22 главных редактора Vogue о своих любимых вещах
Анна Винтур, Vogue US
Всем известно, что бриллианты — штука вечная. Так вот, аметисты, цитрины и аквамарины ничуть не уступают им в надежности. Именно эти камни красуются на колье SJ Phillips, которое появилось у меня еще в 1980-х, когда я выходила замуж в Нью-Йорке. Надевая его, я думаю о муже, детях и о том, с чего начиналась моя карьера на посту главного редактора Vogue. Для меня это колье — воплощение термина устойчивость, оно навсегда останется неотъемлемой частью моего гардероба.
Эммануэль Альт, Vogue Paris
Жить не могу без джинсов Butler бренда A.P.C. Когда я их только купила, они были глубокого синего цвета и с годами становились все светлее и светлее. Их нынешний оттенок совершенно уникален. По-моему, искусственное состаривание денима — худшее, что можно сделать по отношению к окружающей среде. Мои джинсы достигли должного эффекта естественным путем, чему я очень рада.
Эмануэле Фарнети, Vogue Italy
Этот белый льняной пиджак когда-то принадлежал моему деду Адольфо Берии.
Он был судьей и сыграл немаловажную роль в истории Италии. Пиджаку почти столько же лет, сколько и мне, вот только стареет он куда элегантнее. Он идеально мне подходит. Думаю, сами по себе вещи не имеют особого значения до тех пор, пока люди не вдохнут в них жизнь, наполнив красивыми воспоминаниями.
Популярное
Эдвард Эннинфул, British Vogue
Свой самый любимый предмет гардероба я приобрел в 1990-х — это был черный пиджак Jil Sander. Ношу его уже 20 с лишним лет, а люди все продолжают спрашивать, где я взял эту чудесную вещицу. По мне, этот пиджак олицетворяет суть бережного отношения к природе: небольшой тираж, высокое качество, вещь-инвестиция на целую жизнь вперед.
Кристиана Арп, Vogue Germany
Самая любимая вещь в моем гардеробе — это жакет Chanel из коллекции весна-лето 2011. Креативный директор Дома Эрик Пфрундер подарил мне его после одной фотосессии. Я тогда переживала потерю близкого человека, Карл Лагерфельд знал и сообщил Эрику об этом.
Жакет обладает магической силой: как только я его надеваю, тут же чувствую себя в безопасности, словно в объятиях друга или родственника. Он буквально излучает жизнь и любовь.
Популярное
Филипп Власов, Vogue Ukraine
Серый свитшот — основа моих повседневных образов. Он отлично сочетается с белой футболкой и парой простых черных брюк, но и с рваными джинсами и кроссовками выглядит не хуже. Летом я ношу легкие модели марки Sunspel, зимой выбираю Mackintosh — их свитшоты выполнены из плотного хлопка и отлично сохраняют форму, а мне тем временем дарят тепло и уют.
Седа Доманич, Vogue Turkey
Я счастливая обладательница джинсового комбинезона мечты Ralph Lauren, обожаю носить его во время отпуска. Он просто идеален для вылазок на природу, катания на велосипеде, долгих прогулок и работы в саду. В любимом комбинезоне я чувствую себя свободно, он ни капельки не сковывает и к тому же совсем не мнется, так что в путешествиях просто незаменим.
Каждый раз, натыкаясь него в шкафу, я вспоминаю связанные с ним радостные моменты. Помню, надевала его на дегустацию вина в испанский Риохе.
Популярное
Эдвина Маккан, Vogue Australia
Я в восторге от своих расклешенных брюк с высокой талией австралийского дизайнера Мартина Гранта. Они у меня уже много лет и подходят абсолютно ко всему. Брюки выполнены из дышащей шерсти австралийского мериноса, в которой не жарко летом и тепло зимой. Никогда с ними не расстанусь!
Андреа Бехункова, Vogue Czech Republic
Большую часть своих украшений я получила в подарок, поэтому они очень много для меня значат. Кольцо Repossi мне преподнесли на прошлый день рождения, кольцо работы Виктуар де Кастеллан — на рождение дочери. Когда я сама только появилась на свет, моя бабушка подарила мне золотое колье с гравированной подвеской. Изделие очень хрупкое, поэтому я редко его надеваю. Мечтаю однажды передать его своей внучке — если мне, конечно, посчастливится ее иметь.
Еще я коллекционирую обувь. Сейчас у меня не так много пар, но одна из них мне особенно дорога — туфли чешской марки Denisa Nová, ношу их уже больше десяти лет.
Популярное
Евгения де ла Торриенте, Vogue Spain
У меня внушительная коллекция черных платьев. Я так часто их ношу, что они фактически стали моей униформой. Это платье Sybilla — одно из самых любимых. Его дизайнер понимает женское тело как никто другой. Оно красиво подчеркивает фигуру и при этом очень удобное. Мое платье идеально подойдет для путешествий — впишется в любую ситуацию, точно вам говорю. В нем я встречалась с четой Обама в Мадриде, смотрела показ Gucci во Флоренции, надевала его в офис в самый обычный день. Наверное, это прозвучит как клише, но, на мой взгляд, маленькое черное платье — сердце любого гардероба.
Прия Танна, Vogue India
Эти серьги с бриллиантами-солитерами я ношу уже больше 20 лет. Считаю их одним из самых разумных своих вложений: такое украшение никогда не выйдет из моды и впишется в любой образ.
Камни круглые, но оправа сконструирована так, что они кажутся чуть угловатыми. Эти серьги — мои верные спутники, классика на все времена.
Популярное
Куллавит Лаосуксри, Vogue Thailand
Я не расстаюсь со своим плиссированным пиджаком Issey Miyake Homme в поездках. Привез его из Токио много-много лет назад. Помню, как моментально влюбился в складки и в цвет, а вот по поводу угловатого квадратного силуэта сомневался. В итоге именно благодаря такой небрежной посадке пиджак стал идеальным дополнением к моим образам в путешествиях. И что самое крутое — он совсем не мнется!
Мануэль Арно, Vogue Arabia
Этот расшитый золотом пиджак традиционного силуэта достоин быть в музее. На его создание ушло больше сотни часов работы. Автор шедевра — дизайнер из Саудовской Аравии Лейла Мусса. Она моя хорошая подруга, что делает вещь еще более любимой. Пиджак определенно не из числа повседневных, поэтому я храню его на видном месте, чтобы можно было любоваться и вспоминать все те прекрасные моменты, которые были в нем прожиты.
Выгуливаю его по особым случаям, вроде свадьбы друзей или благотворительного вечера Ball of Arabia, который проводил наш журнал.
Популярное
Анжелика Чунг, Vogue China
Люблю белые блузки, они так универсальны: идеально вписываются в повседневные образы да и вечером незаменимы, я привыкла сочетать их с элегантными пиджаками. Моя абсолютная фаворитка — белая шелковая блуза Huishan Zhang. Дизайнер специально для меня создал несколько прекрасных вариантов: белую, синюю и цвета фуксии (такой красивый оттенок). Я познакомилась с ним, когда он только запустил свой бренд, и была свидетелем его превращения в одного из самых успешных китайских дизайнеров своего поколения. Эти блузки дают мне возможность почувствовать себя частью этой истории.
Карла Мартинес де Салас, Vogue Mexico
Этот пиджак Balenciaga я нашла в Barneys и тут же купила, дело было девять лет назад. С тех пор не могу покупать пиджаки — мой меня избаловал, он совершенно идеален.
Популярное
Филип Ниденталь, Vogue Poland
Когда я купил это пальто Helmut Lang из коллекции осень-зима 2000, мне было всего 22, я тогда только получил диплом. Денег у меня почти не было, с трудом припоминаю, как я смог его себе позволить. Помню только, что это была импульсивная покупка — я просто зашел в Harvey Nichols сентябрьским днем и купил пальто. Я всегда восхищался Хельмутом Лангом и этой его коллекцией в особенности. Помимо съемных кожаных накладок на воротнике, у пальто когда-то было два ремешка в районе поясницы, но я их где-то потерял. Оно много для меня значит. Это единственная вещь Helmut Lang в моем гардеробе.
Талия Карафиллиду, Vogue Greece
Эта винтажная блузка Céline раньше принадлежала моей маме, она купила ее лет 20 назад. В прошлом году мама наконец отдала блузку мне, она всегда знала, что я в нее влюблена. Еще бы, эта вещь — абсолютная классика, можно носить ее днем, а правильно подобрав аксессуары, блистать в ней вечером.
Ткань на ощупь просто невероятная. Всякий раз, когда надеваю эту блузку, думаю о маме.
Популярное
Кванхо Шин, Vogue Korea
В самом начале своей карьеры я работал на Jin Teok, одного из самых влиятельных корейских брендов. Там я выучил несколько важнейших для сотрудника модной индустрии уроков. Помню, что первую свою зарплату я потратил на семью, а вторую спустил на сшитую по индивидуальному заказу рубашку этой марки. Она у меня в гардеробе уже больше 20 лет и служит напоминанием о ключевых этапах моей карьеры. До сих пор ношу ее по особым случаям.
Паула Мерло, Vogue Brazil
Джинсовую рубашку Ralph Lauren я купила, когда мне было 13. Мы с папой тогда ездили кататься на лыжах в Вейл. Эта вещь у меня в шкафу уже 24 года и до сих пор отлично на мне сидит. Я так часто ее надеваю, что в некоторых местах уже дырки протерлись, но именно это и делает мою рубашку уникальной и такой любимой. С ней связано столько добрых воспоминаний.
Популярное
Мицуко Ватанабэ, Vogue Japan
Черный смокинг Balenciaga я купила лет десять назад, когда Николя Жескьер еще был креативным директором этого Дома. Стараюсь беречь его, надевать по особым случаям, на вечеринки и званые ужины. В модерновой эстетике Жескьера есть что-то особенное. Этот жакет — не просто вещь вне времени, он еще и невероятно хорошо сделан. В нем очень комфортно, и безупречный силуэт гарантирован.
Маша Федорова, Vogue Россия
В феврале 2018 года меня назначили главным редактором русского Vogue. Моя лучшая подруга, как только узнала, позвонила мне и заявила, что необходимо это событие отпраздновать. Начали мы с истории, которую прозвали «Дьявол носит Prada». Она зашла за мной, а уже через пару минут мы стояли напротив бутика Prada. Я думала купить что-то, что смогу носить круглый год, что навсегда станет важным элементом моего гардероба.
В дальнем углу магазина я обнаружила это платье. Оно из капсульной коллекции, поэтому разительно отличается от того, что обычно представлено в основной.
Заветное платье уже два года со мной, за это время я носила его несчетное количество раз. Почти всегда, когда надеваю его, получаю уйму комплиментов. Кстати, у Анны Винтур есть точно такое же, видела ее в нем в одном из эпизодов курса на MasterClass. Обожаю свое платье — оно идеально для лета, а когда похолодает, можно носить его в дуэте с шерстяным пиджаком, выглядит отлично.
Популярное
София Лукас, Vogue Portugal
Мне было лет шесть или семь, когда мама купила набор из трех шерстяных свитеров с V-образными вырезами: бордовый, темно-синий и черный. Я до сих пор помню, как сильно их тогда ненавидела, особенно черный. Они были мне велики и напоминали одежду моего деда. Маме, наоборот, нравились цвета и качество пряжи. Но сколько бы она ни пыталась заставить меня их носить, я отказывалась снова и снова.
Много лет спустя я наткнулась на свои старые свитеры в ящике комода. Я уже собралась отнести их в благотворительную организацию, как вдруг на меня нахлынула ностальгия.
Я примерила их и… они сели идеально, форма сохранилась безупречно. Сейчас, 40 лет спустя, я из этих свитеров не вылезаю. Моя дочь-подросток (ей их происхождение неведомо) любит одалживать их от случая к случаю. Эта история кое-чему меня научила — во-первых, мамы почти всегда правы, а вещи, как и люди, почти всегда заслуживают второго шанса.
«Нам просто не нравится красивое. Мы все время выбираем псевдо» — экс-главред Vogue.ru ставит диагноз русской визуальности
Экс-главный редактор сайта Vogue, инфлюенсер и визионер за год стала востребованным фэшн-фотографом. Мы попросили Марию Попову поставить диагноз русской визуальности. Если вкратце: надо возлюбить родной трэш.
Фото: Мария Попова
За Марией Поповой директор отдела моды Ксения Гощицкая начала следить давно — задолго до эпохи телеграм-каналов. Мария вела самый интересный блог на платформе Livejournal. Тогда она еще жила в Екатеринбурге и выкладывала самые крутые луки с сезонных показов и очень красивые съемки — от i-D до Vogue.
Где она их брала в эпоху до инстаграма, было не очень понятно, но впечатляюще. Потом началась московская карьера и главредство на сайте русского Vogue. Оставив эту позицию, Мария вернулась к давнему увлечению пленочными снимками и за год стала самым интересным и востребованным фотографом. В чем феномен? В том, что она всегда точно совпадает со временем. Сейчас Мария стала креативным директором петербургской сети бутиков Babochka. Еще один важный момент — именно с ее подачи нормкор стал легитимным в остромодных кругах России, потому что она умеет так расставить акценты, что сразу понятно, что перед вами работник модной индустрии. Детали решают.
Лукбук WOS резорт 2021
Фото: Мария Попова
Ты совсем недавно начала снимать и за год стала одним из самых модных фотографов — как так?
Мне всегда очень нравилось фотографировать, но катастрофически не хватало времени. Как-то после недели моды в Париже Наташа Туровникова (московский дизайнер и ди-джей — Прим.
ред.) попросила меня сделать с ней съемку в Нормандии — ее забукированный фотограф не смог прилететь. Я взяла свою старую пленочную мыльницу Yashica, и у нас получилась очень хорошая история. В прошлом ноябре мы сидели с Наташей Гольденберг (на тот момент креативный директор ЦУМа. — Прим. ред.), и она вдруг спросила: «Снимешь со мной лукбук?» Ну я и сняла. Так все и понеслось. Теперь у меня пленочный фотоаппарат Сontax, он дает более четкую картину, менее артовую. Широкоформатные камеры, например, Mamiya, мне не очень.
Снимаешь исключительно на пленку?
Да, ничего не дублирую на цифру, не хочу даже тратить на это время. Многим кажется, что я делаю чистую картинку, но на самом деле, мне нравятся более насыщенные истории. Обожаю снимать на локациях: лукбук первой капсульной мужской коллекции весна-лето 2021 для WOS brand снят на фоне панелек Северного Чертанова. Сейчас я занимаюсь разработкой визуала для бутиков Babochka и часто снимаю в Петербурге.
Не жалеешь о том, что сменила позицию главреда сайта важнейшего журнала о моде на фриланс-фотографию?
Не то чтобы я выбирала.
Мы так долго были бедными, что хотим всего нового и чистого, нам просто не нравится красивое
Почему нужны настолько радикальные меры?
На руководящие посты принято назначать очень удобных управляемых людей. Но мода не про это. Мода — про сильных личностей, про визионеров, про революционеров. При этом мода — дисциплина прикладная, задача фэшн-фотографии заключается и в том, чтобы создать историю, которая продаст вещи. Сильный имидж! И это в том числе, работа стилиста. Топовые или арт-фотографы, когда им предлагают съемку, смотрят на два момента: на издание и на портфолио стилиста — и после этого принимают решение, вписываться или нет.
За каких стилистов ты впишешься?
Мне нравится работать с Наташей Гольденберг, она не журнальный стилист, скорее, в жанре «как бы я сама себя одела», но это настолько уникально, настолько легко, что получается очень хорошая картинка. И конечно, со Светой Вашеняк, таких как она вообще больше нет, она готова убиться за любую фотографию, даже если это какая-то маленькая коммерческая съемка начинающего бренда. А больше тех, чей индивидуальный почерк мне нравится, нет.
Может быть, картинки стали не нужны? Только сторителлинг, только эксклюзив!
Журналу картинки обязательно нужны. Хотя бы из соображений поддержки рекламодателей. Но в них должна быть жизнь, должна быть эстетика. Когда я работала в Vogue, у меня с прошлым издателем был такой диалог. Мне приносили съемку, а я говорила: «Я это не поставлю, это не модно!», — а мне в ответ: «Кто ты такая, чтобы решать, что модно?» Так я же редактор Vogue! Кто, если не я, будет решать, что модно, а что нет.
Лукбук бренда апсайкл-шуб Nereja
Фото: Мария Попова
У кого сейчас получается правильная картинка? Португальский Vogue?
Мне, кстати, он не нравится. То, что сделала Юля Пелипас (директор моды украинского Vogue. — Прим. ред.), намного важнее. Она доказала, что человек с постсоветского пространства может сделать очень красиво, очень современно, очень по-женски. И она превратила себя в бренд, что очень круто. А самый главный мой вдохновитель — все еще фотограф Юрген Теллер. Обожаю Лотту Волкову (стилист и инфлюенсер. — Прим. ред.)! Сейчас от трэша она пришла к очень конкретной и убедительной картинке Барби ХХI века, которая цепляет. Лотта дает суперновый запал, она все еще экспериментирует, и ее не научились повторять. Какое-то время было интересно следить за стилистом и сооснователем журнала Self Service Сюзанн Коллер, фэшн-директором журнала 032с Марком Герингом, фотографом Квентином де Бри, который работает со всеми от Louis Vuitton до Lacoste и Rag & Bone, но их почерк стал слишком цитируемым.
Где проходит грань между «вдохновился» и «скопировал»? И стоит ли кэнселить всех, кто что-то за кем-то повторил?
Не вижу ничего страшного в том, чтобы позаимствовать хорошую позу или мейк. Инспирироваться — хорошо, точные цитаты — тоже хорошо, если они талантливо сделаны. Я вообще убеждена, что четкий мудборд — залог удачной и быстрой съемки. Фотограф Хьюго Комте практически повторяет старые работы Стивена Майзела — и все равно это красиво. Вообще люди, которые остро реагируют на плагиат и везде видят кражу интеллектаульной собственности, обычно сами нечисты, ведь мы реагируем только на то, что с нами резонирует. Дизайнера Симона Порта Жакмюса постоянно шеймят за копирование. Слушайте, вы попробуйте так талантливо скопировать, чтобы весь мир от ваших вещей писал кипятком!
Как бы ты описала свой визуальный язык?
Визуальный язык творческого человека часто определяет декада, в которую он взрослел. Для меня это были 1990-е, добытые из-за границы журналы i-D, Dutch и The Face.
Конечно, напрямую цитировать их уже не хочется: ни рейв, ни гранж. Сейчас мне нравится более рафинированная, теплая картинка. Но из 1990-х в моих работах остались ирония, дикие позочки и странные сочетания одежды.
Во Франции из поколения в поколение передается антиквариат, а у нас — любовь к линолеуму
В чем твоя фишка как фотографа?
Я разбираюсь в моде, чего не хватает очень многим фотографам. Они делают модель секси, но часто это выглядит неактуально, потому что картинка создана чисто художественно, но без понимания важности сцепки со стилистом. А мне, конечно, очень повезло, что за годы работы в Vogue у меня сформировалась гигантская насмотренность.
Появился ли интерес к русским кодам? Есть ли шанс у тех, кто возрождает народные промыслы вроде «Крестецкой строчки»?
Россия — это мех! Без него в морозы никуда. Проблема промыслов в том, что они по-прежнему не выглядят круто. Очень тонкая история сделать их современными.
Что-то я не вижу никакой строчки или вологодских кружев ни на тебе, ни на себе и ни на ком, а Bottega Veneta носят все вокруг.
Но у Гоши Рубчинского ведь в свое время получилось вывести постсоветское в топ.
Локальный дизайнер, как и фотограф, кстати, может быть успешен в мировой индустрии, если найдет в себе вот эту русскую … (странность) и сможет рассказать ее понятным иностранцам языком, как Гоша и сделал в дизайне. Да, он взял стиль гопоты с окраин, но такой аккуратненький. И такая гопота есть в пригородах любого мегаполиса, поэтому эта брутальность многим отзывается. Если бы он взял чисто русскую историю, никто бы не подтянулся в таких масштабах!
А чисто русская история возможна на экспорт? Например, деревня?
Наша деревня уже давно не выглядит эстетично, если только не отправиться в реальную глубинку. В России это сложно: далеко, неудобно, нет инфраструктуры. Во Франции сел в машину или на поезд, приехал на симпатичную станцию в самую глушь, взял такси, остановился в красивой гостинице на побережье, тебе утром готовят завтрак, и ты такой: «Да, я бы здесь жил!» У нас же деревня не выглядит привлекательно даже в инстаграме Виктории Шеляговой.
бедность в целом, отсутствие экономики. И есть мы любим больше, чем хорошо одеваться, потому что сыр мы делать научились, а нормально шить одежду — нет. Во Франции из поколения в поколение передается антиквариат, а у нас — любовь к линолеуму.
Лукбук марки украшений из бисера Beaded Breakfast
Фото: Мария Попова
Мы не понимаем, что такое красиво?
Я считаю, что в России априори нет вкуса. Мы так долго были бедными, что хотим всего нового и чистого, нам просто не нравится красивое. Была надежда на новое поколение, но судя по тому, в каком нереально страшном доме живут главные тик-токеры страны, ее тоже нет.
Хорошо. А что русскому человеку сделать?
Ничего. Все бесполезно. Надо научиться любить трэш. Будущее России, как творческой нации, это правильная работа с трэшем. Если не нравится — уезжать. Здесь ты должен кайфовать от нелепых сочетаний и с ними играть. Чистенький и хороший вкус у нас никогда не будет актуален. Ты можешь делать аккуратный вылизанный журнал, но миллиона подписчиков у тебя никогда не будет. А в медиа нужны цифры, так работает эта сфера.
Не могут десять человек изменить вкус страны. У наноинфлюенсеров, таких как Шахри Амирханова или Наталья Ганелина, нет миллионов подписчиков. Миллионы — у Бузовой и Ивлеевой.
Наверное, так во всем мире: у Кардашьян тоже больше подписчиков, чем у Шарлотты Генсбур.
Отличие Кардашьян в том, что она бесконечно работает над собой, все время себя образовывает и, надо сказать, стала выглядеть очень модно! Ее совместный с Канье Уэстом дом оформлял культовый бельгийский дизайнер и антиквар Аксель Вервордт, на секундочку. А Бузова свой анпакинг делает на фоне евроремонтных дверей. И ей кажется, что это классно! Наши звезды купят себе дорогущую машину — мол, деньги есть! — но дом с уродским интерьером. В лучшем случае, там будет сусальное золото и антиквариат. Наша любимая любовь к дворцам! Но ненормально тащить всю эту роскошь в обычную квартиру, тем более в новостройку — это просто … (трындец).
В Екатеринбурге девочки-редакторы журнала как-то написали мне, что человек, который выглядит так, как я, не имеет права работать в модной индустрии
Ты транслируешь собственный стиль, которого в России не ждут от редактора Vogue, хотя бы и с приставкой экс-.
Это не с иголочки и не лютый фэшн, а иронично и удобно. Ты понимаешь, что ты инфлюенсер?
Я никогда не забуду, как в Екатеринбурге девочки-редакторы журнала, для которого я писала первые большие тексты, как-то написали мне, что человек, который выглядит так, как я, не имеет права работать в модной индустрии. Хочется уточнить: а они вообще видели реальных людей, которые в этой индустрии работают? Наверное, можно сказать, что я инфлюенсер, хотя у меня в профиле нет и пятидесяти тысяч подписчиков, а бренды не присылают мне сумки сезона. Может, потому, что в it-bags я не очень верю — хожу с холщовым пакетом. Свою модность надо как-то по-другому высказывать, мне, например, нравится носить шубы! Может, я вообще ходила бы в сраном пуховичке, как Юрген Теллер. Но я не он. Мне нравится играть: простые брюки, но обувь Bottega Veneta. Вообще фетишизирую обувь. Люблю микс люкса и каких-то классных недорогих, но легендарных брендов вроде Patagonia.
Известно, что у тех, кто долго работает в модной индустрии, начинается профдеформация — мода как таковая как будто перестает волновать.
А за кем тебе все же интересно следить?
Я очень люблю Lemaire. Мне кажется, это чуть ли не единственный дорогой бренд, который я покупаю. Нравится Bottega Veneta, но скорее, их работа с картинкой — очень сильный имидж, очень современный, но из вещей себе ничего не хочу. Разве что приобрела резиновые ботинки — это прямо мое! Слежу, что Мэтью Уильямс пытается сделать в Givenchy с помощью Лотты Волковой. Для меня это слишком агрессивно, но они разрабатывают свой ни на что не похожий визуальный язык, это прикольно! И конечно, я давно слежу за Кимом Джонсом, сейчас креативным директором женской линии Fendi. Мы познакомились лет двадцать назад в Екатеринбурге, куда с лекциями его привез Британский культурный совет, он только-только выпустился из Saint Martins. Тогда он меня спросил: «Откуда ты вообще здесь взялась?!», — с тех пор мы и дружим.
Работа для галереи «Времена года»
Фото: Мария Попова
Кстати, это очень хороший вопрос: откуда ты взялась? Как сформировался твой глаз?
Я из екатеринбургской панельки на улице Рассветная, которая стояла примерно последней в городе.
Дальше нее не было ничего. Но появился интернет! С картинками я любила работать всегда. Когда переехала в Москву, то долго не могла найти работу, потому что для многих изданий была даже слишком модной, а им нужен был более масс-маркет контент. И я попала ресерчером к Денису Симачеву (на тот момент один из самых главных модельеров России. — Прим. ред.), кропотливо подбирала визуальный материал: тогда в интернете все было сложнее устроено, не так-то просто было найти нужные изображения. А у меня уже была наработана своя база, плюс я умела очень хорошо искать, настраивая Google. Потом дизайнер Вика Газинская познакомила меня с Мирославой Думой и та позвала меня делать ее интернет-проект Buro. Оттуда я ушла в Vogue — меня уговаривали возглавить сайт почти год. Надо сказать, эта позиция оказалась для меня идеальной и оставалась такой очень долгое время. Выбрав фриланс, я поняла, что буду скучать только по показам, но так совпало, что их сейчас не проводят из-за пандемии. Поэтому я ни о чем не жалею — у меня стало сразу больше и денег, и свободы.
Текст: Ксения Гощицкая
Следите за нашими новостями в Telegram
Автор:
Татьяна Зиза,
Материал из номера:
Март
Люди:
Мария Попова
Представляем русский Vogue | Observer
Когда я рос в Коннектикуте, были верны две вещи: Vogue был хорошим, а Россия — плохим. Я знал, что Vogue хорош, потому что у меня был двоюродный брат, который носил черные водолазки и капри 365 дней в году, носил йоркширского терьера в сумке из кожи аллигатора и работал в Vogue иллюстратором в Нью-Йорке, куда ходили поезда. Каждый месяц Vogue проверяли ее рисунки высоких дам с тонкой талией, если таковая вообще была. Мы переворачивали страницы глянцевой библии с персонажами по имени Бэйб, Слим и Глория. Тем временем по черно-белому телевизору в гостиной Никита Хрущев стучал кулаком во время ночных новостей.
Любовь к Vogue и тому подобному, а также страх перед Россией, откуда бежал мой отец, определили нас тогда.
Сейчас в руках у меня здоровенный первый номер русского Vogue. Вот Эмбер Валлетта и Кейт Мосс, сфотографированные Марио Тестино на Красной площади, в готовых платьях алого цвета от Christian Dior. Несмотря на то, что я не могу прочитать ни слова — за исключением названий брендов и шапки, которая переведена — это явно момент моды.
Но когда 1 сентября в Москве выйдет дебютный номер, 110 рекламных страниц российского Vogue и доход в 1 миллион долларов сделают красивую мину в сложной ситуации. В России сейчас непростые времена, и даже до того, как нынешняя фискальная катастрофа угрожала замедлить процесс вестернизации, редактирование модного журнала в России требовало миссионерского рвения. Бюрократия — это темно-синий цвет Москвы.
«Ну, да, есть небольшая экономическая проблема», — улыбнулась главный редактор Анна Харви, ветеран британского Vogue, которая провела последний год, помогая запуску российского Vogue. «Мы немного нервничаем», — сказала она во время недавней беседы тем кривым, жестким тоном, который заставляет вас хотеть договориться о том, чтобы вернуться в Британию в следующей жизни.
«Рубль может навредить нам, но мы выиграли много сражений с тех пор, как приехали в Москву. Это просто следующий. Мы зашли так далеко, что можем смело идти дальше».
Не обращайте внимания на плохие новости о российской экономике, сказала мисс Харви. «Никто, кто возьмет в руки журнал, не узнает и не должен знать, как трудно до сих пор что-то делать в России, со всей этой бюрократией и бюрократией. Потратить шесть часов на то, чтобы убедить российского чиновника, почему два чемодана коммерческих образцов не представляют угрозы для его страны?» она смеялась.
«Но я знаю, как это было трудно. Для нас в русском Vogue чувство достижения огромно. Абсолютно огромный».
Журнал составляется командой европейских редакторов, большинство из которых имеют опыт работы с Condé Nast. Гламур их прежних должностей распространяется и на их новый офис в Москве, модернизированный пентхаус над дореволюционным меховым складом. После этого уже другая история. Такси трудно найти, а в метро им мешает языковой барьер.
Поэтому редакторы решили, что лучший способ передвижения — это прогулка. В квартирах! Туфли на каблуках Manolo Blahnik носят в ручных войлочных сумках для обуви.
Главный редактор русского Vogue — Елена Долецкая, москвичка и бывший академик, в резюме которой есть специалист по связям с общественностью и русский переводчик таких книг, как «Корни Алекса Хейли» и «Автобиография Малкольма Икса». Описывая русских женщин репортеру журнала «Санди телеграф» 26 июля, г-жа Долецкая сказала: «Они мягкие снаружи — они говорят «да» и «нет» и одеваются сексуально для своих мужчин, — но внутри у них есть этот кулак, сильный кулак. Вот что делает их такими привлекательными — именно этот персонаж, характер женщины с улицы, которую Vogue хочет изобразить».
В сентябрьском номере русского Vogue размещена реклама таких компаний, как Estée Lauder, Clinique, Cartier, Gucci, Chanel и Revlon. Это история моды, снятая Келли Кляйн, фотоистория Vogue, рассказ о русских моделях в Париже, 26 страниц, в основном о западной моде, сфотографированных Марио Тестино в разных местах России, и типичные сюжеты, охватывающие искусство, дизайн интерьера, здоровье.
и красота, а также другие новости моды.
Мир моды всегда был очарован Россией. Вечером 10 сентября около 400 человек посетят вечеринку в честь запуска журнала на Красной площади № 1 в Москве. Среди тех, кто, как ожидается, примет участие, Карл Лагерфельд, Донателла Версаче, Доменико Дольче и Стефано Габбана, Джон Гальяно, Анна Винтур, С.И. Ньюхаус-младший и Марио Тестино.
Буквально в июле этого года кутюрная коллекция Оскара де ла Рента для Пьера Бальмена была посвящена своего рода котильону в Санкт-Петербурге. Когда несколько лет назад распахнулись двери Советского Союза, Грейс Коддингтон и Артур Эльгорт устроили там обширную фотосессию для американского Vogue. Но больше всего Россию одурманила Диана Вриланд, и американский Vogue опубликовал дневник ее поездки в Москву в июне 1976 года.
«Что такое Россия? Россия – страна великолепия! В нем высокое огромное небо — в нем красивые дома — он безукоризненно чист… Русское шампанское вкусное — а я совсем не любитель шампанского — очень легкое, очень сухое.
Конечно, водка божественная», — написала Вриланд. «Однажды я обедала с министром культуры, — восторгалась она, — и, конечно, моя визитка была на русском языке, и я не могла прочитать свое имя… это другой алфавит, другие буквы, другой размер. И я сел рядом с одним из служителей и сказал: «Послушайте, меня зовут миссис Вриланд — с какой стати это должно выглядеть так? Я имею в виду, не должны ли мы как-то собраться вместе? Я имею в виду, это действительно разлучает нас». Но тогда, возможно, лучше, чтобы мы были врозь. Возможно, нам есть что предложить друг другу. Мы не хотим быть одной большой старой деревней».
Конечно, Condé Nast, издатель русского Vogue, рассчитывает на глобальное фэшн-сообщество, чтобы придать новому журналу финансовую привлекательность. «Россия имеет высокообразованные, богатые культурные традиции, которые еще 10 лет назад были отрезаны от любого вида потребительства в западном стиле», — сказал Джонатан Ньюхаус, председатель Condé Nast International, по телефону из Италии.
«Они наверстывают упущенное. Существует огромный интерес к изучению продуктов, услуг и предметов роскоши».
Целевой тираж составляет около 100 000 читателей, и г-н Ньюхаус сказал, что цели по доходам достигнуты. «У нас более 1 миллиона долларов дохода, что намного превышает наши цели по выпуску».
Увы, помимо беспокойного рубля, ценообразование журнала для продажи в газетном киоске может осложнить ситуацию для российского издания библии моды. «В России все делают немного по-другому, — пояснил г-н Ньюхаус. Распространитель, а не издатель, ежемесячно устанавливает цену на журнал. После девальвации рубля оптовая цена на русский Vogue составляла около 12 рублей (1,68 доллара на 23 августа), а в розницу ожидалась около 25 рублей (3,50 доллара).
Список Билли: Время викторины!
1. Кто придумал джинсы цвета индиго, которые Кэмерон Диаз носит в фильме «Кое-что о Мэри»?
а. Энн Кляйн.
б. Тодд Олдхэм.
в. Гельмут Ланг.
2. Рик Оуэнс:
а.
профессионал, разрабатывающий линию одежды для гольфа Джанфранко Ферре.
б. модный модельер из Лос-Анджелеса.
в. новая модель нижнего белья Calvin Klein.
3. Просто проверка: кто разработал широко обсуждаемый галстук, который Моника Левински якобы подарила президенту Биллу Клинтону?
а. Сальваторе Феррагамо.
б. Бруно Магли.
в. Ermenegildo Zegna.
Ответы: (1) в; (2), б; (3) а.
Писатель, родившийся в России, размышляет о своей родине: тогда и сейчас
Впервые я начал возвращаться в Москву, город, где я родился и который покинул еще ребенком, летом 1995 года, когда я учился в колледже. Я никогда не видел ничего подобного. На улице были парни в кожаных куртках поверх спортивных костюмов. На улице были пожилые дамы, продающие свои носки. Двор моей бабушки превратился в бордель под открытым небом: молодые женщины выстраивались в очередь ночью, подъезжали машины, освещали их фарами и выбирали. А люди, которых знали мои родители, — академики, инженеры, литературные критики — были выброшены с работы и жили, многие из них, в отчаянной бедности.
Я был молод и беззаботен (хоть и очень серьезен) и путешествовал по стране на поезде. Ехал на юг, на Кавказ, потом в Крым, через Украину. Почти везде я встречал таких же молодых людей, как и я, которые меня принимали. В Пятигорске, старинном курортном городке у подножия Кавказа, где на дуэли был убит великий поэт-романтик Лермонтов, я узнал, что это значит. начать пить утром после того, как выпили ночью. Я также встретил молодого человека, который вернулся из воинской части на выходные. Тогда тоже была война с Чечней. Этот молодой человек, моего возраста, 20 лет, участвовал в попытке захвата чеченскими повстанцами больницы в российском городе Буденновске. Русская армия решила отправить танки для освобождения госпиталя. Чеченские бойцы, опытные люди, заперли танки на улицах города, а затем приступили к их поджогу. Молодой человек сказал, что находился в танке, когда через его верхнюю часть вырвалось пламя, а затем загорелся его командир. По его словам, он вылез из танка и побежал.
Осенью я вернулся в Москву и начал семестровую программу обучения за границей в колледже у метро Новослободская. Москва в то время была местом, где можно было купить что угодно, кроме места, где можно посидеть и поесть. Было несколько старых и изысканных советских ресторанов, а на улице стояли продуктовые лавки, но не более того. В советское время, перешедшее в настоящее время, люди часто питались в очень вкусных столовых на своих рабочих местах. В нашем колледже была такая столовая. Но если вы вышли за пределы учреждения и забрели в большой город, вам не повезло.
В каком-то смысле я пошел искать свою мать: она умерла в нашем доме в Ньютоне, штат Массачусетс, три года назад от рака груди, когда я еще учился в старшей школе, и хотя мы были друзьями, Мне казалось, что я не очень хорошо ее знаю. Я не понимал ее происхождения, только то, что она была литературным критиком и прочитала все когда-либо написанные книги. На ужин она жарила свиную отбивную и разогревала горох из консервной банки.
Потом мы все вместе садились за стол и читали наши книги — моя мама читала новые романы на английском, немецком, русском; мой папа читал детективы и все антикоммунистическое; Я читал свои школьные задания. Люди, приходящие в гости, иногда находили это скандальным, но нам это нравилось. Мы были семьей моей матери. Мы хотели читать.
Увидев Россию взрослой, я понял. Это была бедная страна. Это была жестокая страна. Это была неуютная страна, где негде было присесть и поесть. Так люди убегали в нематериальный мир. Они искали смысл в искусстве, музыке или литературе. У моей матери были ее книги; у моего отца, человека практичного, компьютерного программиста, были и математика, и ненависть к коммунизму, и какая-то упрямая еврейская гордость. Что я? Для чего моя жизнь? Эти толстовские вопросы казались как-то неуместными в Москве. Где-то за 10 долларов я купил билет на постановку Чехова 9.0071 Чайка в МХАТе. Я никогда не видел его раньше. «Я чайка!» Нина сказала, в этой постановке, очень сильно.
«Я чайка!» (Треплев раньше застрелил чайку, ни за что.) Мне казалось, что это может сказать только русский человек. Американец скорее сказал бы: «Я юрист. Я работаю в маркетинге. Я студент колледжа».
В моем русском колледже, на моих занятиях, куда бы я ни посмотрела, была моя мама. Та юная девушка, корпеющая над книгой; и тот; и тот. Я влюбился в девушку по имени Аня. У нее были огромные зеленые глаза, и она все читала. Мы решили пожениться. «Я знала, что это произойдет», — сказала бабушка. Я был ошеломлен. Откуда она могла знать? — Тебе 20 лет, — сказала она. «Не 80, как мне». Мы с Аней переехали в Америку и через несколько лет расстались.
Это была бедная страна. Это была жестокая страна. Это была неудобная страна
Но я продолжал возвращаться в Россию. Я стал писателем и журналистом, и это было интересное место, о котором можно было писать, и у меня было преимущество в том, что я знал язык. Но также меня тронули его попытки освободиться от своей истории, измениться.
