«Агрессия и неприятие сожрут нас с потрохами». Каннский лауреат — о «Нелюбви», Серебренникове, инакомыслии
Вне зависимости от того, поддержит или нет жюри Альмодовара картину «Нелюбовь» Андрея Звягинцева, она очевидно ярко и мощно прозвучала на Каннском фестивале. Ей аплодировали после официального показа. Ведущие СМИ отозвались одобрительными рецензиями. Фильм покупают десятки стран. Жаль, государство не приняло участие в судьбе действительно общественно значимой картины. О фильме и его судьбе говорим с режиссером.
— «Елену», «Левиафан» и «Нелюбовь» уже поименовали трилогией. Хотя Звягинцев скорее из разряда режиссеров, снимающих одно кино с разными главами.
— Это суждение со стороны. У меня не было идеи создавать трилогию или еще, чего доброго, тетралогию, приуготовляя аудиторию к следующему своему шагу. Ну да, есть в этих фильмах свои внутренние связи. Но едва ли их достаточно, чтобы рассуждать о таких вот творческих стратегиях.
— Кстати о связях: почему в центре каждой вашей картины — семья, причем семья, изживающая травму? Словно не можете от этой темы избавиться.
— Признаюсь, нет у меня ответа. Мог бы, конечно, отделаться от вопроса, сказав, что семья — это поле битвы. И это действительно уникальная площадка для наблюдения за человеком, за тем, что с ним происходит на самом деле. Дома он обнажается, выходит из укрытия его существо. Тут он снимает маски, являя себя в полном великолепии: в гармоничных или уродливых отношениях с любимыми (или нелюбимыми), с детьми, с родителями, близкими. Сам удивляюсь: что ни фильм, то непременно семейная драма. Одно могу сказать, тут нет никакого рационального ответа. Думаю, может, действительно взяться за какую-то «постороннюю» тему, никак не связанную с семьей. Но поверьте, никакого селекционного, умозрительного подхода тут нет. Эта тема сама являет собой мощный магнит.
— Может, в этом что-то автобиографическое?
— Не думаю. Да, отец ушел, когда мне было пять лет, но особых драматических воспоминаний на этот счет у меня нет. Может, и хорошо, что его не было рядом. Возможно, мне пришлось бы бороться за свое будущее. После двенадцати лет отсутствия отец заглянул как-то домой «навести порядок». Мне уже исполнилось восемнадцать. Узнав, что я поступил в театральное училище, он хлопнул по столу кулаком, заявив маме: «Что за херня? Какое театральное?» К счастью, я сам не видел эту сцену. И с чего бы я этому чужому дяде объяснял, чем хочу заниматься. Нет, мне кажется, что фрейдистской травмы здесь нет. Скорее — опыт личного наблюдения за самим собой, за окружающими меня, за друзьями или приятелями, за самой жизнью. Но вообще сложно разделить субъективные переживания.
— Экран в каком-то смысле — автопортрет режиссера.
— И зрячее око. Но только в каком-то смысле автопортрет. В каком-то, но значительном. Видишь друзей, знакомых и незнакомых людей. Они же не могут надеть маску настолько плотно, чтобы не было зазора. Какой бы прочной, убедительной эта социальная «аватарка» ни была, ты видишь по каким-то незначительным приметам тень самой сути и, сличая ее со своей, видишь полную картину. Ну или, по крайней мере, предполагаешь, что видишь достаточно верный портрет.
— В «Нелюбви» важен внутренний сюжет утраты человечности. Это касается и героев, их семей, и общества в целом. Недоверие, подозрительность, разрывы некогда прочных связей. Это тоже можно назвать «разводом» с неприятными последствиями. Почему было так важно точно обозначить время событий в фильме: с 2012-го по 2015-й?
— Как мне кажется, это тот самый период, когда мы полностью утратили надежду на обновление, изменение среды обитания, достойной человеческой жизни и даже самоуважение. Период, когда один за другим гасли маяки этой надежды. Действие фильма начинается в октябре 2012-го. «Закон подлецов» имени Димы Яковлева — это уже декабрь 2012-го. Но ясно, что закручивать гайки начали сразу после Болотной. День за днем, помаленечку. Со всеми этими депутатскими законотворческими инициативами, одна абсурднее другой… Пока не пришли мы к 2015-му — боям под Дебальцево. И дальше — со всеми «остановками». Так что, контекст, да, очень важен для нас. В такой духовной среде тяжело, если вообще возможно, чувствовать перспективу; глазу человеческому нужен горизонт, иначе, в этой тесноте и духоте человеку трудно проявлять свои лучшие качества. Впрочем, одно от другого в прямой зависимости: нельзя всю ответственность свалить на политический климат. Наше поведение и образ жизни в какой-то степени реакция на действительность, да, но и действительность ткётся из наших с вами реакций, действий, интенций. Не уверен, что каждый зритель увидит динамическую связь героев с этим замерзающим временем, но, мне кажется, это сработает и на бессознательном уровне.
— Зарубежной аудитории это вряд ли понятно.
— А вот наша аудитория, надеюсь, почувствует. Во всяком случае, размышляющий, переживающий за свою страну зритель это почувствует. Рискну произнести непопулярное ныне словосочетание «интеллектуальная элита». Хотя, к сожалению, эти сигналы морального SOS воспринимаются в основном ею. И это как публиковать важные, касающиеся всех размышления в «Новой газете» или на «Дожде». То есть, по сути, будто бы разговаривать с самим собой, с такими же, как ты. Однако разговаривать нужно, потому что, к сожалению, люди, избегающие задавать неудобные вопросы самим себе, снова будут возмущены: «Где вы таких людей видели? Что ж вы так ненавидите нашу страну?! Зачем вы человека таким монстром рисуете?» Они, еще не видавши фильм, выкрикивают свой «репертуар».
Фото: РИА Новости— Кстати, вспоминаю выступление на пресс-конференции украинского журналиста, заявившего: «Раз вы показываете в вашем кино, как работает российская пропаганда (провокации против Немцова, война на востоке Украины, Киселев), значит, участвуете в ней». Это вопрос и к аудитории: какими глазами мы смотрим кино. Признайтесь, кого хотели «опорочить своей чернухой»? Многие обижаются уже до просмотра.
— Есть точная мысль: «Об уважении не просят, его заслуживают». Заслуживают, как говорил Лермонтов, люди, которые «независимо от ситуации, времени и места остаются такими же, какие они есть на самом деле». Сегодня множится число оскорбленных, уязвленных, возмущенных. Чем? Не уровнем жизни, духовной нищетой, а выставкой, фильмом, спектаклем, в которых говорят о несправедливости игнорирования человека.
Конечно, никакой цели кого-то задеть, обидеть не было. Тем более делить людей на украинцев или русских. Вообще говоря, я не занимаюсь политическим кино. Ведь речь в фильме совсем о другом. Одна актриса пробовалась на главную роль мамы пропавшего ребенка. Она рассказывает: «Вчера в два часа ночи закончила читать сценарий… пошла в детскую… в слезах обняла дочь крепко-крепко… и просила прощения». Я изумился: «Сколько вашей дочери?» — «Два с половиной года». — «Ну не может же человек, — говорю ей, — накопить такую большую вину перед малышкой. Вся ваша любовь в нее вложена. Просто вы уже заранее предчувствуете будущие ошибки, обиды, недопонимание, недолюбовь». Вот что хочу сказать тем «чудакам», которые заранее уверены в том, что я снимаю чернуху, порочащую людей. Сказать им лично следующее: «Фильм снят только для того, чтобы вы пришли домой и крепко обняли своих детей». Все. Точка.
— Снова в твоем фильме противопоставление автоматизма госмашины человеку, в этом, кстати, признается честный милиционер. «Не теряйте, говорит, времени — сразу идите к волонтерам».
— Он действительно хороший человек, к тому же отлично знает, какие механизмы у нас реально работают. Он действительно хочет помочь.
— Волонтеры — самое светлое пятно в этой истории.
— В определенном смысле, конечно, существует это противопоставление. И если говорить о перспективах, речь может идти только о самоорганизации. Если государство не работает. Если человек в нем не предусмотрен. Государству нынешнего образца человек просто не нужен. Поэтому, как растут сквозь асфальт цветы, так и человек выбирается из-под колес Молоха. Прорастает человеческое в нас самих, в лучших из нас. В частности, в настоящих «героях нашего времени» — волонтерах. Иначе их не назовешь. Встреча с этим явлением в нашей жизни — событие в моей.
— В этом смысле «Нелюбовь» оптимистичней «Левиафана», в котором тоже была внутренняя тема оппозиции человека и госмашины. Ощущение, что все друг другу чужие. С темой волонтерства, приходит не только надежда, но и энергия солидарности.
— Я рад, что счастливым образом случилась наша встреча с людьми из добровольного поискового отряда «Лиза Алерт». Их работа бескорыстна. Незаменима. И необходима. Работа доброй воли. Без подобных людей действительно мрак был бы беспросветный.
— Ваши фильмы не радуют киночиновников. И когда министр настаивал на введении вето при распределении финансирования кино, в качестве аргумента приводил «Левиафана», порочащего страну. Кажется, ровно на следующий день «Нелюбовь» получила приглашение в каннский конкурс.
— У меня нет телевизора, и все эти дурные заявления, слава богу, пролетают мимо. Хотя все это страшно огорчает. Я узнал об этом уже здесь от ваших коллег.
— Фильм снят с продюсером Александром Роднянским без государственного участия. Но как планируете дальше работать? Как-то не верится, что Звягинцев «одумается» и будет сочинять лояльное, милое душе чиновника кино.
— Честно скажу, не знаю. Чиновники приходят и уходят. Я же хочу не просто рассказывать какие-то занимательные истории. Хочется говорить о том, что по-настоящему волнует. О том, что я наблюдаю вокруг себя. И потом, послушайте, я снимаю не для министерств и ведомств, не для престижа страны и даже не для фестивалей. Для людей, которые и являются страной. Для отдельного человека, который не так прост, не так доверчив, как кажется людям, у которых простые решения в головах: запретить, например, показывать фильмы с распитием спиртных напитков. Тоже, кстати, инициатива — обхохочешься. Так вот, этот отдельный человек заслуживает, чтобы с ним говорили о его жизни на языке правды. Чтобы фильм являлся откликом на его жизнь, его беды, его надежды, его вопросы к жизнеустройству; чтобы фильм говорил с ним о его настоящем и будущем.
— Но государству как раз не нравится, когда искусство говорит с человеком откровенно, задавая самые сложные вопросы. Государству нужен простой, то есть упрощенный человек. И мне кажется, претензии к Гоголь-центру копились давно и вовсе не по «экономическим вопросам».
— Конечно. Все их претензии — к вопросам инакомыслия. А вот что мы можем на эти вопросы ответить, что мы должны в связи с этим делать, как наладить диалог, вот это совершенно неясно. Потому что без диалога невозможно никакое движение. Ни вперед, ни назад. Ни прогрессивная мысль, ни традиционалистская позиция не могут найти в нашем обществе равновесия. Это непросто сделать. Но кто-то же должен заниматься вопросами примирения сторон, иначе агрессия и неприятие сожрут нас с потрохами. Мне кажется, единственным разумным решением со стороны власти было бы искать возможность примирения сторон, разъяснения позиций одних и других, а не возгонка ненависти и вражды.
— Название твоего фильма звучит как диагноз. Так что же случилось: любовь умерла? Или ее не было? Скорбное бесчувствие?
— А это самый неразрешимый вопрос. Наша героиня заявляет, что у нее и не было к мужу никакого чувства: забеременела, так и покатилось. Но можно ли верить словам женщины? Тем более в состоянии нервного срыва. При всем очевидном эгоизме вижу в ней усилие быть человеком. Что же касается нашей истории в целом — не думаю, что любви не было. Она была. Она будет. Потому что мы не черно-белые, и наши чувства — такие головокружительные качели. Порой сами не знаем, на какую высоту способны взлететь. И что как не любовь живет в сердцах этих людей из «Лизы Алерт»? Прийти с работы, встать с дивана — вечером, ночью, ранним утром — в любую погоду и идти прочесывать лес, подъезды, больницы, заброшки. Искать чужого ребенка. Старика. Разве это не любовь?
novayagazeta.ru
Звягинцев и Роднянский о «Нелюбви» — Статьи на КиноПоиске
Режиссер и продюсер фильма поговорили с пользователями КиноПоиска о каннской награде, терапевтической функции кино и о том, почему «Нелюбовь» заканчивается именно так.
30 мая КиноПоиск провел предпремьерный показ фильма «Нелюбовь» совместно с Non-Stop Production (студия-производитель) и Sony Pictures (прокатчик фильма). На показе присутствовали пользователи КиноПоиска и журналисты. После сеанса режиссер Андрей Звягинцев и продюсер Александр Роднянский ответили на вопросы зрителей.
Внимание: в материале содержатся спойлеры, поэтому его лучше читать уже после просмотра картины. «Нелюбовь» вышла в прокат 1 июня.
Главный редактор КиноПоиска Елизавета Сурганова / Фото: Элен Нелидова для КиноПоиска«Нужно снимать так, как если бы ты был зрителем»
— Расскажите, как прошла премьера фильма в Каннах. Как его приняли критики и зрители? И как вы отнеслись к решению жюри, присудившего «Нелюбви» приз жюри, третий по значимости после «Золотой пальмовой ветви» и Гран-при?
Александр Роднянский: Премьера в Каннах имеет несколько формальных индикаторов, которые позволяют судить, насколько успешно она прошла. Например, оценки критиков, журналистов Screen International. Это десять критиков известных и влиятельных изданий: Liberation, Time, Los Angeles Times, от России Meduza с Антоном Долиным и другие. Они голосуют сразу после просмотра фильма, и в итоге получается некая совокупная оценка, которая создает иллюзию конкуренции по ходу фестиваля. В этом году мы победили в этой оценке, что говорит об отношении критиков. И в целом пресса действительно приняла фильм очень тепло.
Андрей Звягинцев и Александр Роднянский / Фото: Элен Нелидова для КиноПоискаСо зрителями индикатор очень простой: любая каннская конкурсная картина встречается и провожается аплодисментами. Они часто могут казаться формальными, безэмоциональными, и только люди опытные могут понять настоящую реакцию по длительности и громкости аплодисментов. После «Нелюбви» они были длинные и насыщенные, и у нас сложилось ощущение, что аудитория тоже приняла фильм тепло. Хотя нас все 10 дней фестиваля мучили самыми разными прогнозами, и мы очень нервничали, я считаю, что все закончилось совершенно замечательно. Приз жюри — одна из трех главных наград, и традиционно он вручается картинам, стоящим особняком. Среди реципиентов этой премии были Антониони, Кесьлёвский и Бергман с Годаром, не получившие, кстати, ни одной «Золотой пальмовой ветви». Поэтому это достойная награда. На вечеринке после закрытия мы узнали, какая часть жюри нас защищала. Это был Паоло Соррентино (кстати, он назвал финальную сцену «Нелюбви» одной из лучших в мировом кино), Пак Чхан-ук и Джессика Честейн.
Андрей Звягинцев / Фото: Элен Нелидова для КиноПоиска— Андрей Петрович, а вы согласны с распределением наград? Когда вы выходили в зал, вам кричали, что вы достойны «Золотой пальмовой ветви».
Андрей Звягинцев: Когда ты вдруг вспоминаешь, что «Седьмая печать» Бергмана — великий фильм, который прогремел на весь мир — получила такой же приз, немного успокаиваешься. Потому что, когда со всех сторон пророчат что-то, рассказывают, что ты лучший, ты оказываешься в очень нервной ситуации. Твои ожидания очень завышены. Но на самом деле главное, что есть фильм, есть сильная реакция аудитории. Поэтому я считаю, что «Нелюбовь» достигла своей цели. Цель фильма — это сердце зрителя, и ничего больше. Все остальное — это сопутствующие товары. Они, безусловно, важны, они тешат самолюбие, но они не главное. Меня иногда спрашивают молодые кинематографисты: «Мы снимаем фильм для фестиваля. Подскажите, что нужно делать?» Я всегда говорю, что это неверно. Нужно снимать так, как если бы ты был зрителем и хотел бы увидеть этот фильм таким. Вот эти искренность и согласованность со своей эталонной мерой, каким должен быть твой фильм, — это и есть твой главный путь.
«За два часа мы оказываемся в другой стране»
— В фильме есть очень четкая хронология — 2012—2015 годы, — и она обозначена новостными выпусками. Почему вам важен именно этот период и почему вы выбрали именно такие новостные выпуски, которые сейчас больше воспринимаются с улыбкой или, как кадры с Дмитрием Киселевым, как полный бред?
«Нелюбовь» / Фото: Анна МатвееваЗвягинцев: Ну почему как бред? Мы вот видели и другую реакцию. Или, например, новость, в которой вдруг воскресает Борис Немцов, — у меня это точно улыбки не вызывало, а вызывало какое-то волнение, трепет, ведь в это время зритель должен сказать: «Как же? Ведь он…» И тут вот его отбросит, что это прошлое, хотя мы не настаиваем на том, что это 2012 год, практически до финала. Вообще мы прочесывали телевидение, радио и интернет в поисках самых интересных новостей, и, когда я в программе с Киселевым увидел женщину, которая кричит: «Будьте вы прокляты!» — я понял, что у нас должен быть этот сюжет. Это такие реперные точки нашего исторического опыта, которые нас возвращают к тем дням, когда мы были полны надежд, что все изменится. Но за два часа экранного времени мы оказываемся в совершенно другой стране. Вот это было важно.
— Я считаю, что фильм прекрасен без последней сцены и без политического контекста, который в ней появляется. Эта сцена превращает историю, которая могла бы произойти в любой стране, в локальную. Почему вы решили завершить ленту именно так?
Звягинцев: Я думаю, что фильм по-прежнему остается универсальным, несмотря на этот финал. Для меня такой финал был важен еще тем, что мы видим наших героев и понимаем, что они вернулись к самим себе, что ничего не поменялось. И для меня очень важна сцена, когда Борис спустя два года берет на руки своего нового ребенка, относит в манеж и почти бросает его туда. Это подчеркнуто даже звуком. Важно также увидеть портрет Жени, важно, к чему она пришла. А политические новости для меня — лишь фон того рисунка, который мы должны были увидеть.
«Нелюбовь» / Фото: Анна МатвееваРоднянский: На самом деле это просто пространство, в котором живут эти люди. Они такие, потому что они это смотрят, и с людьми в кадре происходит то же самое, потому что они живут в той же системе координат, что и герои фильма. Грубо говоря, война — это продолжение частной жизни, системы отношений, потеря координат, ценностей, того, что в фильме называется односложно — нелюбовь. Просто у нас эти события и программа Киселева вызывают сейчас совершенно самостоятельные и острые чувства. Например, на конференции в Каннах один украинский журналист нас спросил, не чувствуем ли мы себя частью российской пропагандистской машины. (Смех в зале.) Это несмешно в том смысле, что для него эти кадры — часть пропагандистской атаки, с которой, как он считает, к ним все время обращаются. Но представьте эту картину условно через пять или семь лет. Эти кадры станут историей, не более того.
— Обязательно ли было главной героине в конце надевать спортивный костюм с надписью Russia?
Звягинцев: Обязательно! Для меня, знаете, это отсылка к Гоголю, к русской тройке и к вопросу, вросшему в нас с молоком матери: «Куда ж несешься ты?» Но главное и самое обыкновенное объяснение этому состоит в том, что это февраль 2015 года. Ровно год назад была Олимпиада. Все лето и осень 2014 года это была очень модная одежда, особенно в кругу богатых людей. Только эти соображения подтолкнули к такому решению. А потом уже возникли поэтические аллюзии с Русью-тройкой из Гоголя.
«Не мальчик — герой будущего, а его родители»
— Вы ставите очень точный диагноз эпохе и стране, но не предлагаете выхода из этой ситуации. А что нам дальше делать с этим? И почему вы все-таки решили сделать фокус не на мальчике, который мог бы быть главным героем, как в фильме «Четыреста ударов», где описана похожая ситуация, а на окружающей его среде?
«Нелюбовь» / Фото: Анна МатвееваЗвягинцев: Ну, скажите, при чем здесь «Четыреста ударов»? Это ваш ряд ассоциаций, ничего такого здесь нет. Но это нормально, что вы увидели в «Нелюбви» свой фильм, а я вижу свой. Для меня же было принципиально, что мальчика, как бы мы ни жаждали, мы больше не увидим. Это эмоциональная резина, которая натягивает тетиву зрителя. Кадр, когда он спускается вниз по лестнице, ничего не предвещает. Он устроен так, что мы понимаем, что мы еще его увидим. Но мы не видим, не видим, не видим. Все оставшиеся полтора часа картины. И для меня это было чрезвычайно важно. То есть этот фильм не о мальчике, а именно о его родителях. Это не «Четыреста ударов», это «Нелюбовь».
Роднянский: Важно помнить, что «Четыреста ударов» — это рождение французской новой волны и совершенно иного типа мышления на киноэкране. Тот мальчик в 1967 году стал студентом, когда во Франции начались студенческие бунты. И Трюффо своим фильмом ставил диагноз буржуазному обществу и консьюмеризму как художник, предчувствующий происходящее. В известном смысле диагноз художника — это предчувствие, в гораздо большем смысле, чем констатация. Андрей Звягинцев предчувствует, ставит диагноз обществу, в котором живем мы с вами. Поэтому не мальчик — герой будущего, а его родители —
в том виде, в котором они есть. И кино это о них. Это принципиально разные времена и обстоятельства.
Звягинцев: Наш мальчик родился в 2000 году, и в 2017-м ему было бы 17 лет. Возможно, 26 марта его бы загребли на марше. Но он до этого не дожил. Хотя мы оставляем пространство для мысли: умер — не умер, где он… Он исчез, он растворился.
«Волонтеры совершают настоящий подвиг»
— Для меня фильм поделился на эфемерную часть и на очень конкретную часть, связанную с поисковым отрядом, в котором я увидела «Лизу Алерт». Почему вы ввели такое структурированное описание поисков ребенка?
«Нелюбовь» / Фото: Анна МатвееваЗвягинцев: Мы действительно опирались на опыт «Лизы Алерт», но для нас было принципиально, чтобы в нашем фильме отряды назывались по-другому, потому что наш координатор, Иван, к сожалению, ребенка не нашел. И это была бы дискредитация «Лизы Алерт». «Лиза Алерт» очень важна в этой истории, и для нас было принципиально не придумывать ничего, а встретиться с ними и поговорить о том, как они работают, как действуют в разных условиях. Потому что они действуют совершенно по-разному в лесной полосе, в сосновом лесу или в кустарниках. Для нас же важна каждая деталь. Или, например, почему нашему мальчику 12 лет? Потому что когда родители заявляют о пропавшем ребенке в полицию, там спрашивают, сколько ему лет. Если ему одиннадцать или меньше, это пиши пропало, это беда. А после двенадцати это проблемный мальчик или девочка, которые попали в период пубертата, конфликта с родителями.
«Нелюбовь» / Фото: Анна МатвееваЯ был недавно на эфире у Антона Долина с Анной Чугриевой, координатором «Лизы Алерт», и она назвала совершенно удивительные цифры. В частности, в 2016 году в стране пропало 6150 человек, и это только известные нам случаи, люди, которые обратились в «Лизу Алерт» с тем, что их близкие исчезли. Из них 1015 человек — это дети от 0 до 18 лет. И они [волонтеры] нашли 89% потерявшихся. Эти цифры поражают своей эффективностью. Бывает, теряется по 150—200 человек в день. Это как если бы каждый день падал боинг, как говорит основатель движения Гриша (Григорий Сергеев — Прим. ред.). Но государство почему-то игнорирует это совершенно. При этом о «Лизе Алерт» знают единицы, хотя эти люди совершают настоящий подвиг.
— Это не вопрос, мне просто важно это сказать. Я была координатором в «Лизе Алерт», и, когда я смотрела «Нелюбовь», мне просто не верилось, что кто-то смог показать это так точно в художественном фильме. И я очень надеюсь, что люди по всему миру и по всей стране увидят это и поймут, как оно на самом деле происходит, как уходят дети. Спасибо вам огромное.
Звягинцев: Могу я рассказать одну историю? Подлить масла в огонь. Волонтеры ищут ребенка. И вот посреди ночи в штабе, который находится рядом с домом ребенка, они выясняют, что тот общался с кем-то во «ВКонтакте». Кто-то из поискового спасательного отряда поднимается в квартиру, открывается дверь, выходит родитель — отец или мать — и на сообщение волонтера отвечает: «Подождите, ребята. Время три часа ночи, вы не могли бы завтра утром прийти?» Эта история меня поразила, просто слов нет. Я не мог поверить, что это возможно, но вот представьте себе.
Фото: Элен Нелидова для КиноПоиска«Терапевтическая функция кино утрачена»
— Так получилось, что, когда я сюда ехал, я познакомился с человеком, который должен был охранять показ фильма от пиратской записи. Но он не знал, какой фильм будет охранять. И когда я сказал, что это «Нелюбовь» Звягинцева, то он очень расстроился. И сказал такую вещь: «Я посмотрел вчера трейлер, и я не понимаю, зачем еще нам показывать на экране то, что мы каждый день сами видим на улице?» И когда я смотрел этот фильм, я действительно почувствовал себя дома, где холодно, серо и постоянный снег. Но для меня это лучший фильм, что я видел. И я впервые за долгое время поверил русскому актеру. Поэтому я хотел спросить: вы, когда снимаете фильм, осознаете, для кого вы его снимаете?
«Нелюбовь» / Фото: Анна МатвееваЗвягинцев: Нет, конечно, не представляю. Я уже говорил вначале, что единственным мерилом может быть только то, что ты сам себя представляешь зрителем. Если я смотрю на актера и понимаю, что верю ему, я говорю «стоп». До этого может пройти 20—30 дублей. Например, девушки, которые делали селфи, — 25 дублей. С каждым дублем они все больше и больше приходили в нужную кондицию, пьянели, пьянели, и им становилось хорошо и свободно. А сцену, когда дети выбегают из школы, мы снимали 36 дублей. Ты ждешь, пока ты не поверишь в происходящее. Конечно, кто-то может сказать: я не верю этим артистам. Но это его мерило, понимаете? Я ни с кем другим согласовать этого не могу. Не могу посадить вас рядом и спросить: «Вы верите?» Это невозможно себе представить.
«Нелюбовь» / Фото: Анна МатвееваРоднянский: Вот я, например, не верю, что есть зрители отдельно содержательного кинематографа, такая интеллектуальная резервация, и отдельно зрители развлекательного кино. Я верю, что у нас бывает настроение посмотреть глуповатое развлекательное кино, а бывает настроение посмотреть нечто иное. Поэтому когда многие наши коллеги выстраивают стратегии целевой аудитории и попадания в какие-то определенные сегменты, для меня это такое внутреннее начетничество. Я в это абсолютно не верю, для меня это имитация процесса коммуникации с аудиторией. Потому что по-настоящему разговаривать с аудиторией могут очень немногие.
Это проблема не только отечественного кинематографа. Это, скажем так, радикальная смена потребительского поведения, в результате которой создатели контента утратили способность говорить с аудиторией серьезно. Я не верю в слова о том, что люди и так видят это каждый день. Не смотрят они вокруг, не формулируют проблемы и отворачиваются. Смотрят и не видят. Поэтому любая серьезная драма сталкивается с внутренним нежеланием [ее смотреть] у большой части аудитории, мечтающей прийти в кино и улететь в некий иной мир. Мы же еще живем в стране, в которой безумно популярна фантастика, даже больше, чем в Америке. Потому что для нашего зрителя синие человечки с хвостами интереснее, чем собственная жизнь.
Андрей Звягинцев / Фото: Элен Нелидова для КиноПоискаНа самом деле кино существует не для того, чтобы расстроить вас. У кино всегда была так называемая терапевтическая функция, которая позволяла разговаривать с аудиторией о важных общественных, личностных, политических и каких угодно других проблемах. Для того чтобы люди, за два часа прожив на экране жизнь других людей, осознали реальность, в которой живут сами, и не допустили таких проблем с самими собой.
Но сейчас эта терапевтическая функция утрачена. Один из моих коллег однажды назвал наше общество больным, который не ходит к врачу. В этом смысле кинематограф может выступать в роли доктора. Это, кстати, великая традиция большой русской литературы и культуры. И Андрей в одном из интервью недавно удачно сказал, приведя цитату какой-то зрительницы: «Посмотрела, пришла домой и захотелось обнять детей». Вот, собственно, для этого и делаются фильмы. Чтобы вы со своими детьми, со своими близкими разговаривали иначе.
www.kinopoisk.ru
Певец изгнания и нелюбви
Он снял пока «всего лишь» пять фильмов, но каждый из них становился большим событием, вызывал фурор, провоцировал споры — не только эстетического характера. Я был в Венеции в 2003 году, когда фестиваль выиграло его «Возвращение», причем дебютант Звягинцев был самым беспрецедентным образом награжден сразу двумя «Золотыми львами» — за лучший фильм и лучший дебют. Прекрасно помню, как еще до этого триумфа весь остров Лидо стоял на ушах и отовсюду неслось: «Фильм руссо белиссимо!». Ничего подобного наблюдать с тех пор мне больше не приходилось.
После такого огромного успеха, вообще говоря, мало кто выживает. Звягинцев выжил, сняв фильм «Изгнание», в котором продолжил поиски в жанре философской притчи. Но уже тогда говорил мне в интервью: «Я не знаю, буду ли я и дальше развивать это язык, этот стиль. Не знаю, какой фильм будет следующим.»
Следующей стала «Елена» — поворотная для режиссера работа, которые многие считают у него лучшей. Развивая более абстрактный язык своих ранних картин, Звягинцев не избавился в ней от их притчевости, но теперь она стала произрастать из историй и примет сегодняшнего дня. В прозрачно рассказанной «простой истории» о жене-служанке, погубившей богатого мужа ради детей, Звягинцев поставил точный социальный диагноз: Россия разделена на два мира, две страны (огромную и крошечную, не выходящую за пределы Садового кольца), два ненавидящих друг друга лагеря.
Весна 2017 года, кинорежиссер Андрей Звягинцев в Каннах, где его «Нелюбовь» получила приз жюри.Фото: GLOBAL LOOK PRESS
Отсюда был уже один шаг до его двух последних шедевров, «Левиафана» и «Нелюбви». Первый был тугой криминальной драмой, содержавшей наиболее жесткую социальную критику в отечественном кино со времен «Груза 200». И одновременно высокой современной трагедией, в которой суровая, страшная в своей красоте природа русского севера становилась великолепным фоном истории о стертом ластиком персонаже в исполнении выдающегося Алексея Серебрякова. Уровень художественного обобщения в этой картине был таков, что к ней пришлось прислушаться даже тем, кому был откровенной противен данный в ней клинический портрет охватившего страну и мир заболевания.
Его Звягинцев очень точно сформулировал в лишенном «позитива» названии «Нелюбовь» – этот фильм стал окончательным приговором тому, что происходит сегодня в нашем (и не только нашем) обществе, что приводит его к уже почти военным вспышкам и столкновениям.
Нелюбовь (2017). Трейлер фильма.Новый фильм Андрея Звягинцева («Елена», «Левиафан») — участник конкурса Каннского фестиваля 2017. В кино с 1 июня
Звягинцев — один из очень немногих российских режиссеров, «свободно конвертируемых» за рубежом, ибо большинство русских фильмов непонятны зарубежному зрителю. Не придавая этому особого значения, он думает и снимает на том универсальном языке, который делает его фильмы кристально ясными всему человечеству. Сейчас он задумал новый фильм, который может стать для него и его зрителей еще одним очень важным этапом. Надеюсь, что он обязательно его сделает.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
Андрей Звягинцев родился 6 февраля 1964 года в Новосибирске. Там же окончил актерский факультет театрального училища, потом учился в ГИТИСе. Сыграл несколько небольших ролей в сериалах и кино. В 2000 году дебютировал в режиссуре, сняв несколько новелл для сериала «Черная комната». Полнометражный дебют Звягинцева «Возвращение» завоевал сразу двух «Золотых львов» Венецианского фестиваля, после чего получил еще 38 призов по всему миру. Последующие фильмы режиссера показывались на Каннском фестивале. Предпоследняя его работа, «Левиафан», получила на нем приз за лучший сценарий, была впоследствии удостоена премии «Золотой глобус» и номинирована на «Оскара». Такой же номинации была удостоена и «Нелюбовь», получившая в Каннах «Приз жюри».
ИНТЕРВЬЮ
Андрей Звягинцев: Я давно выбросил свой телевизор!
Кинообозреватель «КП» Стас Тыркин беседует с режиссером фильма «Нелюбовь» после его премьеры на Каннском фестивале (подробности)
www.kp.ru
«Агрессия и неприятие сожрут нас с потрохами». Каннский лауреат — о «Нелюбви», Серебренникове, инакомыслии
Вне зависимости от того, поддержит или нет жюри Альмодовара картину «Нелюбовь» Андрея Звягинцева, она очевидно ярко и мощно прозвучала на Каннском фестивале. Ей аплодировали после официального показа. Ведущие СМИ отозвались одобрительными рецензиями. Фильм покупают десятки стран. Жаль, государство не приняло участие в судьбе действительно общественно значимой картины. О фильме и его судьбе говорим с режиссером.
— «Елену», «Левиафан» и «Нелюбовь» уже поименовали трилогией. Хотя Звягинцев скорее из разряда режиссеров, снимающих одно кино с разными главами.
— Это суждение со стороны. У меня не было идеи создавать трилогию или еще, чего доброго, тетралогию, приуготовляя аудиторию к следующему своему шагу. Ну да, есть в этих фильмах свои внутренние связи. Но едва ли их достаточно, чтобы рассуждать о таких вот творческих стратегиях.
— Кстати о связях: почему в центре каждой вашей картины — семья, причем семья, изживающая травму? Словно не можете от этой темы избавиться.
— Признаюсь, нет у меня ответа. Мог бы, конечно, отделаться от вопроса, сказав, что семья — это поле битвы. И это действительно уникальная площадка для наблюдения за человеком, за тем, что с ним происходит на самом деле. Дома он обнажается, выходит из укрытия его существо. Тут он снимает маски, являя себя в полном великолепии: в гармоничных или уродливых отношениях с любимыми (или нелюбимыми), с детьми, с родителями, близкими. Сам удивляюсь: что ни фильм, то непременно семейная драма. Одно могу сказать, тут нет никакого рационального ответа. Думаю, может, действительно взяться за какую-то «постороннюю» тему, никак не связанную с семьей. Но поверьте, никакого селекционного, умозрительного подхода тут нет. Эта тема сама являет собой мощный магнит.
— Может, в этом что-то автобиографическое?
— Не думаю. Да, отец ушел, когда мне было пять лет, но особых драматических воспоминаний на этот счет у меня нет. Может, и хорошо, что его не было рядом. Возможно, мне пришлось бы бороться за свое будущее. После двенадцати лет отсутствия отец заглянул как-то домой «навести порядок». Мне уже исполнилось восемнадцать. Узнав, что я поступил в театральное училище, он хлопнул по столу кулаком, заявив маме: «Что за херня? Какое театральное?» К счастью, я сам не видел эту сцену. И с чего бы я этому чужому дяде объяснял, чем хочу заниматься. Нет, мне кажется, что фрейдистской травмы здесь нет. Скорее — опыт личного наблюдения за самим собой, за окружающими меня, за друзьями или приятелями, за самой жизнью. Но вообще сложно разделить субъективные переживания.
— Экран в каком-то смысле — автопортрет режиссера.
— И зрячее око. Но только в каком-то смысле автопортрет. В каком-то, но значительном. Видишь друзей, знакомых и незнакомых людей. Они же не могут надеть маску настолько плотно, чтобы не было зазора. Какой бы прочной, убедительной эта социальная «аватарка» ни была, ты видишь по каким-то незначительным приметам тень самой сути и, сличая ее со своей, видишь полную картину. Ну или, по крайней мере, предполагаешь, что видишь достаточно верный портрет.
— В «Нелюбви» важен внутренний сюжет утраты человечности. Это касается и героев, их семей, и общества в целом. Недоверие, подозрительность, разрывы некогда прочных связей. Это тоже можно назвать «разводом» с неприятными последствиями. Почему было так важно точно обозначить время событий в фильме: с 2012-го по 2015-й?
— Как мне кажется, это тот самый период, когда мы полностью утратили надежду на обновление, изменение среды обитания, достойной человеческой жизни и даже самоуважение. Период, когда один за другим гасли маяки этой надежды. Действие фильма начинается в октябре 2012-го. «Закон подлецов» имени Димы Яковлева — это уже декабрь 2012-го. Но ясно, что закручивать гайки начали сразу после Болотной. День за днем, помаленечку. Со всеми этими депутатскими законотворческими инициативами, одна абсурднее другой… Пока не пришли мы к 2015-му — боям под Дебальцево. И дальше — со всеми «остановками». Так что, контекст, да, очень важен для нас. В такой духовной среде тяжело, если вообще возможно, чувствовать перспективу; глазу человеческому нужен горизонт, иначе, в этой тесноте и духоте человеку трудно проявлять свои лучшие качества. Впрочем, одно от другого в прямой зависимости: нельзя всю ответственность свалить на политический климат. Наше поведение и образ жизни в какой-то степени реакция на действительность, да, но и действительность ткётся из наших с вами реакций, действий, интенций. Не уверен, что каждый зритель увидит динамическую связь героев с этим замерзающим временем, но, мне кажется, это сработает и на бессознательном уровне.
— Зарубежной аудитории это вряд ли понятно.
— А вот наша аудитория, надеюсь, почувствует. Во всяком случае, размышляющий, переживающий за свою страну зритель это почувствует. Рискну произнести непопулярное ныне словосочетание «интеллектуальная элита». Хотя, к сожалению, эти сигналы морального SOS воспринимаются в основном ею. И это как публиковать важные, касающиеся всех размышления в «Новой газете» или на «Дожде». То есть, по сути, будто бы разговаривать с самим собой, с такими же, как ты. Однако разговаривать нужно, потому что, к сожалению, люди, избегающие задавать неудобные вопросы самим себе, снова будут возмущены: «Где вы таких людей видели? Что ж вы так ненавидите нашу страну?! Зачем вы человека таким монстром рисуете?» Они, еще не видавши фильм, выкрикивают свой «репертуар».
Фото: РИА Новости— Кстати, вспоминаю выступление на пресс-конференции украинского журналиста, заявившего: «Раз вы показываете в вашем кино, как работает российская пропаганда (провокации против Немцова, война на востоке Украины, Киселев), значит, участвуете в ней». Это вопрос и к аудитории: какими глазами мы смотрим кино. Признайтесь, кого хотели «опорочить своей чернухой»? Многие обижаются уже до просмотра.
— Есть точная мысль: «Об уважении не просят, его заслуживают». Заслуживают, как говорил Лермонтов, люди, которые «независимо от ситуации, времени и места остаются такими же, какие они есть на самом деле». Сегодня множится число оскорбленных, уязвленных, возмущенных. Чем? Не уровнем жизни, духовной нищетой, а выставкой, фильмом, спектаклем, в которых говорят о несправедливости игнорирования человека.
Конечно, никакой цели кого-то задеть, обидеть не было. Тем более делить людей на украинцев или русских. Вообще говоря, я не занимаюсь политическим кино. Ведь речь в фильме совсем о другом. Одна актриса пробовалась на главную роль мамы пропавшего ребенка. Она рассказывает: «Вчера в два часа ночи закончила читать сценарий… пошла в детскую… в слезах обняла дочь крепко-крепко… и просила прощения». Я изумился: «Сколько вашей дочери?» — «Два с половиной года». — «Ну не может же человек, — говорю ей, — накопить такую большую вину перед малышкой. Вся ваша любовь в нее вложена. Просто вы уже заранее предчувствуете будущие ошибки, обиды, недопонимание, недолюбовь». Вот что хочу сказать тем «чудакам», которые заранее уверены в том, что я снимаю чернуху, порочащую людей. Сказать им лично следующее: «Фильм снят только для того, чтобы вы пришли домой и крепко обняли своих детей». Все. Точка.
— Снова в твоем фильме противопоставление автоматизма госмашины человеку, в этом, кстати, признается честный милиционер. «Не теряйте, говорит, времени — сразу идите к волонтерам».
— Он действительно хороший человек, к тому же отлично знает, какие механизмы у нас реально работают. Он действительно хочет помочь.
— Волонтеры — самое светлое пятно в этой истории.
— В определенном смысле, конечно, существует это противопоставление. И если говорить о перспективах, речь может идти только о самоорганизации. Если государство не работает. Если человек в нем не предусмотрен. Государству нынешнего образца человек просто не нужен. Поэтому, как растут сквозь асфальт цветы, так и человек выбирается из-под колес Молоха. Прорастает человеческое в нас самих, в лучших из нас. В частности, в настоящих «героях нашего времени» — волонтерах. Иначе их не назовешь. Встреча с этим явлением в нашей жизни — событие в моей.
— В этом смысле «Нелюбовь» оптимистичней «Левиафана», в котором тоже была внутренняя тема оппозиции человека и госмашины. Ощущение, что все друг другу чужие. С темой волонтерства, приходит не только надежда, но и энергия солидарности.
— Я рад, что счастливым образом случилась наша встреча с людьми из добровольного поискового отряда «Лиза Алерт». Их работа бескорыстна. Незаменима. И необходима. Работа доброй воли. Без подобных людей действительно мрак был бы беспросветный.
— Ваши фильмы не радуют киночиновников. И когда министр настаивал на введении вето при распределении финансирования кино, в качестве аргумента приводил «Левиафана», порочащего страну. Кажется, ровно на следующий день «Нелюбовь» получила приглашение в каннский конкурс.
— У меня нет телевизора, и все эти дурные заявления, слава богу, пролетают мимо. Хотя все это страшно огорчает. Я узнал об этом уже здесь от ваших коллег.
— Фильм снят с продюсером Александром Роднянским без государственного участия. Но как планируете дальше работать? Как-то не верится, что Звягинцев «одумается» и будет сочинять лояльное, милое душе чиновника кино.
— Честно скажу, не знаю. Чиновники приходят и уходят. Я же хочу не просто рассказывать какие-то занимательные истории. Хочется говорить о том, что по-настоящему волнует. О том, что я наблюдаю вокруг себя. И потом, послушайте, я снимаю не для министерств и ведомств, не для престижа страны и даже не для фестивалей. Для людей, которые и являются страной. Для отдельного человека, который не так прост, не так доверчив, как кажется людям, у которых простые решения в головах: запретить, например, показывать фильмы с распитием спиртных напитков. Тоже, кстати, инициатива — обхохочешься. Так вот, этот отдельный человек заслуживает, чтобы с ним говорили о его жизни на языке правды. Чтобы фильм являлся откликом на его жизнь, его беды, его надежды, его вопросы к жизнеустройству; чтобы фильм говорил с ним о его настоящем и будущем.
— Но государству как раз не нравится, когда искусство говорит с человеком откровенно, задавая самые сложные вопросы. Государству нужен простой, то есть упрощенный человек. И мне кажется, претензии к Гоголь-центру копились давно и вовсе не по «экономическим вопросам».
— Конечно. Все их претензии — к вопросам инакомыслия. А вот что мы можем на эти вопросы ответить, что мы должны в связи с этим делать, как наладить диалог, вот это совершенно неясно. Потому что без диалога невозможно никакое движение. Ни вперед, ни назад. Ни прогрессивная мысль, ни традиционалистская позиция не могут найти в нашем обществе равновесия. Это непросто сделать. Но кто-то же должен заниматься вопросами примирения сторон, иначе агрессия и неприятие сожрут нас с потрохами. Мне кажется, единственным разумным решением со стороны власти было бы искать возможность примирения сторон, разъяснения позиций одних и других, а не возгонка ненависти и вражды.
— Название твоего фильма звучит как диагноз. Так что же случилось: любовь умерла? Или ее не было? Скорбное бесчувствие?
— А это самый неразрешимый вопрос. Наша героиня заявляет, что у нее и не было к мужу никакого чувства: забеременела, так и покатилось. Но можно ли верить словам женщины? Тем более в состоянии нервного срыва. При всем очевидном эгоизме вижу в ней усилие быть человеком. Что же касается нашей истории в целом — не думаю, что любви не было. Она была. Она будет. Потому что мы не черно-белые, и наши чувства — такие головокружительные качели. Порой сами не знаем, на какую высоту способны взлететь. И что как не любовь живет в сердцах этих людей из «Лизы Алерт»? Прийти с работы, встать с дивана — вечером, ночью, ранним утром — в любую погоду и идти прочесывать лес, подъезды, больницы, заброшки. Искать чужого ребенка. Старика. Разве это не любовь?
novayagazeta.ru
Андрей Звягинцев про Нелюбовь
06.06.2017
После очередной международной награды, на этот раз приза жюри Каннского кинофестиваля, и сразу после премьеры фильма «Нелюбовь» в российском прокате Андрей Звягинцев выступил в лектории «Прямая речь» и ответил на вопросы публики. Следующая встреча с режиссёром пройдет в ЦДЛ 19 июня.
Пока делимся с вами фрагментами выступления Андрея Звягинцева в «Прямой речи» от 4 июня.
Много лет назад, после «Елены», в 2011-м году, я поехал на фестиваль в Индию. Решил взять с собой шесть глав «Сцены из супружеской жизни» Бергмана. И каждый вечер читал по одной главе.
Это были очень наполненные и важные дни для меня. Я понял, что это могучая вещь, что просто необходимо сделать что-то похожее или купить права на сценарий Бергмана и сделать ремейк.
С тех пор мы пытались с продюсером Александром Роднянским купить права. Но никак не получалось. Прошло 5 лет, мы уже запустились с историей «Нелюбви», и вдруг, в октябре платина рухнула, лёд тронулся – нам объявили, что готовы продать права. Но это было уже так нелепо и комично, что мы с Роднянским просто посмеялись. Мы ждали столько лет, и когда запустили вещь, которая во многом вдохновлена этим сценарием, – вдруг нам дали добро. Давать задний ход было поздно, да и не к чему. Уже вся группа была влюблена в этот наш новый замысел.
С моим другом Олегом Негиным, соавтором по сценариям, мы давно говорили, что вот бы взять за основу то, что происходит в семье между двумя людьми, спустя лет 12–13 совместной жизни. В общем, сделать фильм о разводе, коллизии, скандале, разрыве – когда уже невозможно жить вместе. Это первая часть истории.
Так случилось, что летом 2015 года Олег нашел информацию о поисковом отряде «Лиза Алерт». Он рассказал мне, как в 2010 году была создана эта некоммерческая организация.
Сначала это была небольшая группа людей, которые теперь есть по всей стране. В Москве, например, их больше тысячи. Когда пропала в лесу девочка Лиза, а полиция не искала её – был день города, они были на усилении. На поиски Лизы собрались соседи, среди которых был Гриша Сергеев. И стихийно, ещё не умея этого делать, они искали в лесу маленькую девочку и её тетку.
И вот на шестой или седьмой день они нашли их мёртвыми. Тётка была раздета, а девочка укутана в её одежду. То есть они пытались как-то спастись.
Судмедэксперт установил, что за несколько часов до того, как их нашли, девочка умерла. И Гриша Сергеев рассказал нам, что когда он узнал о том, что ему не хватило всего нескольких часов, он был настолько потрясён, что решил создать это волонтёрское движение. Уже 7 лет он его возглавляет, всячески развивает.
Я считаю, что он – настоящий герой нашего времени, безо всяких кавычек, подлинный герой. И вот сплелись эти два мотива, два направления мысли, два мощных, сильных впечатления. Так родился сценарий фильма «Нелюбовь».
Я выбираю актёров, отталкиваясь от того, что у меня есть возраст и пол персонажа. А кто там – брюнетка, кокетка, пышка – это неважно. Главное, чтобы в ней было то наполнение, которое должно быть.
Это очень длинный путь, потому что накапливаются кандидаты, ты их взвешиваешь на весах, мучаешься ужасно. В этот раз с Машами была такая история: были 5 или 6 кандидатов, все были прекрасны, все, без исключения. Такой разрыв аорты: что же делать с этим, кого же выбрать?!
Примерно то же было и с Женей. Была еще одна актриса, и я тянул до самого последнего. Потому что искал то, что французы называют «экзистенция», вещество человеческое, тут нельзя сказать характер, нет. Это всё: как она дышит, как смотрит, как реагирует, с какой скоростью говорит – это какое-то дыхание человеческого существа. И вот это прекрасно, и это волшебно, и пойди выбери.
Я боялся страшно этих сцен, потому что их невероятно трудно снимать. Было ясно, что они обе они будут сняты одним планом, ясно, что мы всё это сделаем деликатно. Актёрам, которые приходили на пробу, первое, что я говорил, пока они еще нее читали сценарий, что у нас впереди будет вот такая сцена откровенная, предельно откровенная. Но они понимали, что у нас не будет сверхзадачи показывать всякие «прелести». И мы всячески прорабатывали эту идею.
Перед съемками я показывал актёрам снимки Энни Лейбовиц, у неё есть прекрасная серия фотографий – обнаженное тело в таком полумраке. И они практически все говорили: мы готовы на это. Не было цели показать прелестей, а была цель показать жизнь людей вот в этом их проявлении, вот в это мгновение.
Понимание – вообще очень трудная вещь, понять другого очень тяжело. Когда в зале сидит зритель, посмотревший «Нелюбовь», и говорит: «Слушайте, этим людям надо запретить рожать детей». И ты думаешь: да как же так-то? Почему же? Почему он не понимает, почему смотрит и не видит, слушает и не слышит? Он просто продолжает долбить свою эту мысль. То есть он лишает себя полностью возможности сочувственно отнестись к людям, к другим людям.
Причем я говорю сейчас даже не про тех, кто не слышит нас, а про нас, мы же тоже не слышим. Я был у родственников в Новосибирске, они облепили меня, и я понял, что попал в совершенно другой мир. И этот мир совершено искренне пытался меня понять, задавал мне вопросы. Их было много, они пристально на меня смотрели, спрашивали: «А что тебе не нравится? Поясни».
Неслышанье очень сложно преодолеть, в особенности, когда нет желания услышать.
Если не получилось интервью, то виноваты оба. Разные за это время были диалоги, бывало, что и заканчивать не хотелось. А в случае с Познером, вы знаете, так давно это было, что вспоминать уже не охота. Просто в какой-то момент я сидел, я помню это ощущение, я сказал мысленно: «Да пошёл-ка ты». Не ты, не персонально, а просто я подумал: что это я сижу и принимаю какие-то стрелы, что это меня учат чему-то, так. Cекундочку, мне уже достаточно много лет, чтобы принимать этот отеческий тон и кивать «Да, согласен, да, мы стараемся». В какой-то момент у меня было ощущение, что ты проигрываешь какой-то бой. Притом что ты определенно знаешь, за что ты. То есть что стоит за тем, что ты делаешь. И вот в какой-то момент я решил – буду говорить то, что считаю нужным. Я хочу сказать, что я уважаю Познера. Но была такая коллизия, я понимал, что ему необходимо произнести свои слова, что лежат у него на бумаге, необходимо все эти цитаты ввернуть. И я сижу, как будто расстрел какой-то происходит, тебя твоими же словами уничтожают. Ну, с какой стати-то?
Мы все отчётливо, прекрасно, замечательно знаем, что такое хорошо и что такое плохо, все, без исключения. Все религии говорят, что в сердце человека только любовь и только устремлённость к созиданию – все мы это знаем.
Недавно я даже взял и брякнул Антону Долину: зачем вам положительные герои, зачем вам примеры для подражания?
Просто потому, что если это случится в зрительном зале до наступления финальных титров, то зритель получит ровно то, чего он ждёт. Он ждёт, что это случится. Случилось – он замкнул историю на себе, здесь, на этих финальных титрах, выдохнул и сказал: «Ну и фух, слава Богу». Другими словами, случилось что-то такое внутри его существа, что заставляет его забыть эту историю на следующий же день. Потому что она оправдала его ожидания.
Мне кажется, что так фильм вываливается в зал, проваливается к тебе в сердце, и ты уже с этим начинаешь как-то работать. Не замыкаешь фильм на самом себе, а работаешь с этими смыслами: ты учишься, ты не понимаешь, что же делать, какой рецепт?
Этот вопрос, действительно, меня волнует: как же, что ещё сделать так, чтобы это ранило, заставляло понять, что это тебя касается, что это относится и к тебе, что на экране ты узнаёшь свои черты. Я узнаю, например.
Вы спрашиваете про два фильма – «Викинг» и «28 панфиловцев».
«28 панфиловцев» я видел. И я видел лицо режиссёра этого фильма – как-то включил передачу, где он что-то рассказывал. Я не настаиваю, это мое мнение, но это лицо честного человека. Знаете, сокола от цапли можно отличить при попутном ветре. Мне кажется, что я вижу человека. И вижу, что он абсолютно искренно и честно сделал свою картинку.
Мне понравилось, какой голос у него неактёрский. Такой был голос у Гринько, когда Тарковского шпыняли, требовали, чтобы он его переозвучил, потому что голос был совершенно неартистический. А тот отказывался. Вот и у этого человека такой.
Что касается того, можно ли в России снимать настоящее патриотическое кино – довольно трудно. Потому что это не в чести. В чести – «ура-патриотизм».
Мне кажется, что это очевидная мысль… Я сейчас Шнура процитирую, можно? «Мне очень много не нравится в моей стране, потому что я истинный патриот. А вот те, которым все нравится, это, ****, какие-то шпионы немецкие». Так что в этом смысле непредвзятый, честный, правдивый взгляд на вещи – это и есть любовь к отечеству, без сомнения.
Мы снимали в фитнес-зале. Если вы помните, там герой Андрея Смирнова бежит по беговой дорожке, потом вытирает пот… Со спортзалом всё было согласовано. Выставили камеру, свет, всё, готовы. И Смирнов говорит: я сейчас на минуточку отлучусь. И он сходит с этой дорожки.
А надо сказать, что этих дорожек было несколько. Представьте себе, что такое поставить камеру, – это большой труд. И вот 20–30 человек стоят за камерой и ждут, когда будет команда мотор. В это время какой-то посетитель этого фитнес-зала становится на эту дорожку и начинает бежать.
Кто-то из администрации клуба походит к нему: «Извините, вы не можете перейти на другую дорожку?» – «Это мое время, мой зал, я бегу».
Он бежал минут 30. И ни на минуту не остановился. Подошёл к нему Смирнов, сказал, что он чудак на букву «м». Тот ему сказал, что он – жлоб. А он такой, горячий на руку, наш Смирнов, он за словом в карман не лезет. Но и он был шокирован. И вот он бежал. Я уже попросил оператора: запускайся. И мы снимали его минут 5. Огромное количество человек, 30-40, смотрит на тебя, пилит тебя глазами, просит: дайте место, уступите, мы скоро закончим, – а он ни в какую.
Некоторое время назад я стал цитировать почти везде одну притчу из Пико делла Мирандола, про Бога, который раздавал всем предметам, всем вещам, всем тварям место, определенное место.
И вот он сказал тигру: «Ты будешь здесь». И сказал скале: «Ты будешь выситься здесь. А ты, река, будешь течь здесь. А ты, сосна, стоять здесь». И камню он сказал: «Ты будешь лежать здесь». И когда дело дошло до человека, он сказал: «А ты будешь вечно искать свое место». Вот в этом самом смысле человек абсолютно свободен. Именно этот дар должен сделать его абсолютно свободным в выборе себя каждый день, каждую минуту, в выборе себя самого.
Это очень трудно – становиться совершеннее, лучше. У наших персонажей, к сожалению, не хватило на это сил.
19 июня | понедельник | 19.30
Встреча с Андреем Звягинцевым в ЦДЛ
Электронные билеты:
http://www.pryamaya.ru/andrey_zvyagintsev_vstrecha_s_andreem_zvyagintsevym
Бумажные билеты в кассе лектория +7 (495) 542 88 06
Прямая речь, Ермолаевский переулок, 25 (м. Маяковская)
www.pryamaya.ru
ненависть, надежда и «Лиза Алерт» – Ксения Кнорре Дмитриева – Блог – Сноб
+T —
В России начинается показ фильма Андрея Звягинцева «Нелюбовь», награждённого призом жюри Каннского фестиваля и заслужившего самые высокие оценки зрителей и журналистов.
«Нелюбовь» закуплена для проката всеми без исключения странами.
Фильм рассказывает об обычной московской семье в состоянии развода. Её отличительная особенность в том, что в этой семье никому друг до друга нет дела, потому что агрессивная нелюбовь – это единственное чувство, которое испытывают главные герои фильма, муж и жена. Разойтись окончательно им мешает только проблема с ребёнком: куда его деть? — ни отец, ни мать не хотят, чтобы он был в их новой жизни. Больше всего их бы устроило, если бы он исчез – и однажды он исчезает. В фильме появляются новые герои – волонтеры поисково-спасательного отряда…
Андрей Звягинцев не раз говорил в своих интервью, что поисково-спасательный отряд в «Нелюбви» – это «Лиза Алерт», и собирательный образ волонтёра – это главный положительный герой фильма. Андрей Петрович глубоко сопереживает деятельности отряда, восхищается ею и видит в добровольцах «Лиза Алерт» надежду на преодоление чудовищного кризиса любви и человечности, о чём и рассказывает его очень талантливый, очень тяжёлый и очень нужный фильм.На пресс-конференции, посвящённой выходу картины, председатель поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт» Григорий Сергеев вручил Андрею Звягинцеву благодарственное письмо от отряда и пригласил его, актёров и съёмочную группу с детьми и семьями на праздник защиты детей, который состоится 1 июня с 12 до 21 часа на ВДНХ, за 62 павильоном, где размещена инсталляция и фотовыставка «Лиза Алерт».
Из письма отряда Андрею Звягинцеву: «Мы горды тем, что волонтёры «Лиза Алерт», которые в своё свободное время ищут попавших в беду людей, вдохновили Вас на создание образов неравнодушных, сочувствующих и отзывчивых героев. Спасибо Вам и Вашим коллегам по фильму за сердечные и очень важные для нас отзывы о «Лиза Алерт» в интервью и выступлениях, за добрые слова в наш адрес! Мы верим в то, что вместе делаем одно дело – стараемся улучшить этот мир, показать, что человек не один в своей беде, и мы очень рады, что эта общественная работа познакомила нас с Вами и Вашими замечательными коллегами. Мы гордимся тем, что мы с Вами».
Андрей Звягинцев сказал, что главная цель фильма – чтобы вы, посмотрев его в кинотеатре, пришли домой и захотели обнять своих близких. «Лиза Алерт» существует для того, чтобы вы СМОГЛИ их обнять.
Трейлер фильма — здесь
Режиссёр Андрей Звягинцев и председатель поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт» Григорий Сергеев. Фото: Евгений Демидов
Исполнители главных ролей в фильме «Нелюбовь» Марьяна Спивак и Алексей Розин с Григорием Сергеевым. Фото: Евгений Демидов
Другие материалы автора Следующийsnob.ru
Интервью прототипа главного героя Нелюбви Звягинцева — главы Лизы Алерт Григория Сергеева
По словам главы «Лизы Алерт», «Нелюбовь» сильно помогла преодолеть дефицит волонтеровФото: Владимир Андреев © URA.RU
«Нелюбовь» Андрея Звягинцева вошла в список претендентов на премию «Оскар» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке». На Каннском фестивале лента о поисках пропавшего мальчика уже получила специальный приз жюри. Прототипами добровольцев, которые в фильме помогают родителям найти сына, стали волонтеры общественного поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт». Как выход фильма повлиял на судьбу движения, что волонтеры ждут от Года добровольца в России и почему рэп зачастую эффективнее полиции — читайте в интервью с руководителем «Лизы Алерт» Григорием Сергеевым.
— Вышла «Нелюбовь» Звягинцева. Фильм отметили в Каннах, он вошел в шорт-лист премии «Оскар». В сюжете пропавшего мальчика ищет отряд добровольцев, очень похожий на ваш. Скажите, как выход картины повлиял на жизнь «Лизы Алерт»? И что думаете о «Нелюбви»?
— «Нелюбовь» — это действительно яркое явление. Так красиво у нас больше никто не снимет. Речь там идет не про «Лизу Алерт», но мы были прототипом: поговорили несколько лет назад со сценаристами, рассказали нашу историю, о том, как ищем и зачем, и забыли об этом. Потом киношники уже пришли, чтобы мы им помогли со съемками.
Режиссер Андрей Звягинцев сделал главным положительным героем фильма «Нелюбовь» поисковый отряд
Фото: Анна Майорова © URA.RU
Выход фильма на большой экран привел новых людей в наши отряды. Он помог донести позитивное восприятие нашей работы на разные уровни. Например, мне как-то вечером позвонил генерал СК РФ, после того как посмотрел «Нелюбовь», просто для того, чтобы сказать, что это правильный фильм и что мы тоже делаем правильное дело.
Сам Андрей [Звягинцев] говорит, что впервые в его кино появился позитивный герой — и это не какой-то конкретный человек, а целый поисковый отряд. Мы видим бескорыстных людей, которые идут и делают хорошее дело, когда вокруг кромешный мрак. Андрей Петрович сделал нас яркими персонажами российской действительности. И это несколько добавило нам героического ореола, которого в реальности нет. Мы — обычные люди, которые умеют делать то, что, возможно, не умеет больше никто. Но мы можем каждого этому научить и за короткое время.
— Научить вы можете каждого, но не каждый свое свободное время захочет тратить на поиски незнакомых людей. Кто эти люди, которые приходят к вам в отряд?
— Есть официальная статистика, которая говорит, что 7% граждан России занимаются добровольчеством. Из них 80% — это люди от 20 до 25 лет. Абсолютно все наши добровольцы находятся как раз в этой возрастной группе. К нами идут молодые люди, которые пытаются самоопределиться. 10 лет назад в России не было добровольчества, зато были дозоры, энкаунтеры и прочие ночные игры. То есть всегда были люди, которые тратят свою избыточную энергию и время на попытку найти себе эффективное применение. У меня очень многое в отряде построено на молодых. Например, два мощнейших направления — школы инструкторов «Лиза Алерт» для детей и для оперативных дежурных — ведут девчонки, которые в отряде уже очень давно, с момента, когда им было по 20 лет.
— Как ваши семьи относятся к тому, что все свободное время вы тратите на посторонних?
Глава «Лизы Алерт» Григорий Сергеев возглавляет отряд с 2010 года
Фото: Владимир Андреев © URA.RU
— Никакое добровольчество не является полезным для близких людей. Ездим мы в хоспис или принимаем роды у остроухих ежей — без разницы, что мы делаем. Потому что энергию, которую мы могли бы потратить на близких, мы тратим еще на кого-то. С этим хорошо справляются лишь те, у кого есть внутренний баланс: этому — столько времени и внимания, а этому — столько, и всем хватит. Но людей с таким точным балансом единицы на тысячи — таких только в палате меры весов показывать.
Но реальная жизнь совсем иная. Часто говорят про выгорание волонтера, но нам выгорать некогда, даже заниматься психологической поддержкой друг друга тоже некогда. У нас бывают ситуации, когда девчонки находят мертвых людей; когда доброволец, который разговаривает по телефону с заблудившимся, которого не находят вовсе или находят, но слишком поздно. Человека больше нет, а голос его остается в ушах. У каждого у нас есть свои переживания и травмы. Но от этого никуда не денешься. Люди очень сплачиваются против беды.
— А как они приходят в ваш отряд?
— По-разному. 70% волонтеров прочли что-то о нас в СМИ или соцсетях. Еще помогают выставки, которые мы проводим в День памяти пропавших детей, 25 мая. Однажды мы сделали такую в Смоленске: там было девять историй, из которых больше половины закончились трагически. На выходе лежали анкеты, где можно было оставить свои контакты, на случай поиска. Когда там пропал дед, мы всех обзвонили: 27 человек отозвались, из них десять добровольцев до сих пор участвуют в поисках. Или фильм «Нелюбовь» посмотрят — и приходят. Недавно рэп-группа «Грот» написала про нас песню, и в нашу группу «ВКонтакте» за первые сутки после выхода клипа вступило 600 человек. Поймите, наш самый главный ресурс — это люди.
Сегодня утром мы не успели спасти бабушку, потому что на одном поиске у нас было 18 человек, на другом — 10 человек, это будний день, поиск начался поздно ночью. Куча обстоятельств — и вот результат.
Для того, чтобы спасать по-настоящему, нужно все время много людей. А каждые пять лет наступает серьезная стагнация (старички уже уходят, а новички еще не приходят). И вот если на пятый год работы отряда Андрей Петрович Звягинцев выпустил «Нелюбовь» или группа «Грот» написала песню, то спада не будет и поиск будет продолжаться.
— Расскажите о взаимодействии с прессой? Журналисты вам помогают или мешают?
— Когда потерялась Лиза Фомкина [отряд носит имя девочки, пропавшей в Подмосковье в 2010 году, которую не успели вовремя найти и спасти], нам потребовалось несколько дней, чтобы про нее что-то написали в СМИ. Сейчас пропавший ребенок стал информационным поводом, о котором пишут сразу. Зачастую это играет злую шутку: слишком много людей отзывается, слишком много репортажей снимается. Бывает, что на поисках детей творится хаос от огромного количества добровольцев. Пример — последний поиск под Нижним Новгородом, где леса и торфяники, в которые можно заходить только подготовленным людям. У нас по листу регистрации было 660 человек. В итоге я абсолютное большинство отправлял в штаб МЧС, потому что подготовленной командой мы найдем быстрее. В хаосе мы не сможем сделать луч света. А именно для этого мы и собираемся — сделать все, чтобы у пропавшего был шанс на спасение.
— Как к вам относятся силовики?
За поиск людей отвечает МВД, но у полицейских зачастую слишком много работы
Фото: Вадим Ахметов © URA.RU
— Всегда все зависит от конкретных людей, которые управляют процессами. Бывает, когда вместе с нами работает полиция. Случается, что взаимодействия нет никакого. А иногда проще найти пропавшую бабку, чем полицию. Бывает, что силовики откровенно нам противодействует. Но системно с поиском пропавших людей у нас все печально. Потому что сейчас один и тот же сотрудник МВД должен искать преступников и пропавших людей. Ему в день надо написать столько, сколько Лев Толстой не писал, поучаствовать в совещании, опросить соседей по одному делу, по поиску произвести мероприятие. В итоге, темп его работы очень низкий. Иногда мы приезжаем в город и выясняем, что там всего один патрульно-постовой экипаж. А у нас ночь и пропавший дед без памяти. Понятно, что им не до деда. Поэтому я не сторонник того, чтобы полиции становилось меньше. Может, миллион человек сидит министерстве по кабинетам. Но на земле людей очень не хватает.
— Путин объявил 2018 год Годом добровольцев. Это что-то значит для вас?
— Я не понимаю, чем 2018 год будет отличаться от любого другого, если честно. Может быть, местные органы исполнительной власти начнут неистово кидаться в добровольцев всеми своими возможностями? Посмотрим. В любом случае, это хорошо, потому что власть признает нашу силу и начинает допускать участие добровольцев в каких-то историях. Но я не знаю, когда у государства появится достаточный уровень доверия к нам.
У России гигантская бесконечная территория, и просто невозможно держать огромную армию профессионалов, которая будет тушить пожары или искать пропавших людей. Поэтому нужно задействовать нас. Хотя недоверие пока взаимно. Добровольцы будут настороженно относиться к государству, потому что они не хотят, чтобы ими управляли или проверяли, а их работу регламентировали. Но если государственная машина поворачивается к нам той стороной, с которой приятно разговаривать — то появляется синергия. Потому что у нас есть один ресурс, у служб второй ресурс, у бизнеса — третий.
— Расскажите, насколько вам помогает бизнес? Резонансной стала история с Евгением Чичваркиным, который, посмотрев «Нелюбовь», купил вам дорогое спецоборудование. Это единичный случай?
Григорий Сергеев говорит, что откликаются чаще всего в тех городах, где произошли резонансные трагедии
Фото: Владимир Андреев © URA.RU
— Тут сложная история. Для любого бизнеса «Лиза Алерт» — очень неудобная конструкция. В нас нельзя взять и метнуть деньги. Мы не являемся юрлицом, у нас нет счетов в банке. Потому что, чем больше у нас бумажной тормозящей атрибутики, тем хуже. Бабушка нуждается в эвакуации из леса сейчас, а не послезавтра. Поэтому нам не подходит наличие волонтерских книжек, печатей, страховок и прочего. Здесь собрались взрослые люди, которые делают то, что считают нужным и важным. А бизнесу тяжело с нами разговаривать, потому что бизнес должен сбегать нам за фонарями, купить навигаторы и так далее. По этому году я могу сказать, что роль бизнеса сильно растет. Мы постоянно работаем с операторами связи (недавно запустили СМС-рассылку для добровольцев) и с авиакомпаниями (они перевозят отряды на поиски в регионы).
— Как у «Лизы Алерт» обстоят дела на Урале?
— Ну, а что про вас, про Урал, говорить. Группу Дятлова не нашли вовремя, хоть и старались. А если серьезно, то в Ебурге у вас крутые черти. Мы сделали автономную некоммерческую организацию «Центр поиска пропавших людей», которая провела обучение добровольцев из разных регионов. Очень много было людей из Екатеринбурга, они уехали с глубокими знаниями по нескольким направлениям. И сейчас могут транслировать эти знания и уже применяют их на практике.
А вот в Челябинске и Тюмени у нас все плохо. К сожалению, в большинстве мест, где мы есть, мы появились из-за трагедий. Пока в этих регионах ничего резонансного не случилось, а может, случилось — но недостаточно потрясло общество — нас там нет. Соответственно, поскольку Екатеринбург, в этом плане, регулярный, мы, если что-то происходит в Челябинске или Тюмени, рвем когти туда из Ебурга.
— Вы работаете в отряде уже 7 лет. Скажите, по вашим наблюдениям, общество черствеет? Или все-таки, наоборот, у нас растет эмпатия?
— За эти семь лет никто никого миллионами не убивал, газовые камеры не строил. Не вижу вообще никакого черствения. Наоборот, у многих в головах появляется важность судьбы отдельного человека, роли личности и права на жизнь. Таких странных слов для нас. Все меняется в лучшую сторону. И мы сделаем такую систему реагирования, что у каждого пропавшего будет сильно-сильно больше шансов остаться в живых. Обязательно сделаем. Уже делаем.
ura.news
