«Генеральная репетиция» фонда V–A–C начинается в ММОМА
ВыставкиНовостиФонд V–A–C и Московский музей современного искусства (ММОМА) открывают грандиозную выставку-пьесу современного искусства, экспозиция и состав произведений в которой будут постоянно меняться на протяжении пяти месяцев
Анастасия Петракова
25.04.2018
Эварист Рише. Cumulonimbus Capillatus Incus. 2008. Скульптура. Коллекция Kadist
Владислав Мамышев-Монро, Сергей Борисов (фотограф). «Анна Ахматова». 2001. Из серии «Сказки о потерянном времени». Коллекция ММОМА.
Фото: Московский музей современного искусства
Кьяра Фумай. «Мужчина-художник — это явное противоречие». 2013. Коллекция фонда V–A–C.
Фото: Фонд V–A–C
Амедео Модильяни. «Девушка на фоне камина» («Беатрис Гастингс»). 1915. Коллекция V–A–C.
Фото: Фонд V–A–C
Борис Орлов. «Парадный портрет». Из серии «Парсуны». 1979. Коллекция ММОМА.
Фото: Московский музей современного искусства
Пьер Легийон.
«Диана Арбус: ретроспектива в отпечатках, 1960–1971». 2008. Коллекция Kadist.
Фото: А. Моул
Пратчая Пхинтхонг. «То, что я узнал, я больше не знаю; о том немногом, что я еще знаю, я догадался». 2009. Коллекция Kadist.
Фото: Kadist
Этот текст, по их замыслу, должен стать ключом к пониманию происходящего.Первая часть «Генеральной репетиции» состоит из трех разделов, каждому из них отведен свой этаж. Нижний займет скульптурная инсталляция «Снова больше вещей» британского художника, номинанта Премии Тернера Майка Нельсона. Это своего рода пролог проекта и демонстрация принципа его сборки, только в миниатюре. Инсталляция составлена из скульптур художников разных направлений и эпох — в одной плоскости миксуются модернистские вещи Константина Бранкузи, Альберта Джакометти, Генри Мура, традиционная африканская пластика и современная скульптура, от Луиз Буржуа до Шерри Левин.
Второй этаж — основная часть проекта, «сцена». На ней по продуманной драматургии разместятся скульптура, видео, живопись, фотографии и графика. Среди экспонатов — работы Джеффа Кунса, Владислава Мамышева-Монро, Филиппа Паррено, Павла Пепперштейна, Вольфганга Тильманса, Кьяры Фумай и Энди Уорхола.
Третий этаж отведен под «хранилище», задуманное как архив произведений, которые смогут стать потенциальными участниками «главного действия», а до того, словно актеры дублирующего состава, будут ждать своей очереди. Архив включает 200 работ современных зарубежных и российских художников, которых в проекте в общей сложности больше сотни.
Как обещают кураторы, структура экспозиции должна сфокусировать зрительское внимание на временном, а не пространственном осмыслении. Поэтому была важна работа Конрада Дедоббелера, бельгийского художника, который стал архитектором проекта. Его метод расстановки схож с тем, что придумал для первого этажа Майк Нельсон, только бельгиец давно и успешно применял его на персональных выставках, в том числе в немецком музее дома семьи Эстер, построенного по проекту архитектора Людвига Миса ван дер Роэ.
В V–A–C отмечают, что «Генеральная репетиция» — это манифест работы фонда, которая получит развитие на собственной площадке ГЭС-2 (сейчас реконструируется по проекту бюро автора Центра Помпиду Ренцо Пьяно).
Во время работы выставки в музее будет идти большая публичная программа с дискуссиями, ридинг-группами, кинопоказами и даже медитативными классами, где зрителю обещают помочь разобраться с тем, как сегодня мы коммуницируем с пространством и воспринимаем искусство.
Большую часть экспонатов (70 работ) для первого «акта» «Генеральной репетиции» в Москву привезла куратор и директор фонда Kadist Эмили Вилье. TANR расспросила ее о смысле проекта и работе в интернациональной команде.
Куратор Эмили Вилле.
Фото: Фонд V–A–C
Как вам работалось в такой большой кураторской команде? В чем заключалась ваша роль?
Разные точки зрения дают больше возможностей, каждый что-то вносил в проект. Подобный тип работы напоминает биеннале и, на мой взгляд, больше дает куратору в плане персонального опыта. В «Генеральной репетиции» мы также обращались к специалистам, которые не являлись кураторами, например к сценаристам.
Поэтому нам удалось избежать излишней саморефлексии и разговора исключительно об искусстве. Если говорить о моих обязанностях, то я участвовала в создании общей концепции, а также подборе работ для третьего этажа, так называемого хранилища, куда вошло много вещей из собрания фонда Kadist.
Справка
БИОГРАФИЯ
Эмили Вилье
Куратор
С 2013 года директор базирующегося в Париже и Сан-Франциско фонда Kadist, в котором начала работать в 2008 году. Инициировала онлайн-издание Qalqalah в сотрудничестве с исследовательским центром Bétonsalon. Соосновательница кураторской группы Le Bureau. В 2017 году участвовала в международной конференции музея «Гараж», посвященной личным архивам художников и процессу архивирования.
Еще…
Какие и как они сочетаются с коллекцией V-A-C и ММОМA?
Из нашего фонда будет 70 произведений.
Это большие международные художники Элеонора Антин, Ян Ву, Валид Раад, Саймон Старлинг, а также набирающие популярность Пио Абад, Джессика Варбойс, Ян Ючен. Коллекция Kadist была основана в 2001 году, она с самого начала интернациональна. Отобранные для выставки экспонаты отражают это разнообразие в географии, поколениях, использованных медиа. Мы поддерживаем художников, которые посвящают свое творчество текущим политическим и социальным вопросам. На основной сцене будет 18 видеоработ, много инсталляций, фотографий, а также перформанс.
Одна из общих целей «Генеральной репетиции» — задуматься над тем, как мы сегодня смотрим на те или иные объекты. А вы можете объяснить как? И зачем нужно такое сложное экспонирование с отдельной «сценой» и «хранилищем»?
«Хранилище» на третьем этаже — вариант демонстрации произведений искусства как базы данных. Это такая игра: чтобы произведение существовало, сначала его нужно привести в действие.
Вы курируете и часть публичной программы. Расскажите, пожалуйста, чего нам ждать?
Первой участницей будет румынская художница Александра Пирич с перформансом «Мраморы Парфенона» (с 9 по 12 июня).
Ее техника основана на том, чтобы оживлять нарративы истории искусства с помощью тела. На этот раз сюжет заключается в следующем: парфенонский мрамор из Британского музея сам рассказывает свою историю, грустит о том, что не может вернуться на родину, в Грецию. Этот перформанс резонирует со многими колониальными историями.
Одна из целей вашего фонда — поддержка дискуссии о проблемах современного искусства. По-вашему, какие из них самые актуальные? И какие еще планы у фонда на данный момент?
Мы поддерживаем художников, размышляющих о мире, в котором они живут. И все же это сложный вопрос: на что способно искусство на самом деле? Иногда художественное произведение преподносит проблему таким образом, что к ней действительно усиливается внимание. Хорошо работает активизм. Но в целом, я думаю, влияние современного искусства не так уж и велико. Конечно, благодаря тому, что наш фонд собирает искусство по всему миру, этот взгляд становится менее европоцентричным, мы предлагаем другие перспективы, и эта практика должна расширяться.
Московский музей современного искусства (MMOMA) Фонд «Виктория — Искусство Быть Современным» (V-A-C)
Выставка-спектакль «Генеральная репетиция» в ММОМА
Стиль жизни
26 апреля фонд V-A-C совместно с ММОМА дают старт проекту «Генеральная репетиция. Представление в трех актах».
20 апреля 2018 12:200
«Мужчина — художник это логическое противоречие» Кьяра Фумай, коллекция фонда V-A-C
- Источник:
- предоставлено организаторами
На пять месяцев коллекция фонда современного искусства V-A-C, Московского музея современного искусства и собрание Kadist (Париж — Сан-Франциско) займут три этажа здания ММОМА на Петровке.
Проект представят искусство XX и XXI вв. – около 200 произведений, выполненных в самых разных жанрах – от скульптуры и живописи до видедокументации и преформансов. Но самое удивительное то, что эти работы станут актерами пьесы, которая развернется на втором этаже музея. По замыслу кураторов проекта, перед посетителями ММОМА будет идти спектакль вещей, смысл которого поможет раскрыть либретто.
Темой первого акта «Генеральной репетиции» станет пьеса Чехова «Чайка», а сценарий для него написан участниками объединения «Театра взаимных действий», которое в этом году было номинировано на две премии – «Инновация» и «Золотая маска» – за свой проект «Музей инопланетного вторжения» .
Принципы «театра вещей», разыгрываемого «Генеральной репетицией», также олицетворяет работа одного из самых сегодня востребованных британских художников Майка Нельсона на первом этаже музея. Его инсталляция «Снова много вещей (разрушение плиты)» – фактически реди-мейд, сделанный из шедевров искусства XX и XXI веков работ.
Знаменитые модернисты XX века Константин Бранкузи, Альберто Джакометти, Генри Мур и Виллем де Кунинг соседствуют у Нельсона со скульпторами Павела Альтхамера, Луиз Буржуа, Шерри Левин.
«Снова больше вещей (разрушение плиты)» Майк Нельсон, коллекция фонда V-A-C
- Источник:
- предоставлено организаторами
Авторами следующих – 2-го и 3-го актов – станут австрийский философ Армен Аванесян и российская писательница и поэтесса Мария Степанова. Какая будет тема у следующий частей «Генеральной репетиции» пока неясно.
«Мы, народ» Йан Во, коллекция KADIST
- Источник:
- предоставлено организаторами
В публичной программе проекта запланировано порядка 130 мероприятий за пять месяцев. Это концерты джазовых и электронных музыкантов, хореографический перфомансы, лекции об основателе «ЛЕФа» Сергея Третьякова и ридинг-группы, посвященные философу Вальтеру Беньямину, а также кинопоказы, занятия с детьми и с людьми старшего возраста.
Вход на события публичной программы «Генеральной репетиции» будет бесплатным по регистрации, об объявлении которых можно узнать на сайте проекта.
Билеты в ММОМА на протяжении всего проекта будут двух категорий – на одноразовое посещение и абонемент на посещение каждого из трех актов в течение пяти месяцев.
«То, что я узнал, я больше не знаю; о том немногом, что я еще знаю, я догадался» Денежные банкноты из Зимбабве, Пратчая Пхитхонг, коллекция KADIST
- Источник:
- предоставлено организаторами
Кьяра Фумаи | Галерея Роза Сантос
Рим, 1978 — Бари, 2017
Кьяра Фумаи, «Кьяра Фумаи читает Валери Соланас» (2016).Кьяра Фумаи (Рома, 1978 – Бари, 2017) Кьяра Фумаи – одна из художниц, представленных в итальянском павильоне на Венецианской биеннале в этом году. Ее работа связана с культурой и обществом, часто черпая вдохновение в искажении информации в СМИ. Все ее исследования на первом этапе имеют форму лекций-перформансов, часто разворачивающихся через другие визуальные формы […]
Кьяра Фумаи (Рома, 1978 – Бари, 2017) Кьяра Фумаи – одна из художниц, представленных в итальянском павильоне Венецианской биеннале в этом году.
Ее работа связана с культурой и обществом, часто черпая вдохновение из искажений в СМИ. Все ее исследования на первом этапе имеют форму лекций-перформансов, часто разворачивающихся в дальнейшем через другие визуальные формы. Использование Фумаи антизрелищных стратегий и резкая деконструкция правил и условностей, регулирующих отношения власти между зрителем и изображением, создают произведения, которые с иронией и цинизмом имеют в качестве конечного образа цели самого исследования.
Ее практика пересматривает потенциальную ценность буквального сведения перформанса к «документации», чтобы затем вызывать субъекта через эти материальные следы, растворяя предполагаемый окончательный результат в его контексте. Интересы Фумаи были глубоко укоренены в практиках, часто связанных с контркультурой, придавая ценность традициям перформанса, параллельным традициям современного искусства. Подобно психической деятельности, иллюзионизму, шоу уродов, самовнушению и устной традиции. Таким образом, подрывая иерархии, разделяющие культуру на высокое и низкое.
Все эти практики разделяют желание тщательно и неортодоксально исследовать Невидимое и его (неверные) представления.
Интернет
Читать далее Читать меньше Кьяра Фумаи, «Пер Вас Нефандум» (2016). Видео. 10’22» Вид выставки: «Кьяра Фумаи. Стихи, которые я никогда не опубликую, 2007–2017» (2021). Женевский центр современного искусства. Кьяра Фумаи, «Книга злых духов» (2015), кадр из видео. 26’24» Вид установки: Кьяра Фумаи в «Ни то, ни другое: вызов лабиринту». 58-я Венецианская биеннале 2019Кьяра Фумаи, «Заткнись, говори» (перформанс), 2012 г. DOCUMENTA(13)Кьяра Фумаи и мертвое феминистское общество
4 декабря 2017 г.
Кейт Миллет умерла в начале сентября. Я узнал, лежа в постели, бездумно листая свой телефон. Instagram заменил мне страницу с некрологами.
Без приличия и достоинства печатного языка, Deadstagram одновременно более мгновенный и раздражающий, подхалимский и сердечный. Эти цифровые memento mori быстро убивают таинственное jouissance смерти, особенно когда культовая поп-звезда умирает внезапно, от передозировки или по неожиданным естественным причинам. Принц, Дэвид Боуи, Кэрри Фишер и ее мама Дебби Рейнольдс, Джордж Майкл — лавина фантрибьютов, малоизвестные откровенные фотографии, наполненные смайликами скорбь засоряют поток и якобы гасят наше чувство утраты чрезмерной экспозицией в социальных сетях. Я виню миллениалов в том, что они разрушили мои ритуальные удовольствия, связанные со смертью. Но я отвлекся.
У Кейт Миллет не было этой проблемы. Фактически, теперь, когда алгоритмы, основанные на лайках, нарушили прямой хронологический поток Instagram, посты о Миллетте были погребены под потоком. Мне потребовалось некоторое время, чтобы узнать, что она умерла. Не было ни вирусных хэштегов, ни #radfem, ни беглецов Сексуальная политика мемов.
Я нашел только три тихих поста в своей ленте в Instagram, а быстрый поиск показывает только 500 в честь ее потери. Для сравнения, в настоящее время на #ripprince размещено 467 000 постов. Memento mori Кейт приняла форму обложек ее культовых книг (моей данью было изображение The Prostitution Papers ) и портрет Кейт Элис Нил на обложке выпуска 1970 года Time . RIP Кейт.
Этим летом я должен был позвонить Кейт, когда собирался написать книгу «Секс-работа: феминистское искусство и радикальная политика» . Она уникальным образом охватила несколько сфер: радикальный теоретик и , практикующий визуальный художник, лесбиянка-либерационистка и общественный интеллектуал, открыто борющаяся с психическим заболеванием. В 1969, Бетти Фридан выступала за исключение лесбиянок из Национальной организации женщин на том основании, что они оттеснят на второй план признание мейнстримного феминизма, подстегнув печально известную чеканку лавандовая угроза .
Кейт появилась как Пурпурный монстр, который раздвинул границы феминизма второй волны. Теперь, когда она ушла, я сожалею о том, что прокрастинировала. Меня теперь преследует голос Кейт из видеоклипа 2011 года, который я смотрел не меньше дюжины раз. «Я никогда не получаю того, чего хочу… Я пионерка», — вдруг повысила ее голос. «Ты меня слышишь? Я пионер!»
Частью моей пассивности по отношению к Кейт было мое бессознательное предположение, что она всегда будет доступной — сердитая grande dame в вечном отряде радикальных феминисток, тех, кого можно вырвать из безвестности, которую наш век амнезии наложил на большинство революционных интеллектуалов. Потеря Кейт бросила меня в кроличью нору интернета в поисках оставшихся в живых мыслителей-феминисток, которые столкнулись с общепринятым мейнстримом женского освобождения 70-х. Суламифь Файрстоун, Анджела Картер, Сьюзан Зонтаг: все они мертвы. После посещения похорон Firestone в 2013 году в церкви Святого Марка в Ист-Виллидж (через дорогу от моего дома)Журналистка 0027 New Yorker посетовала, что это было похоже на похороны «целого поколения феминисток, которые не смогли процветать в мире, для создания которого они так много сделали».
Подавленный этим восхвалением, я задумался. Кому сегодня есть дело до умерших радикальных феминисток? Итальянская художница Кьяра Фумаи, безусловно, сделала это. Родившийся в Риме в 1978 году, Фумай был известен своей гибридной художественной практикой, которая органично сочетала перформанс, оккультный спиритизм и католический ритуал. Хотя мало фактической информации о ее биографии поддается проверке, ее биография дает скелет поддающихся проверке координат: формальное школьное образование в Милане, Комо и Арнхейме; периоды проживания в Бари, Риме и Брюсселе; и история выставок, которая охватывает некоторые престижные учреждения, такие как Documenta 13 (2012 г.) и Fondazione Querini Stampalia, совместно с Венецианской биеннале (2013 г.).
Несмотря на эти данные, жизнь Фумаи остается окутанной мифологией. Статья в Frieze начинается с рассказа о том, что она получила образование у иезуитов, что усиливает католическую мистику, которая отдает ароматом ее работам, и дает достоверное указание на то, почему она была озабочена загробной жизнью и духовностью, но провозглашает, что в конечном итоге она стала светской анархисткой.
Это заявление о радикальности как связующем звене, объединяющем практику Фумаи, коренится в попытке установить личный канон женщин-революционеров как смысл существования ее искусства/жизни.
Приняв форму оккультного ченнелинга, а не драматической ролевой игры, перформансы Фумаи возрождают множество феминистских фигур с периферии истории — будь то обитающие в теле марксистского диссидента Розы Люксембург, Карлы Лонци (основатель коллектива Rivolta Femminile , чьи эссе включали «Клитор и вагинальная женщина» и «Давайте яма на Гегеля») или абсолютный левый преступник — активист Фракции Красной Армии Ульрике Майнхоф.
В эпоху, когда феминизм полностью корпоратизировался, превратился в легковесные маркетинговые хэштеги, творчество Фумаи — это серьезная попытка построить плотную, византийскую феминистскую историю, которая сплетает воедино мешанину жизней, основанную на субъективных симпатиях художницы и спекулятивных фантазиях. В то время как ее работа принимает форму снятых на видео перформансов или живых перформативных лекций, Фумаи позиционирует себя как шамана, путешествующего во времени, проходящего из царства живых и мертвых, чтобы построить повествование, основанное на жизнях других женщин, из которых она, казалось, черпала энергию, вдохновение и свободу действий.
Fumai выходит за рамки редуктивной политики идентичности #imwithher, чтобы стать HER (и ей, и ей, и ей). Хотя она и не опиралась на непосредственный автобиографический опыт, она создала свою собственную идентичность с помощью иммерсивной, хотя и магически-реалистичной практики реанимации этих исторических личностей. Радикальный пантеон Фумаи был антимонументом, противостоящим короткой продолжительности внимания нашего нынешнего века и среднему пониманию феминизма. В революцию Фумаи нет никакой привязки.
Возьмем самый известный спектакль Фумаи «Кьяра Фумай читает Валери Соланас» (2012–2013). Художник полностью вжился в проклятую личность автора Манифеста SCUM . Более точным названием для произведения было бы «Валери Соланас, читающая Валери Соланас». Это не было простым присвоением; Фумай полностью оживил мертвого анархиста. Сидя перед настенной росписью с надписью «Мужчина-художник — противоречие в терминах», Фумай смотрит в камеру и вызывающе произносит отрывки из манифеста со своими злобными итальянскими интонациями, проникающими в каждый слог:
«Мужчина — это ходячий фаллоимитатор… У женщин нет зависти к пенису, у мужчин — к киске.
Когда мужчина принимает свою пассивность, он определяет себя как женщину и становится трансвеститом. Он теряет желание трахаться или делать что-то еще в этом отношении. Он исполняет роль трансвестита [так в оригинале], и ему отрубают член».
Настенные росписи, которые сопровождали ее возрождение Общества разделки мужчин, выглядели как трехмерное воплощение эпохальной схемы Суламифь Файрстоун, которая отображала структуры власти Матриархата и Патриархата на первых страницах Диалектика секса . Кьяра снова сделала Соланас великой!
Соланас «была пятнышком и призраком на полях экстремистской литературы», — пишет философ Авиталь Ронелл. «Она приняла язык паразита, заткнув речь, которая противостоит, напоминая язык ненависти». Действительно ли Фумай хотел резать мужчин? Нет, однако описание Ронелл революционных намерений Соланас может быть применимо к практике Фумаи — ее экстремистские воплощения различных светил из Общества мертвых феминисток также действовали как комар.
Его настойчивое жужжание и спорадические нападки на корпус мейнстримных идей работали на разрушение стандартного каталога феминистских отсылок, на возведение своего рода храма альтфеминизма.
Когда этим летом я узнал о самоубийстве Фумаи, я погрузился в еще более глубокую тьму. Учитывая ее маргинальный статус в мире искусства, для бедной Кьяры не существовало Deadstagram. Хотя в Интернете и в итальянской прессе было несколько коротких некрологов, было мало понимания того, почему она повесилась в коммерческой галерее в Бари (устрашающе названной Galleria Doppelgänger). Как мог этот художник, который вернул к жизни всех мертвых радикалов, поддаться преждевременной кончине, причиненной самому себе? Кто будет нести факел для всех этих женщин на грани феминизма? Как бы я ни пытался подавить эту мысль, я воспринял безвременную смерть Фумай как провал ее проекта.
Поначалу мне было трудно преодолеть свои культурные стереотипы по этому поводу: самоубийство — это грех, крайняя мера или, как теоретизировал психолог Рой Баумейстер, «бегство от себя».
Было ли неизбежно, что, подобно великой Шули Файрстоун, чья жизнь закончилась шизофренией, которая, как считалось, уморила себя голодом, собственная радикальность Фумай ничего не щадила, включая себя?
Борьба Фумаи с депрессией и трагическим концом напоминает мне болезненные первые строки Героини , попытка Кейт Замбрено построить феминистский литературный пантеон из «сумасшедших жен модернизма, умерших в приюте». Заперт, прочь, в безопасности. Забытое, стертое или переписанное… Из этого повествования возникнет меловой набросок. Это тело женщины». Сколько наших героинь попадает в контуры этого же контура — психобиографического гетто «гениальных сумасшедших»? 1
Чтобы избежать этих патологических ограничений, я взялся за книги. Suicide Century , недавнее исследование Эндрю Беннетом литературы как привилегированного пространства, «чтобы рассматривать самоубийство как глубокое, непостижимое отрицание, разрушение или отрицание себя, и одновременно как окончательное утверждение идентичности и свободы воли» представляет собой калейдоскопический сборник цитат, которые избавили смерть Фумаи от клише безумия, отрицания , и провал.
Морис Бланшо предлагает: «Тот, кто убивает себя, является великим утверждающим настоящее, потому что у него все еще есть надежда и сила, чтобы совершить этот крайний поступок, надежда и сила, которые по существу и парадоксальным образом утверждают жизнь… самоубийство сохраняет силу исключительного утверждения». 2
Его коллега, французский постструктуралист Мишель Фуко, чьи собственные попытки самоубийства повлияли на его работы по этому вопросу, сделал еще один шаг вперед в этой утвердительной переработке, постулируя «самоубийство как единичный политический акт, как «форму сопротивления» власти, но как акт, который, уничтожая агента этого сопротивления, парадоксальным образом «служит власти». жизнь». Я читаю эти строки не для того, чтобы обрести утешение, а для того, чтобы освободиться от ограничений отрицания и, в конечном счете, для того, чтобы усилить суицидальную волю Фумаи — чтобы понять, как она может повлиять на наше представление о ее творчестве, о радикальном пантеоне, который она создала, и о том, какую свободу действий она может породить посмертно.
Думая о Фумаи в этих терминах, на ум приходит строчка из стихов Стиви Смита: «Смерть, смерть, смерть, прекрасная смерть». Как отметила биограф Смита Фрэнсис Сполдинг, она «сохранила глубоко анархическое осознание того, что смерть находится в ее власти». 3 Контроль, который анархист Фумай, который руководил столькими разными жизнями, точно так же тщательно практиковал внутри Галереи Доппельгангер.
С этими утверждениями и утверждениями воли, подпитывающими мои мысли, я приземлился на пороге церкви Кьяра Фумаи, ее онлайн-архива видеоработ. Католицизм — это неизбежная культурная и концептуальная система взглядов для любого, кто вырос в Церкви, даже для тех из нас, кто в конечном итоге стал атеистом. В моих попытках метаболизировать ее смерть и примирить ее с ее принятием радикальной феминистской истории я начал понимать желание Фумаи умереть как необходимый шаг в процессе ее собственной, светской, канонизации.
Что такое канонизация, как не способ создать форму бессмертия через мифологизированную смерть? В Ватикане существует систематизированный процесс беатификации, в ходе которого выдающиеся личности становятся общественным культом.
Путь к святости требует не только «доказательства» божественного в жизни человека (в форме чудес или получения небесных явлений), но святость обычно завершается трагическим концом. Настоящее мученичество или знаки сильных человеческих страданий, безусловно, помогают ускорить процесс.
Рассуждая о римских догмах, я понял, как самоубийство Фумаи могло быть исправлено как форма мученичества — ее посмертное наследие подвергалось аналогичному процессу беатификации. Она, безусловно, удовлетворяет требуемому доказательству потусторонних явлений в ходе работы своей жизни. В своем перформативном произведении «Книга злых духов» (2015) Фумаи «получает» дух печально известного оккультиста XIX века Эусапии Палладино во многом подобно тому, как считалось, что дети, увидевшие Святую Деву на склоне холма в Фатиме, пережили «чудеса, достойные веры». Взяв на вооружение дух Палладино, Фумаи выступает на сеансе, на котором вызывается множество мертвых светил из ее личного Общества мертвых феминисток.
Ясно, что Фумаи глубоко верила в эти внеисторические «имущества» как в средство спасти их от краев мрака — но теперь, когда Фумаи больше нет, будет ли ей дарована светская святая, чтобы спастись от исторического забвения?
Самоубийство может стать мощным средством достижения посмертной славы. Список «великих» и «мастеров», восставших подобно фениксу из руин неудачной жизни или из пепла отчаяния, длинный: Винсент Ван Гог, Амедео Модильяни, Эмили Дикинсон, Сильвия Плат, Зора Нил Херстон, Франц Кафка. Но, учитывая, что Фумаи переплела свою жизнь и работу с радикальными течениями феминизма, было бы искажением ее наследия построить агиографический отчет о жизни, столь укорененной в почитании маргиналов. Преданность Фумаи после смерти должна оставаться в пределах такого незначительного реестра.
«Если я совершу самоубийство, — сказал Антонен Арто, — то не для того, чтобы уничтожить себя, а для того, чтобы снова собрать себя воедино». Наше понимание творчества Фумаи (как и творчества Арто) должно быть переосмыслено не в рамках парадигмы посмертного величия и художественного мастерства, а как героини минора.
Далеко не пренебрежительный термин, теория Делёза и Гваттари о «малой литературе» сосредоточена на практиках, которые избегают кодификации доминирующими силами общества и его господствующим языком, которые могут избежать интерпретации, которые подчеркивают политическое.
Подобно Кафке, на основе которого Делёз и Гваттари разрабатывают свою философию, Фумаи создала свою работу и построила свою идентичность из этого второстепенного положения — итальянской женщины в женоненавистническом обществе; анархист в католической стране; феминистка, поддерживающая только самых крайних женщин-мыслителей, возмутительниц спокойствия, шаманок и активисток; художник, создававший эфемерные, оккультные перформансы в мире искусства, жаждущем товарного объекта. Фумаи, безусловно, заслужила свое место в священном зале Общества мертвых феминисток — неудержимого канона радикалов, принадлежащих к культу несовершеннолетних, а не к церкви мейнстрима.
- Дженнифер Чизик Маршалл «Семиотика шизофрении: артистизм и болезнь Уники Цурн» в Modern Language Studies, Vol.
