали холотропное дыхание?
Отвал башки!»

И чтоб аж дым из ушей.
Захлебываться от впечатлений,
не успевать спать,
собираться на Гоа
в феврале.
Сидеть в офисе за «маком»,
вокруг чтоб все увешано
разноцветными стикерами
с напоминаниями: «придумать подарок Машке»,
«напомнить Витьке про ужин в среду»,
«купить новые лыжи».
На рабочем столе чтоб фотографии детей
в бассейне и в океане,
портреты собаки – лабрадор (почившей),
и бородатого мужчины в странной желтой шапочке.
Быть всю жизнь замужем
за одноклассником,
который за двадцать лет, представьте,
так и не выкинул
ни единого фортеля.
Да еще и мирится со всеми этими
друзьями, вечеринками, транжирством
и немытой посудой.
«Ты заедешь за мной в восемь?»
«Конечно, зая».

А иногда хочется побриться на лыску
и повязать платочек,
вымыться в бане хозяйственным мылом,
но пахнуть какими-нибудь
травками,
полынью там, или мятой.
Научиться молиться,
читать жития святых,
соблюдать посты,
назвать сына Серафимом,
подставлять, хотя бы мысленно,
другую щеку,
«Ты этого хотел. Так. Аллилуйя.

Я руку, бьющую меня – целую».1
Цветаева М. Малое собрание сочинений М., 2011
[Закрыть]

Излучать доброжелательность,
и чтоб ненатужно так
сиять от унутренней хармонии.
Принести из церкви святую воду в баллоне,
поставить ее в холодильник,
и, когда муторно на душе,
умываться ею
и советовать мамашам,
что, если у ребенка температура,
достаточно просто сбрызнуть,
и чтоб это действительно помогало.

А иногда прямо требуется быть хозяюшкой,
с большой буквы Х.
Такой, которая все сама-сама
и по собственным рецептам.
«А я шарлотку так делаю», —
и понеслось…
На полке банки со специями,
стеклянные крынки
с надписями:
«Рис», «Горох», «Сахар».
И там, где написано
«Мука», там правда мука,
а не на дне старая заварка.
В шкафчике
полотенца стопочками,
разложены
по цветам и размерам,
между крахмальными простынями
ветки лаванды
и что-то такое
с вышивкой,
очень ненужное,
что называется
сухим и шуршащим
словом – саше.

А как же?
На подоконнике таз
с вишневым вареньем —
«два раза прокипятить»,
в вазочке – пенки,
на столе капустка
собственного закваса.
Но в доме, мамаша,
надо ж держать и другие закуски…
Когда же собраться
и научиться
хоть макароны
варить правильно,
ходить
не в магазин на углу,
а на рынок,
знать, что на прошлой неделе
помидоры стоили меньше
на три рубля,
шампиньоны, наоборот,
подешевели (надо брать),
а мясо – в той же цене…
Перебирать его на прилавке,
переворачивать,
мгновенно проницать
все подлые замыслы
продавца, —
«Представляешь, он хотел мне подсунуть…»
Иногда прям так хочется
что-то там жарить и парить,
украсить салат,
перелить борщ
в фарфоровый супник
с кучерявыми ручками,
и крикнуть в сторону гостиной:
«Обед готов!
Идите ужинать…»

А еще ужасно хочется пойти в официантки,
купить накладные ресницы
и полное
собрание сочинений
Дарьи Донцовой.
Научиться ходить на каблуках,
флиртовать с посетителями,
чтоб они больше
оставляли на чай.
Говорить: «А вот попробуйте еще «карпаччо»,
уж очень оно у нас замечательное».
Ходить в кино,
копить на машину.
Бросить бармена,
закрутить с поваром-итальянцем,
висеть на доске почета
как работник, раскрутивший
максимальное число лохов
на дорогое французское вино,
которое они сроду не отличат
от крымского.
Пить сколько хочешь горячего шоколада
из кофе-машины
и уже разлюбить греческий салат.

А что мы имеем на деле?
Пока только
черную водолазку.

Осеннее обострение

Романтика и трусы́

Хорошенько за полночь стояла в очереди в туалет в модном баре. И там две молодые девчонки в белоснежных кроссовках препирались у зеркала:

– Ну, посидим еще-о-о-о…

– Да мы и так тут все свободное время проводим!

И чувствовалось, что свободного времени у них много. А там бутерброд 500 р.

Потом ехала в метро на последнем поезде в час пятнадцать, рядом сидела пара, только с работы, целовались непрерывно, аж раздражали – молодой человек азиатской наружности и русская девочка, такая вся нежная, с ямочками на коленках. И она ему говорит:

– Завтра получим деньги и поедем, купим свитера – тебе и мне. А то холодно становится. В две тыщщи спокойно уложимся.

– У меня есть свитер.

– Да ладно, новый купим!

Такое у них событие наметилось. Он ей благодарно улыбнулся, и они продолжили целоваться. Уже не бесили.

И я вспомнила удивительную историю, как двое умных, образованных, читающих стихи людей – мужчина и женщина – немножко знали друг друга, а потом разъехались по разным городам и стали переписываться. И тут выяснилось, что они любят одних и тех же поэтов, и помнят из них одни и те же строчки, и вообще во всем совпадают, и родились хоть и в очень разных семьях, но как бы сразу родственниками. Решили пожениться. И вот он приезжает к ней в сентябре. И они гуляют-гуляют за ручку по аллеям, осязают друг друга, принюхиваются, первые робкие поцелуи, и все прекрасно. И тут он ей говорит:

– Надо на рынок съездить, куртку мне теплую купить.

И на этом все заканчивается. И романтика, и отношения в целом. Она понимает, что это не ее мужчина: ни его куртку, ни его носки и тем более трусы она видеть не хочет никогда. Стихи стихами, а куртка – это уже быт, и к быту с ним она оказалась не готова.

И тут я еще вспомнила, как позвонила мужчине своей жизни, который каждый день приезжал с коньяком, шампанским и клубникой:

– Зайди, говорю, в магазин, купи курицу на бульон.

И он больше вообще не приехал.

А еще подруга рассказывала точно из той же песни:

– Дальнего родственника за сорок познакомили с милой женщиной. Пошли они на свидание, возвращаются, и милая женщина говорит категорическое «нет». Спрашиваем: почему? Что случилось? Понимаешь, объясняет она, все так хорошо было, мы беседовали о кино. О книгах. А потом он купил себе трусы. Кинулись к родственнику: зачем трусы? Почему трусы? Что тебе так приспичило трусы покупать? А он говорит: «ну вот попались мне именно такие трусы, как я люблю, их не везде купишь, я сразу десять штук купил, по дороге же…» Так и остался холостым.

И следом нанизалось:

– Поехали в аптеку и купили ему противорадикулитный пояс. И он мне говорит: спасибо, что помогла выбрать. Это как будто наша первая семейная покупка. Тут и сказочке конец.

Наверное, когда можешь купить ему трусы или пояс противорадикулитный – это точно любовь.

И еще я почему-то вспомнила, как один парень рассказывал:

– У моего отца была несметная куча баб, и я его однажды спросил – чего они от нас хотят? А он сказал, что за всю жизнь так и не понял. Сказал: сынок, они все разные на вкус и на ощупь. Они по-разному пахнут, по-разному ко всему относятся, по-разному целуются и все остальное. И фиг поймешь. Им всем нужно разное.

А вчера за столом в том же баре один умный человек сказал странную фразу: «Здоровый образ жизни уничтожает личность».

Не знаю, к чему это я. К тому, что все запуталось, нет законов ни у одного жанра. На первое сентября дети с тюльпанами идут, на Новый год – редиска свежая. Фиг поймешь.

Подумаешь, осень. «Если у тебя есть деньги, всегда можно улететь в лето». Если нет – пойти в ботанический сад. Там красиво. Две ночи подряд мне снились кошмары, я куда-то бежала, кричала от ужаса, Гас прибегал из другой комнаты, а Ася, которая спит рядом, – спала себе.

Сегодня я проснулась с ужасно печальной новой морщинкой в уголке рта и ощущением, что все вокруг как-то усложнилось.

В пледы

Наконец-то можно достать свитер. Термос и шарф. Перчатки не достаю – они теряются. Наконец-то кончилось тепло и солнце. Кожа не накаляется, можно снять очки, открыть глаза, проморгаться, не щуриться, не искать тени. Увидеть, кто стоит напротив и что-то рассказывает. Возможно, полезное.

Меньше пыли, больше ясности. Ясность ясеневая и зоркость яворовая, сказал Мандельштам в стихотворении, которое никто не может расшифровать, даже Быков. Стихотворение в жанре – «наваждение». Но иногда прям смотришь и понимаешь, о чем он. Что ясность – ясеневая. Нет, никаких мне больше юго́в, чебуреков, чириканья, игр на воздухе. Мне надо остыть, я слишком нагрелась.

Ждала, когда листья уже перестанут бить золотом в глаза, в инстаграмы. И вот они сдались и упали. Лежат теперь уютные, коричневые – кучкуются, устилают. Деревья могут от них отдохнуть.

Хочется побыть голым деревом, тоже все сбросить и постоять в сторонке, в состоянии «зимняя замкнутость». Как хорошо, что оно наступило и окутывает. И все замедляется, впадает в анабиоз. Никаких мне больше дайвингов, коктейлей на пляже, неудобных шезлонгов.

Пусть идут дожди – они любой ситуации придают неопределенность и законченность одновременно. Пусть нависают свинцовые небеса – придавливают, как бабушкино ватное одеяло. И низкие облака пусть плывут – отгораживают от суеты, в них – как в перину, в кокон, в объятия, в пледы. В компостную яму. В берлогу. Зарыться и замереть. Не включать свет, подумать о вечном, вздремнуть, проснуться совсем под вечер. И смотреть странные сериалы. И братьев Коэнов. Когда-то же надо начать.

Осенние влажные дни убывают, тихо, как вода в стакане, медленно испаряются, впитываются в стены, оставляют мокрые пятна, как мыльные пузыри. И с самого утра начинаются сумерки, а значит, ничего обязательного. И так на ближайшие полгода. Пока не рассветет.

Осень, когда она серого цвета, это как свобода, как жизнь за тем, когда подведена черта; как чистый лист, на котором все можно нарисовать по-своему. Но это потом, потом, завтра, все завтра или весной…

Эми

Вечером, 3 сентября, начался дождик, и я пошла на докфильм про Эми Уайнхаус. В семь вечера люди в метро уже спали. Летом не спали. А тут опять – едут с работы, уставшие, впавшие в осень. Иногда кажется, что это одни и те же люди ездят по кругу с серыми осенними лицами. Кто-то загорелый, веселый и в зеленовых шортах, а кто-то в свитере и спит.

Когда я вышла из кинотеатра, дождь и не думал заканчиваться, и стало ясно, что люди в свитерах были правы. Фильм проделал во мне сквозное отверстие, и в него немножко задувало. Он был про Эми и про то, как ей не удалось справиться со своим папой. Который ее сначала бросил, а потом, когда она стала звездой, вернулся в ее жизнь и не соглашался отменять концерты, чтобы подлечить дочь от зависимостей. Ему было важно, что ей платят по миллиону за выступление. И она была как в тюрьме – в этой своей мировой славе и наркозависимости.

Я так расстроилась, что позвонила Гасу и сказала, что он может бросить школу прямо сейчас. Ничего страшного. Лишь бы не быть, как в тюрьме, где бы то ни было. Лишь бы жить. Подумаешь, школа. Будем танцевать на улицах, писать в анкетах – незаконченное среднее. Пойдем работать в «Макдоналдс», там и кормят, и гибкий график, и достойная зарплата. Регулярные премии. Я вижу такие объявления, и мне кажется: зачем еще что-то искать? Вот же теплое местечко.

Когда я подъехала к дому, был уже не дождь, а ливень. И водитель сказал: «Хотите, я провожу вас с зонтиком до двери?» Конечно, я захотела. И сразу представила, как иду, как английская королева, а он несет надо мной зонтик. На самом деле мы с ним просто очень быстро побежали.

Дома все спали, было темно, а на ковре посреди комнаты белели Асины резиновые сапоги – она приготовила на утро. Ася уже смирилась, что осень пришла, и спокойно уснула. Но я еще надеялась потянуть, посидела, пощипала винограду. А когда уже засыпала, услышала, как подлетел комар, вяло пожужжал и не укусил, сдался. Последний летний комар. Скоро начнутся осенние мухи.

Во вторник начался сентябрь.
Дождь лил всю ночь.
Все птицы улетели прочь.
Лишь я так одинок и храбр,
Что даже не смотрел им вслед.
Пустынный небосвод разрушен,
Дождь стягивает просвет.
Мне юг не нужен.
Бродский, конечно. Всегда Бродский2
Бродский И. Новые стансы к Августе: Стихотворения. М., 2011
[Закрыть]
.

Встроенный фильтр

Чуть не через силу, по служебной необходимости зарегистрировалась в Instagram. Для практики запостила первые две фотографии. Ну и все. Что за чудо, думаю! Раз – и все видят! Стала мыслить картинками.

Тут же захотела сделать коллективное фото пассажиров троллейбуса, в котором ехала по Покровке (что само по себе перформанс). Это был троллейбус, полный безумцев. Живущие в центре и при этом ездящие на троллейбусе – это фрики с прекрасными лицами, которые не встретишь на улице Подбельского, и одетые в то, чего не встретишь в магазинах.

Конечно, мне захотелось сфотографировать очень бледного подростка в церкви. И брюки и рукава свитера были ему безнадежно коротки. И ботинки какие-то – не кроссовки, а ботинки именно. Он был не из нашего времени, он как будто в этой церкви родился 200 лет назад. Он был как герой Достоевского, хотя даже не крестился.

А потом и батюшку хотела сфотографировать. С толстыми свечами и такими же толстыми пальцами.

Ужасно захотелось сфотографировать, как надевают штаны на манекен в Massimo Dutti, расправляя складочки на всех местах. Смешно, заботливо и долго. Этот Instagram – просто зараза.

В «Библио-глобусе» захотелось сфотографировать даму в очках, которая сидела-сидела за столиком, а потом поискала и решительно раскрыла медицинский атлас с цветными картинками на устройстве мужской мочеполовой системы. И стала строго туда смотреть. Я заглянула – печально там все нарисовано, безжизненно. Надеюсь, ей кто-нибудь об этом расскажет.

Еще хотела заснять поэта, который читал в магазине стихи, посвященные автору книги о диетах «От имени всех мужей, чьи жены похудели благодаря вам». Поэт был в белой-белой ковбойской шляпе. И это вчера, в #ливеньидождь.

А как хотелось заснять кривые ноги девушки, которая стояла передо мной на эскалаторе! И подписать так: «Не в ногах счастье». Потому что кривоногую наверху ждал парень с зонтиком, они потом долго обнимались, целовались и пошли рядышком. Это моя давняя мечта, чтоб меня встречали у метро. Очень живописно.

Карочи, разжалела себя, пришла ближе к полуночи, сделала тосты, намазала их медом и что? Захотела их сфотографировать! Ага, на блюдечке.

Но видите, я мужественно борюсь с искушением и пока побеждаю. Мне нельзя в еще одну соцсеть, засасывает. Мне надо жить в реальности, хотя бы иногда. А то кончится тем, что я стану постить свои фотки с оттопыренными губами, хотя мне никогда не удастся их как-то конкурентоспособно оттопырить.

Ну и конечно, обо всем этом я уже написала на фейсбук.

Не фотографировать я кое-как могу, а вот не писать букафки.

Рай для интроверта

У меня внутри Петергоф отпечатался. Не знаю, на чем конкретно, но на чем-то с ворсинками. Отпечатался, как тавро геометрической формы. Как золотая татуировка, на которую смотришь с радостью, а она излучает. Сидишь-сидишь перед компом или в холодном троллейбусе и между делом задираешь манжет или брючину и поглядываешь. Напоминаешь себе, что счастье есть. А оно как бы внутри шуршит, переворачивается в норке. И греет. Вот у меня Петергоф там теперь. Я в него заглядываю. Зачерпываю тишину и журчание.

В Питере, при всем уважении, мне всегда было серо, сыро, зябко, зыбко. А в эту осень так сухо, что аж шелестело в ушах. И еще тепло и позолочено. Наяву любая картинка была такого насыщенного цвета, как будто ее уже обработали в фотошопе. И немножко перестарались.

Я прямо просыпалась и чувствовала, как вокруг за стенами стоит сумасшедшая красота. И трещит от собственной избыточности. И надо бежать и хватать ее руками, пожирать глазами, утолять зрительный голод. Потом поехала в Петергоф. В октябре там уже мало туристов, а фонтаны работают. Льют воду. Пустой парк выглядит и звучит по-другому. Легко представить, что весь он твой. И легко представить что ты – королева. Ампираторша. И позади у тебя вечность. И впереди тоже.

Все-таки как хорошо, когда много гениев подумали об удобстве и красоте для одного царя. И при этом царь попросил их буквально ни в чем ни себе, ни ему не отказывать. И эти беспредельщики итальянцы не просто начертили план парка, а как будто надышали его. Может, свои сны записывали, может, видения. Но во всем этом явно не только рисунок, расчет, геометрия и точность, но и что-то в целом необъяснимо совершенное. Самодостаточное.

Меня в нижнем парке накрыло, словно куполом, будто давным-давно умная и могущественная Гермиона начертила над этим местом невидимые защитные меридианы. Или что там? Нашептала защитные заклинания. Для меня ж безопасность – базовая радость. И она там есть. Ее там навалом. Я вот природу люблю, лес. Но могу ли я быть счастлива в лесу? Недолго, точно не вечно. А тут? Тут – да. И совсем для этого никто не нужен.

Неопределенное и плохое останавливается, нет, кончается вовсе. И ничего не напоминает о «земле», никаких примет времени – ни пивных бутылок, ни упаковок из «Макдоналдса», ни уборщиков в оранжевых жилетках. Мало людей и много тишины. Фонтаны журчат, статуи молчат, мрамор мерцает. Белки перебегают дорожки в разных направлениях часто, как кошки. А вороны переходят. Маленькие легкие птички садятся на руки, царапают коготками.

Пространство просматривается во все стороны. Простор и уют, бесконечность и замкнутость. В конце каждой тропинки фонтан или фигура. Или беседка. Или ротонда. Мостик, дворец – большой или маленький. И все это излучает что-то помимо, помимо очевидного. Красоту, наверное. Это она и есть, да? Которая гармонизирует пространство, воздух и мой глубоко внутренний мир. Скорее всего, душевный.

В нем ведь только наведешь порядок, только разберешься, расставишь все по местам, отлакируешь, как тут же наваливается новое, новое, новое. Падает, падает сверху, как когда проигрываешь в тетрис. Нагромождается. Одно на другое. И не впихивается обратно, а торчит сверху и по краям, колется-режется. События, взгляды, обстоятельства. Набойка отвалилась, звонок пропустила. Не душа, а вечно проигранный тетрис. И когда идешь по кривой улице с совковыми пятиэтажками, оно усугубляется и продолжает громоздиться.

А в Петергофе не так.

Когда снаружи все настолько пропорционально, гармонично и тихо, то и внутри все зеркально укладывается в ровные колонки, без зазоров и асимметрии. И успокаиваешься. Кажется, что окончательно. А сквозь листья струится такой густой золотой свет, что хочется называть его божественным. По красоте или даже по происхождению. Свет и покой проникают в меня и остаются. Так же, как во всяких полуподвалах обычно проникали холод и сырость.

Это интимное, но такое огромное чувство, что молчать не получится. Я не очень-то представляла себе пространство рая. Раем был человек, и не важно где. А теперь у меня большой и подробный опыт пребывания в раю. Я могу в него вернуться под общим наркозом или позже. И в любой момент могу описать вполне предметно.

Это такой парк. Огромные деревья в нежных красках. Идешь от Адама наискосок к Монплезиру. Листья бесшумно скользят под углом. Придают движение абсолютно идеальной картинке, во всем остальном застывшей. Звук струящейся воды следует за тобой. Доходишь до замкнутого дворика – там розы, липы, боковая аллея… Потом делаешь шаг в сторону – и открывается Балтика. Гладкая, уставшая, молчаливая, уже отвоевавшая свое. Видишь каменистый берег залива.

На камнях стоят чайки и тоже молчат. И дальше все. Дальше ничего нет.

Такая женщина…в чёрной водолазке…: znay_obo_vcem — LiveJournal

Женщин трудно понять…
Даже самим женщинам порой не представляется это возможным. А журналисту Полине Санаевой удалось.
Она выразила глубокую, но при этом мятущуюся женскую натуру в стихотворении, даже форма которого напоминает о женщинах. Непостоянство размера, отсутствие рифмы и даже трогательные опечатки…
И при этом очень искренне, эмоционально и здорово. Прочитайте его, не пожалеете!
Мужчины чуть лучше поймут женщин, а женщинам станет проще понимать себя.

Иногда хочется быть такой женщиной-женщиной,
Звенеть браслетами,
поправлять волосы,
а они, чтоб все равно падали,
благоухать Герленом,
теребить кольцо,
пищать «Какая прелесть!»,
мало есть в ресторане,
«мне только салат»…
…

Не стесняться декольте,
Напротив, расстегивать
Совсем не случайно,
Верхнюю пуговочку.
Привыкнуть к дорогим чулкам,
И бюстхалтеры покупать
Только «Лежаби».
Иметь двух любовников,
Легко тянуть деньги,
«ты же знаешь — я не хожу пешком»,
«эта шубка бы мне подошла»…
Не любить ни одного из них.
«И потом в гробу
Вспоминать Ланского».

А иногда хочется быть интеллигентной дамой,
Сшить длинное черное платье,
Купить черную водолазку,
Про которую Татьяна Толстая сказала,
Что их носят те, кто
Внутренне свободен.
Если курить, то непременно с мундштуком,
И чтоб это не выглядело
Нелепо.
Иногда подходить к шкафу,
Снимать с полки словарь,
чтоб только УТОЧНИТЬ слово,
говорить в трубку: «Мне надо закончить статью,
сегодня звонил редактор»,
Рассуждать об умном на фуршетах,
А на груди, и в ушах чтоб
— старинное серебро
С розовыми кораллами
Или бирюзой.

Чтоб в дальнем кабинете
По коридору налево
сидел за компьютером муж-ученый,
Любовь с которым
Продолжалась бы вечно.
Чтоб все говорили
«Высокие отношения».
Чтоб положив книжку
на прикроватный столик,
перед тем, как выключить свет в спальне,
он замечал:
Дорогая, ты выглядишь бледной,
Сходи завтра к профессору
Мурмуленскому.
Непременно.

А иногда просто необходимо быть
Холодной расчетливой сукой.
И большой начальницей,
Чтоб все в офисе показывали пальцем
И так и говорили новеньким:
Она холодная расчетливая сука,
Пойдет по трупам.
Ну, зачем так грубо?
И зачем же сразу «по трупам»?
А вы, девушка уволены…
«Кажется я ясно ставила задачу»,
Называть красивых секретарш
«дурочками»,
Прямо в глаза.
Не потому что дурочки,
а потому, что красивые.
Топ-менеджерскую зарплату
Тратить на элитную косметику,
И чтоб золотых карт миллион,
С сумасшедшими скидками…

Коллекционировать современное искусство,
Развешивать его
По голым стенам в кабинете
И в огромной пустой квартире,
Где на сушилке на кухне
Одна чашка, одна ложка
И две табуретки
у барной стойки.
Говорить мужчине:
Жалкий неудачник,
То есть нет — лууууууузер.
Утвержать, что мастурбация
— дело всенародное,
И спать с котом,
(«он же член семьи!»),
Которого кормит домработница.

А иногда хочется быть такой своей для всех
В доску.
С короткой стрижкой,
И красить волосы, губы и ногти оранжевым,
И ходить в больших зеленых ботинках,
С индийской сумкой-торбой,
С наушниками в ушах,
С веревочками на запястье,
Все время везде опаздывать,
Вопить в курилке:
«Я такую кофейню открыла!»,
«Вы пробовали холотропное дыхание? —
Отвал башки!»
И чтоб аж дым из ушей.
Захлебываться от впечатлений,
Не успевать спать,
Собираться на Гоа
В феврале.

Сидеть в офисе за «маком»,
Вокруг чтоб все увешано
разноцветными стикерами
с напоминаниями: «придумать подарок Машке»,
«напомнить Витьке про ужин в среду»,
«купить новые лыжи».
На рабочем столе чтоб фотографии детей
В бассейне и в океане,
Портреты собаки — лабродор (почившей),
И бородатого мужчины в странной желтой шапочке.
Быть всю жизнь замужем
За одноклассником,
Который за двадцать лет, представьте
Так и не выкинул
Ни одного фортеля.
Ди еще и мирится со всеми этими
Друзьями, вечеринками, транжирством
И немытой посудой.вставить картинку с ресайзом
«Ты заедешь за мной в восемь?»
«Конечно, зая».

А иногда хочется побриться на лыску,
И повязать платочек,
Вымыться в бане хозяйственным мылом,
Но пахнуть какими-нибудь
Травками,
Полынью там, или мятой.
Научиться молиться,
Читать жития святых,
Соблюдать посты,
Назвать сына Серафимом,
Подставлять, хотя бы мысленно,
другую щеку,
«Ты этого хотел. Так. Аллилуйя.
Я руку, бьющую меня
— целую».

Излучать доброжелательность,
И чтоб ненатужно так
Сиять от унутренней хармонии.
Принести из церкви святую воду в баллоне,
Поставить ее в холодильник,
И когда муторно на душе
Умываться ею
И советовать мамашам,
Что если у ребенка температура,
Достаточно просто сбрызнуть,
И чтоб это действительно помогало.

А еще ужасно хочется пойти в официантки,
Купить накладные ресницы,
И полное
Собрание сочинений
Дарьи Донцовой.
Научиться ходить на каблуках
Флиртовать с посетителями,
Чтоб они больше
Оставляли на чай,
Говорить: а вот попробуйте еще «карпаччо»,
Уж очень оно у нас замечательное.

Ходить в кино,
Копить на машину.
Бросить бармена,
Закрутить с поваром-итальянцем,
Висеть на доске почета,
Как работник, раскрутивший максимальное число лохов
На дорогое французское вино,
Которое, они сроду не отличат,
От крымского.
Пить сколько хочешь горячего шоколада
Из кофе-машины,
И уже разлюбить греческий салат.
А что мы имеем на деле?
Пока только
Черную водолазку.