Майкл каннингем часы книга: Книга: «Часы» — Майкл Каннингем. Купить книгу, читать рецензии | ISBN 978-5-389-00066-7

«Часы» Каннингем Майкл — описание книги | Весь Майкл Каннингем

Алматы

Алтайский край

Амурская область

Астрахань

Белгород

Богучар

Братск

Владивосток

Владимирская область

Волгоград

Воронеж

Грозный

Губкин

Екатеринбург

Ивановская область

Кемерово

Кемеровская область

Киров

Краснодарский край

Красноярск

Красноярский край

Курск

Липецк

Лиски

Москва

Московская область

Нижний Новгород

Нижний Тагил

Нововоронеж

Новосибирск

Нур-Султан

Омск

Оренбург

Орловская область

Пенза

Пермь

Республика Адыгея

Республика Башкортостан

Республика Бурятия

Республика Крым

Республика Мордовия

Республика Северная Осетия — Алания

Республика Татарстан

Республика Тыва

Республика Хакасия

Россошь

Ростов-на-Дону

Ростовская область

Самара

Саратов

Саратовская область

Свердловская область

Севастополь

Смоленск

Ставрополь

Ставропольский край

Старый Оскол

Тамбов

Тверь

Томск

Тула

Тюмень

Ханты-Мансийский автономный округ

Чувашская Республика

«Часы» читать онлайн книгу📙 автора Майкла Каннингема на MyBook.

ru

Постмодернизм в чистом виде, плавуче-текучий роман с собственным ритмом, в который так трудно влиться, но, раз влившись, глаз не отвести, рук не оторвать. Ступенчатый, ступень туда, ступень сюда, а теперь па-ва-рррот и по кругу, Кларисса — лесбиянка — Миссис Деллоуэй и ее розы, Лора — несчастная — Браун и ее торт, Вирджиния — гениальная — и ее дрозд. И все такие чуткие к настроению, к ароматам воздуха, один наклон головы, и героиня выпадает из реальности, и ты вместе с ней уносишься то в прошлое, то в будущее, то в эту улицу, такую яркую, с желтыми фонарями, где на переходе бабушки с гардениями, то в окно вон того дома, где женский силуэт оттенен синевой стенных обоев, а то и в это кресло, растерзанное седалищем давно больного, безумного друга-возлюбленного, покрытое пятнами стекшего пота, молекулы которого смешаны с кислородом этой комнаты, а кислород в свою очередь наполнен розовым маслом вот этих самых роз.

Эта книга — желтая. Желтые фонари на улицах, вездесущие желтые розы, уже зацветшие и едва распустившиеся, желтые латунные украшения дверей, желтая луна, так некстати светящая, желтые фары поездов, увозящих пассажиров, желто-горчичный свитер, который так не идет Салли, желтые осколки пивной бутылки под уже трупом, некогда бывшим… везде, где беда, там желтый. Автор играет с этим цветом, привнося его почти в каждую сцену. Автор играет с цветами — розами, шипастыми, маслянистыми. Впрочем, он играет и с другими предметами, перенося их из одной части своей книги в другую, конструируя некий Уроборос, когда одно время мягко переходит в другое неодушевленными ли вещами, одушевленными ли героями, и проносит он через весь роман два общих мотива. Жизнь-Смерть. И время.

Тик. Так. Тик. Так. Почувствуй себя вот в этот момент, здесь и сейчас, и почувствуй себя счастливым. Ведь вот час, и еще час, и еще один час, и так складывается время, убегает, стремительно уносится, и когда ты будешь старым, будешь ли ты вспоминать своего друга Луи, который жил с тобой пятнадцать лет, с которым завтракал, обедал и ужинал, с которым выбирал еду, цветы, одежду, который тебя исправно и безошибочно трахал, или будешь вспоминать вот эту девочку Клариссу восемнадцати лет, которая вышла на крыльцо — казалось, вчера еще, — и в тот момент ты замер от счастья и красоты. Вот Луи, вот ты и вот она, и эта минута пребудет с тобой навсегда. Что ты вспомнишь? Рутину? Или моменты, Моменты, ожогом запечатленные в памяти. Оно и есть счастье, этот смех над дважды купленным букетом желтых роз, а не вот та покупка буржуазной квартиры, где обои — лен, и растительные репродукции на стенах.

Книга — один день, который может вместить в себя всю жизнь, это же Джойс еще писал, и Каннингем вот тоже. «Да, этот день слишком затянулся. Мы отказываемся от вечеринок; бросаем наши семьи ради одинокой жизни в Канаде; мы пишем книги, не способные изменить мир, несмотря на наш дар и непрекращающиеся усилия… Мы живем свою жизнь, делаем то, что делаем, а потом спим — все довольно просто на самом деле. Одни прыгают из окна, или топятся, или принимают снотворное; другие — такое бывает несколько чаще — гибнут в результате несчастных случаев; и, наконец, большинство, подавляющее большинство из нас медленно пожирается какой-нибудь болезнью или — если очень повезет — самим временем. А в качестве утешения нам дается час там, час тут, когда, <…> наша жизнь раскрывается и дарит нам все, о чем мы мечтали.»

Эту книгу никогда не поймут приземленные люди, материалисты, крепко стоящие на этой земле, или поймут, но фыркнут, подумаешь, торт забрызгал слюной, подумаешь, два раза купили желтые розы, это всего лишь торт, это всего лишь розы. Но эскаписты, вроде меня, фантазеры, вроде него, прочувствуют и похолодеют где-то в позвоночнике. И начнут перебирать в голове свои часы, принесшие счастье, моменты, когда хотелось законсервировать время. Да, не нужно мне, пожалуй, дамблдоровской технологии Омута Памяти, у нас свои Омуты, которые всегда с собой. Честно говоря, давно не было такой книги, нежной, как будто кончики его пальцев все еще касаются меня где-то в районе плеч, но тяжелой, как будто больше никогда не будет этих поцелуев, как будто время ушло, как будто что-то безвозвратно потерялось. И вместе с тем книги, дарящей надежду. Потому что, несмотря на странные, но логичные, финалы трех историй, в конце книги остается легкая грусть и надежда на лучшее время, на лучшие часы. Все, что было, ушло. Но все еще будет.

Майкл Каннингем — ТОП КНИГ

Michael Cunningham; США, Цинциннати; 06.11.1952 –

Книги Майкла Каннингема получили широкую известность не только в США. Достичь этого удалось во многом благодаря оскароносным экранизациям его произведений. Причем сценарии для обоих экранизированных книг Майкл Каннингем писал самостоятельно. За книгу «Часы» Майкл Каннингем удостоен Пулитцеровской премии, а другие его произведения получили немало менее престижных наград.

Биография Майкла Каннингема

Майкл Каннингем родился в 1952 году в штате Огайо. Его отец был рекламным агентом, а мать домохозяйкой. Еще во младенчестве отец вывез всю семью в Европу, но, когда Майклу было 10 лет, они вновь вернулись в США. На этот раз местом их жительства стал город Пасадене в округе Лос-Анджелес, где и прошло детство мальчика. В пятнадцать лет он как и многие дети того времени хотел стать писателем. Поэтому выбор кафедры литературы в Стэндфордском университете был очевиден. Его он окончил в 1975 году получив степень бакалавра.

После окончания университета Майкл Каннингем отправился в путешествие по западу страны. Он работал барменом, а в перерывах писал небольшие рассказы. Их он отправлял в университет шт. Айова с которым на тот момент были связаны имена многих именитых писателей. Эти рассказы были оценены по достоинству, и Майк был удостоен стипендии Миченера. А уже в 1978 году получил степень магистра изобразительных искусств в университете штата Айова. В этот же период он отправляет свои рассказы в известные литературные журналы и некоторые из них печатаются. Это позволило ему не только получить определенное признание, но и обзавестись литературным агентом. В то же время по словам самого Майкла Каннингема это сформировало в нем ложное впечатление простоты литературного пути.

В 1989 году выходит рассказ Майкла Каннингема «Белый ангел», который попадает в рейтинг лучших американских рассказов года. В позднее рассказ становится одной из глав первого романа Каннингема «Дом на краю света». Это роман вышел в 1990 года, а в 2004 году он был экранизирован. Его следующий роман «Плоть и кровь» вышел в 1995 году и был удостоен премии Уайтинга. Но конечно главной книгой Каннинга стал его третий роман – «Часы». Роман удостаивается Пулитцеровской премии, а в 2002 году его экранизируют. Причем исполнительнице одной из главных ролей Николь Кидман он приносит «Оскар».

Следующий роман Майкла Каннингема вышел аж в 2005 году. К этому времени он уже успел поработать в изобразительном центре штата Массачусетс, Бруклинском колледже и устроился преподавателем в Йельский университет, где преподает и по сей день. Если же говорить о личной жизни Каннингема, то как и Оскар Уайльд или Чак Паланик он гей. Вот уже двадцать шесть лет он живет вместе со своим партнером  Кеном Робертом.

Новые книги Майкла Каннинга выходят каждые 4 – 5 лет. Так последней книгой Каннингема был сборник рассказов «Дикие лебеди и другие сказки», который вышел в ноябре 2015года.

Книги Майкла Каннингема на сайте Топ книг

Книги Майкла Каннингема читать становится все популярнее. Так книга «Часы» попала в наш рейтинг топ книг 2016 года. Кроме того, пользуются завидным интересом его романы «Снежная королева» и «Избранные дни». Тем не менее среди лучших книг современной прозы представлен только роман «Часы» Каннингема, который имеет неплохие шансы на укрепление позиций.

Майкл Каннингем список книг

1. Дикий лебедь и другие сказки   Купить   Купить TXT
2. Дом на краю света   Купить
3. Золотые Штаты
4. Избранные дни   Купить
5. Начинается ночь   Купить
6. Плоть и кровь   Купить
7. Снежная королева   Купить   Купить TXT
8. Часы   Купить

 

 

Категории художественного времени и пространства в романе Майкла Каннингема «Часы» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Ю.

В. Гилясев

Категории художественного времени и пространства в романе Майкла Каннингема «Часы»

Категории художественного времени и пространства являются неотъемлемой частью любого художественного произведения, его основными составляющими. Но в романе Майкла Каннингема «Часы» (The Hours) данные категории приобретают особое значение, становятся ключевыми для всей композиции романа, а сюжет и содержание произведения зависят, главным образом, от этих двух категорий, формирующих темпорально-локальные отношения этого литературного текста.

Споры и дискуссии по поводу данной книги велись и ведутся в двух областях: в области, связанной с пониманием и осмыслением романа, трактовкой идей, заложенных автором в данной книге, и в области, касающейся структуры, организации и представления информации, сюжетных линий, композиционного расположения частей. В данной статье роман анализируется именно с точки зрения его структуры.

Для начала следует вкратце передать фабулу романа, поскольку это необходимо для более ясного представления композиции и всей структуры произведения. На протяжении всего романа развиваются три сюжетные линии. Писательница Вирджиния Вульф, живущая в пригороде Лондона в 1923 г., испытывает муки творчества, а затем, после разговора с мужем, решает переехать вместе с ним в Лондон, где она сможет более продуктивно работать над своими произведениями. Лора Браун в 1950-х в пригороде Лос-Анджелеса готовит мужу торт по случаю его дня рождения, разговаривает со своей заболевшей подругой, оставив сына для присмотра сиделке, едет в отель, где там предается размышлениям о жизни и смерти, о семье и о ней самой, возвращается домой с сыном, чтобы поздравить мужа. И наконец, Кларисса Дэллоуэй, живущая в Нью-Йорке приблизительно в наше время, готовится к вечеринке, которую она устраивает в честь своего друга и бывшего возлюбленного Ричарда по случаю награждения его литературной премией в области поэзии; Кларисса становится свидетельницей его самоубийства и в конце дня принимает у себя мать Ричарда — Лору Браун, уже пожилую женщину.

Таковы основные события, разворачивающиеся на страницах книги. Но сюжет намного усложняется из-за непростой многоуровневой композиции романа.

305

В произведении представлены сразу несколько временных отрезков, которые связаны с определёнными пространственными областями. Причем пространство и время одной сюжетной линии необычным образом переплетаются с пространством и временем другой сюжетной линии, взаимодействуя и пересекаясь на разных уровнях. Все эти пространственно-временные отношения, нанизы-ваясь одно на другое, образуют сложную композиционную конструкцию, которую автор выстраивает для выражения своей мысли и идеи романа.

Рассматривая категорию художественного времени, следует обратить внимание на то, что событийное время во всех историях составляет всего один день. В романе представлены три сюжетные линии, т. е. одновременно развиваются три сюжетных времени в трёх сюжетных пространствах. Но так как все события происходят в течение одного июньского дня, за исключением пролога, то можно говорить об относительно равных временных отрезках и о конечности времени в романе.

Художественное время в романе прерывно: автор условно делит весь день на небольшие временные отрезки, логически законченные, и рассказывает о событиях, произошедших в жизни трёх героинь в каждом из этих отрезков, посвящая каждую следующую главу отдельной из них и чередуя эти главы между собой. Таким образом, такая сюжетная последовательность напоминает слоеный пирог, где каждый из слоёв повторяется через каждые два-три других.

С точки зрения сюжетного времени ход «Часов» поступателен, хотя для его течения в некоторых главах романа характерно небольшое нарушение временной упорядоченности. Самое яркое из них можно обнаружить в самом начале романа — в прологе. Во-первых, пролог представляет собой в событийном плане самый конец романа, где одна из героинь, Вирджиния Вульф, решает покончить жизнь самоубийством и отправляется к реке, чтобы утопиться. Во-вторых, этот эпизод отличается от всех других тем, что он не вписывается в событийные рамки остальной части романа, в которой события всех сюжетных линий ограничены одним днем в июне.

Несмотря на поступательность и общую последовательность развития сюжета, скорость движения времени в романе замедлена. Это обусловлено прежде всего тем, что каждая из героинь в течение всего дня неоднократно обращается к самой себе, анализируя свои действия, образ жизни, свое нынешнее положение, саму жизнь, свое отношение к ней и к смерти. Автор приводит также описания различных сцен, обстановок, пейзажей, в результате чего движение

306

времени ощущается не так явственно, в отличие от эпизодов, где герои совершают какие-либо действия.

В большинстве случаев категория художественного времени в романе выражена лексическими средствами. Например, в прологе можно найти такие временные маркеры, как «It is 1941. Another war has begun», «more than an hour later», «on a day early in the Second World War» (цит. по: Cunningham M. The Hours. NY: Picador USA, 2002). Так, насколько быстро или медленно развивается действие в прологе, читатель также может судить по временным маркерам, представленным наречиями quickly, awhile, soon, глаголами движения to hurry, to pause, to race, to run, to rush. Предшествование одних событий другим в тексте выражено морфологическими средствами — временными формами глагола: «Although he’d never resolved specifically not to see Clarissa or Richard he did in fact fail to call».

Присутствуют в тексте также и стилистические средства выражения времени. Часто дается прямое описание автором времени действия сюжета или же это становится ясным из разговоров и мыслей героев. К тому же, можно обнаружить и разные стилистические приемы, помогающие выделить важные временные моменты. В конце книги автор подводит итог жизни Ричарда, используя для этого метонимию, связывая завтрашнее утро со сроком, который отметит конец жизни и творчества героя: «She (Clarissa) wonders if tomorrow morning will mark not only the end of Richard’s earthly life but the beginning of the end of his poetry, too». Временную, тягостную для героя последовательность событий автор описывает при помощи приема повтора: «The party and the ceremony, and then the hour after that, and the hour after that». Воспоминания героев (в частности, Клариссы Дэллоуэй) о молодости, выражаются при помощи приема ретроспекции, когда автор возвращает читателя к событиям прошлых дней прямо посреди текущего повествования. Все эти средства вместе участвуют в формировании категории художественного времени.

Художественное пространство романа обладает такими основными топологическими свойствами, как трехмерность и континуальный порядок, присущие реальному пространству, которое автор берет за основу, описывает и добавляет собственные художественные детали. Однако такое важное топологическое свойство физического пространства, как непрерывность, реализуется в произведении по-особому, с учетом сюжетных и композиционных вариаций романа, поэтому многочисленные переходы от одной сюжетной линии к другой, отступления ретроспективного характера и

307

некоторые случаи «выпадения» из текстовой реальности говорят о нарушении непрерывности художественного пространства.

В разных главах произведения изображаемое пространство представлено то статично, в виде описания комнаты или части улицы, то динамично, когда предстающая перед взором читателя картина постоянно меняется, как в том эпизоде, в котором тело Вирджинии Вульф проплывает по реке мимо моста, на котором стоит мама с мальчиком, автомобилей, грузовиков и т. д.

В романе художественное пространство периодически прерывается, пропуская через себя другие художественные пространства. В сцене, где описывается, как Вирджиния Вульф погружается в воду и ее подхватывает поток, автор делает отступление, описывая, что происходит час спустя в доме писательницы: муж Вирджинии во время поисков своей жены находит ее предсмертное письмо, выбегает из дому и устремляется к реке. На этом вставной эпизод прерывается, и автор возвращается к описанию плывущего по реке тела Вирджинии Вульф.

Категория пространства создается, в основном, лексическими средствами. Большинство из них эксплицитны. В первой главе встречаем: «It is New York City», «…she stands at the corner of Eighth Street and Fifth Avenue, waiting for the light», «Ahead, under the Arch, an old woman in a dark, neatly tailored dress appears to be singing, stationed precisely between the twin statues of George Washington».

Автор также часто использует стилистические приемы и средства для выражения художественного пространства. На страницах книги неоднократно можно встретить описание тех мест, в которых находятся герои романа, причем чаще всего это описание дается словами самих героев, они как бы мысленно, «про себя» описывают то, что видят. Кларисса Дэллоуэй подмечает грязь и запущенность в подъезде дома Ричарда: «The lobby is far more discouraging with its soiled white brick-patterned linoleum and its artificial ficus tree than it could possibly have been in its original decrepitude. Only the ancient marble wain-scoting — a palomino-colored marble, veined in blue and gray with a deep yellow, smoky overlay, like a very fine old cheese, now hideously echoed by the yellowish walls — indicates that this was once a building of some consequence». При описании многих пространств используется огромное количество эпитетов и сравнений: «. and when Clarissa enters and closes behind her the big, creaky door with the four locks (two of them broken) she feels, always, as if she has passed through a dimensional warp — through the looking glass, as it were; as if the lobby, stairwell, and hallway exist in another realm altogether; another time». Автор неоднократно повторяет строчки из романа Вирд-

308

жинии Вульф «Миссис Дэллоуэй» в разных сюжетных линиях, заканчивает одну и начинает следующую главу одним и тем же предложением, но использованным в разных контекстах, показывая, таким образом, взаимосвязанность всех трех пространств сюжетных линий, связь романа с книгой Вульф, единство всего пространства романа в целом.

Роман «Часы» — это выраженная в художественной форме дань уважения выдающейся писательнице Вирджинии Вульф. Источником вдохновения для Каннингема стали роман «Миссис Дэллоуэй» (Mrs Dalloway), жизнь писательницы и ее самоубийство. Наверно поэтому вся сюжетная линия миссис Дэллоуэй — это роман Вирджинии Вульф, перенесённый из двадцатых годов в конец двадцатого века. Вследствие этого, с одной стороны, можно рассматривать Клариссу Дэллоуэй и всех остальных действующих лиц этой линии, в некотором смысле, как персонажей книги, которую пишет Вирджиния Вульф. Этому в романе есть большое количество подтверждений. Например, когда миссис Вульф после завтрака садится писать свою книгу: «She picks up her pen. Mrs. Dalloway said she would buy the flowers herself». С другой стороны, события, которые описывает в своей книге Вирджиния Вульф, происходят в начале века, а временные и пространственные маркеры в линии миссис Дэллоуэй указывают нам как минимум на конец века. Соответственно, Кларисса и все остальные окружающие её люди являются самостоятельно действующими героями, которые так же, как и Вирджиния Вульф, могли существовать в реальности.

На связь романа «Миссис Деллоуэй» с рассматриваемым романом указывают следующие детали: одинаковое начало у двух сюжетных линий — миссис Дэллоуэй отправляется за цветами и у Вирджинии Вульф, и у Майкла Каннингема, причем предложения, которые используют оба автора, очень схожи по структуре и лексическому наполнению: «Mrs. Dalloway said she would buy the flowers herself», «What a lark! What a plunge!» (Woolf V. Mrs Dalloway. Ware: Wordsworth Classics, 1996. — P. 3). «There are still flowers to buy», «What a thrill, what a shock…» (Cunningham M. The Hours. NY: Picador USA, 2002. — P. 9, 10).

И в том, и в другом романе можно найти временные маркеры, которые указывают, что оба сюжета происходят в середине июня. Вдобавок, обеим героиням уже за 50 лет.

В романе Майкла Каннингема практически каждая глава перекликается с другой, предыдущее повествование смешивается с последующим, пространства, в которых разворачивается сюжет, причудливым образом накладываются одно на другое, а временные

309

границы размываются. Очень символичным кажется то, что понятие времени отразилось даже в самом названии романа.

Как видно из анализа данных примеров категории художественного времени и пространства являются ключом к пониманию структуры и смысловой стороны романа М. Каннингема, который можно считать ярким образцом изящного соединения формы и содержания.

А. И. Глазырина

Контактные лексемы-англицизмы в русском компьютерном подъязыке

Современная наука (и лингвистика, в частности) на данном этапе своего развития напоминает «лоскутное одеяло», ткань которого образована различными частными теориями.

В настоящее время основу формирования новой методологической парадигмы в языкознании составляют междисциплинарные науки и внутридисциплинарные связи.

Заимствования (в частности, англицизмы) в русском языке (в особенности — в русском компьютерном подъязыке) всегда привлекали пристальное внимание исследователей. Вероятно, наиболее продуктивным является исследование английских контактных элементов в русском компьютерном подъязыке на основе синтеза теории подъязыков, теории контактной лингвистики и теории заимствований (заимствованных элементов).

Под контактной лексемой (англицизмом) мы понимаем отображаемую на лексическом уровне единицу подъязыка-источника (английского) в подъязыке-адресате (русском).

Слово «англицизм» заимствовано из французского языка: англицизм (фр. anglicisme) — «слово или оборот речи, заимствованный из английского языка» (БТСИС: 109). Обычно к англицизмам не относят словосочетания, однако словосочетания база данных, канал связи, компьютерная игра, световое перо, операционная система, персональный компьютер имеют пометку англ. в словарях иностранных слов, т. е. являются англицизмами.

Термин «англицизм» получил широкое употребление лишь в последней четверти ХХ в. Изучение англицизмов носило и носит многоаспектный характер. Они изучаются в сопоставительном аспекте: русский и немецкий языки (Суворкина), русский и монгольский языки (Сэрээнэц Цэндсурэн), русский и польский языки (Lucinski).

310

Отзыв «Часы» Майкл Каннингем, читать онлайн — рецензия на книгу

Как устроено время? Как рождаются книги? Как сцеплены между собой авторские слова-сны? Как влияют события (разнесенные во времени и пространстве) на слова, а слова — на события? Судьба Вирджинии Вулф и ее «Миссис Дэллоуэй». Англия 20-х и Америка 90-х. Патриархальный Ричмонд, послевоенный Лос-Анджелес и сверхсовременный Нью-Йорк. Любовь, смерть, творчество. Обо всем этом и о многом другом в романе Майкла Каннингема «Часы».

Самыми лучшими книгами я считаю те, от которых у меня начинается писательский зуд. «Часы» относится именно к таким книгам. Но вы можете не опасаться взрыва графомании, так как работа копирайтером и сочинение рецензий спасает мир от моих нетленок.

Не согласна с аннотацией, что «Часы» книга о времени. Время, как и нетрадиционная любовь (а традиционной в книге нет – сюрприз!) служат фоном для размышлений о жизни и настойчивом желании все прекратить. «Часы» начинается с самоубийства и заканчивается поминками по самоубийце, и не случайно автор замкнул эти два события, уместив их в день трех разных людей. И так как ключом ко всему является судьба писательницы Вирджинии Вульф и ее книга «Миссис Дэллоуэй», которую я не читала, то судить о замысле автора и прослеживать сюжетные связи не могу. Я бы настойчиво советовала людям, перед тем как читать «Часы», прочесть «Миссис Дэллоуэй». Жаль, что сама не получила такого совета, и теперь мне предстоит прочесть Вульф, а затем вернуться к Каннингему.

Только у героев своей собственной истории бывает хороший конец

«Часы» — роман об одном дне из жизни трех женщин: Вирджинии Вульф, Клариссы Дэллоуэй и Лоры Браун.

Писательница Вирджиния Вулф пишет роман, который обеспечит ей бессмертие. Она находится под влиянием болезни, и каждый хороший день возможен лишь благодаря тому, что болезнь временно отступила. Но когда-нибудь она вернётся и возьмет реванш за все.

Читательница Лора Браун организует праздник в честь дня рождения её мужа. Она беременна и у нее есть сын трех лет. Лора читает книгу Вирджинии Вульф и пытается себя убедить, что любит семью и находится на своем месте.

Героиня Кларисса Воган или Кларисса Дэллоуэй организует прием в честь вручения престижной премии старому и больному другу. Она сожалеет об ушедшей юности, о возможных ошибках и о пути, который могла бы выбрать, но не выбрала. Кларисса – счастлива или…?

Интрига: кто-то из них обязательно умрет.

Каждая из героинь, несмотря на внешнюю целостность и то впечатление, которое они оказывают на других, пуст. Что с того, спросите вы, ведь пустых людей полным-полно. Может это и так, но герои Каннингема эту пустоту ощущают очень болезненно и пытаются ее хоть чем-то заполнить. Кто-то пишет книги, кто-то думает о самоубийстве, а кто-то вступает в однополые связи или рожает ребенка от отца в пробирке. Но ощущение счастья или наполненности жизнью возникает ненадолго. Все равно, что заполнять разбитую чашку водой, все будет вытекать со скоростью прямо пропорциональной трещине. Кого-то хватит на два часа, кого-то на день, а кто-то проживет годы в иллюзиях, прежде чем содержимое вытечет и он обнаружит, что жил не своей жизнью.

Итог рецензии «Часы»

Прошел день после прочтения «Часов», и я уже начала новую книгу, но Каннингем не отпускает. Есть еще над чем подумать, и вероятнее всего, я буду возвращаться к «Часам» и этой рецензии также.

Читать онлайнМайкл Каннингем — «Часы»

Читать онлайн

—banner-728-any—

Писатель Майкл Каннингем — о Провинстауне, изоляции, отсутствии хобби и новой книге :: Герои :: РБК Стиль

К каждому интервью я готовлюсь по одной и той же схеме: независимо от того, сколько времени предположительно займет разговор — десять минут или час, — в назначенный день составляю обязательный минимум-лист из 12 вопросов. Только подготовив себе эту информационную подушку безопасности, я могу расслабиться и во время беседы вести себя как живой человек, а не как отлетевшая версия голосового помощника. В случае с интервью Майкла Каннингема все осложнялось тем, что мы собирались разговаривать о книге, которую он написал, а я перевел: на решение и устранение одних только спорных моментов у нас ушло в общей сложности три месяца совместной работы; мы уже обсудили все, что только можно было обсудить. При этом мне теперь нужно встать на позицию человека, который книгу как бы только что прочел, а Майклу — вернуться на 20 лет назад и попытаться вспомнить, как он ее писал. Долго ли, коротко ли, к моменту начала интервью вместо положенных 12 вопросов у меня было готово ровно три, а в голове заходилась истерическими воплями цимбальная мартышка. Проверяю электронную почту. Входящее сообщение от Каннингема: «Упс, у меня тут кое-что случилось. Мне нужно еще минут десять». Отлично, думаю — может, успею исправить ситуацию. Десять минут спустя из трех заготовленных вопросов в моем списке остается два. Закрываю бесполезный файл и нажимаю кнопку видеозвонка –– будь что будет.

(В нижеследующем тексте мы обращаемся друг к другу на «ты». Английский язык в этом смысле покладистее — он не предполагает выбор местоимения. Исключительно для более точной, непосредственной передачи интонации и сохранения живости диалога мне показалось уместным остановиться на втором лице единственного числа. Да и знакомы мы, раз уж на то пошло, не первый день.)

© издательство Corpus

Майкл, «Край земли» — твоя единственная документальная книга. Не мог бы ты немного рассказать о том, как она появилась?

 Около 20 лет назад мне позвонили из издательства «Рэндом-хаус» и предложили стать одним из авторов их новой книжной серии, где разные писатели будут рассказывать о тех или иных городах — не вдаваясь в излишние подробности, никаких, разумеется, отелей-ресторанов, то есть, на выходе у каждого должно получиться именно что-то вроде книги-прогулки. Я ответил, что с радостью приму в этом участие и напишу о Провинстауне, штат Массачусетс. На другом конце провода повисло молчание, потом тот же голос, несколько запинаясь, произнес: «Мы думали, скорее, про Нью-Йорк». Но книг о Нью-Йорке и так хватает, говорю. Не уверен, что смогу что-то к этому добавить. Зато я знаю, как увидеть голову Дональда Дака, глядя на провинстаунский Монумент Пилигримам. Я знаю женщину, работавшую в почтовом отделении Провинстауна, которая, если вы приходили, чтобы отправить стихи в литературный журнал, прижимала конверт на удачу к своей груди. Мне кажется, обо всем этом стоит рассказать грядущим поколениям и, боюсь, никто, кроме меня, подобную книгу не напишет. Так все и началось.

Кстати, я именно благодаря тебе увидел в верхушке Монумента голову Дональда Дака.

Похоже — скажи?

Да не то слово.

(Смеется.) Мне немного неловко из-за этого — сделал местную хохму всеобщим достоянием. И уж если ты там эту голову разглядел, будешь теперь видеть её всегда.

© Сергей Кумыш

Я правильно понимаю, что писать «Край земли» ты начал практически сразу после выхода «Часов»?

Думаю, да — не то чтобы я как-то специально это отслеживал, но вроде так оно и было. Собственно, я тогда согласился отчасти потому, что закончил один роман и пока не был готов приниматься за другой. Было здорово распрощаться уже наконец с «Часами» и взяться за что-то не менее существенное, но при этом посильное. Я понимал, что знаю, как написать книгу о Провинстауне. С романами все иначе. Каждый раз, принимаясь за новый роман, я понятия не имею, как это делается.

Ты однажды сказал, что писать от первого лица, используя местоимение «я» в самом буквальном смысле, для тебя сложнее, чем работать с художественной прозой. Так, а «Край земли» в этом смысле не сложнее было писать?

Кстати, нет. Не могу сказать, чтобы это было прямо легко — и тем не менее гораздо легче, чем с остальными моими книгами. Это же, в общем, не автобиография, скорее, признание в любви к месту. Поэтому, хотя там и много «меня», о себе я как раз-таки особо не думал, смог сохранить необходимую отстраненность. Мне было очень радостно писать эту книжку.

Примерно в тот же период ты купил дом в Провинстауне, верно?

Да. До этого я бывал там исключительно наездами — например, работать над «Краем земли» начинал в арендованном коттедже на Рейс-роуд. А потом случилась забавная история. Продюсер Скотт Рудин решил экранизировать «Часы» и заплатил мне определенную сумму, за что ему большое спасибо. И по чистому совпадению, на той же неделе, когда мы заключили сделку, мне позвонила подруга из Провинстауна и сказала, что соседний с ними дом выставили на продажу –– условия такие-то, стоит столько-то, –– и называет практически ту самую сумму, которая полагалась мне по контракту на экранизацию. Ну и что тут скажешь? Когда боги открывают свою волю, смертному остается лишь подчиниться. (Смеется.)

Как ты сам сформулировал, «Край земли» — это своего рода признание в любви к Провинстауну. Однако любовь между вами случилась, что называется, не с первого взгляда. В книге ты достаточно подробно об этом пишешь, но я все равно хотел бы попросить тебя вкратце рассказать историю ваших взаимоотношений.

Впервые я приехал сюда почти 40 лет назад по приглашению провинстаунского Центра изящных искусств, который, кстати, существует до сих пор: в рамках программы резидентуры, группе счастливчиков, состоящей из писателей и художников, предлагается провести в Провинстауне около семи месяцев с октября по конец мая. Им предоставляют квартиры, назначают небольшую ежемесячную стипендию, а дальше –– пиши, рисуй, делай, в общем, что хочешь. До этого я не бывал ни в Провинстауне, ни на Кейп-Коде. И когда я стал говорить друзьям, что проведу там всю зиму, поздравляли они меня, скажем так, довольно сдержанно: «Ты ведь знаешь, что там бывает довольно тихо, да?» А я-то вырос в Лос-Анджелесе. Для меня «тихо» — это когда супермаркет ночью не работает. И вот я приехал сюда в октябре и сразу понял, что всю жизнь истолковывал это слово неверно. В межсезонье Провинстаун вымирает. Закрыто вообще все, кругом одна сплошная хмарь и хмурь, улицы пустые. Если ты кого и встретишь, этот кто-то, скорее всего, будет поддат часов с десяти утра. Ту зиму я провел ровно с одной мыслью: «Если вообще все это переживу, то больше никогда сюда не вернусь». Оторванность от мира невероятно давила. Но потом, с приближением лета, начали съезжаться люди, все вокруг как-то ожило –– и я остался, устроился работать в бар. И мне открылся другой Провинстаун — летний, жизнерадостный, сексуальный. В итоге, покидая город, я подумал, что ту мою клятву, которую я дал самому себе в середине февраля –– мол, больше ни за какие блага сюда не вернусь, –– возможно, стоит пересмотреть. Это и было начало наших долгих отношений с Провинстауном, нашей взаимной любви. А ты, кстати, свои первые ощущения помнишь?

Провинстаун в октябре

© Сергей Кумыш

Провинстаун в октябре

© Сергей Кумыш

Провинстаун в октябре

© Сергей Кумыш

Я тоже впервые оказался в Провинстауне именно в октябре, но в моем случае это была как раз любовь с первого взгляда. Даже не так. Сперва я влюбился в твою книгу — и заочно в Провинстаун. Потом еще лет шесть ушло на то, чтобы добраться до Кейп-Кода. И когда я наконец туда попал — даже не знаю; я никогда в жизни ничего подобного не испытывал. Но в плане ощущений интереснее, наверное, другое. Вот я был в Провинстауне дважды. И оба раза, вернувшись домой, на протяжении, наверное, месяца переживал одно и то же: просыпаясь по утрам, видел — буквально видел, не знаю, как по-другому сказать, — не свою комнату, а пирс Макмиллана. Чувствовал что-то вроде тоски по дому –– вот только и был при этом дома.

Да, я прекрасно тебя понимаю. Ты, наверное, заметил, как местные реагируют, когда ты приезжаешь во второй, в третий раз — и так далее. Тебе все говорят: «С возвращением домой». Как будто Провинстаун — дом для каждого. Впрочем, без «как будто». Здесь присутствует вот это дружелюбие маленького городка. И, что довольно нетипично для провинциальной Америки, здесь рады незнакомцам, никто не смотрит косо на чужаков. Более того, в Провинстауне приветствуется неординарность, от тебя не ждут, что ты будешь соответствовать каким-то стандартам или чьим-то ожиданиям. Такая, знаешь, община чудил.

Вот-вот. Когда я приехал в Провинстаун впервые, сразу это почувствовал — что могу выйти на улицу, не знаю, в «тимберлендах» и вечернем платье, еще и глаза накрасить…

… и никто мне слова не скажет.

Да все только рады будут. (Смеется.) Платье, немного макияжа — и вперед.

В книге ты пишешь: «Для тех, кто решил здесь обосноваться, Провинстаун — обедневшая мать, ласковая и любящая; старая распутная матушка, которая слишком многое пережила, чтобы ее шокировали привычки, приобретенные в большом мире, и которая поделится с вами всем, чем богата сама». Мне кажется, сейчас эти слова приобретают дополнительное значение: многие из тех, кто не живет в Провинстауне круглогодично, в условиях пандемии там именно что обосновались.

Да, сюда сейчас многие перебрались — из Нью-Йорка, еще откуда-то — именно с целью переждать пандемию. Мы с Кенни (Кен Корбетт, психоаналитик, партнер Каннингема. — «РБК Стиль») тоже сидим здесь практически безвылазно где-то с середины марта, то есть с тех самых пор, как все началось. Живем довольно скромно и тихо, как, думаю, и большинство людей в мире сейчас. Для нас, как, опять же, для многих других, каждый новый день похож на предыдущий. Ты просыпаешься, работаешь, готовишь ужин, читаешь, ложишься спать. На следующий день — все то же самое. Мы нечасто выходим в город, хотя даже сейчас сюда приезжает много туристов. Наш дом стоит практически на окраине, здесь мы и проводим более-менее все время. Вообще, конечно, возможность жить в Провинстауне в эти тяжелые, тревожные времена — удача, привилегия, за которую мы безмерно благодарны. Стоит сойти с порога — и вот уже бухта, созвездия, весь этот огромный природный мир, который знать не знает о том, что у нас тут пандемия. Все так же приходят и отступают приливы. Звезды по-прежнему на своих местах. 

Что довольно нетипично для провинциальной Америки, здесь рады незнакомцам, никто не смотрит косо на чужаков.

Ты упомянул работу. Как тебе работается в этом странном новом мире?

Как раз в эти дни я заканчиваю черновик своего нового романа, и, должен признать, это было нелегко. Писать роман всегда нелегко, но сейчас, учитывая все происходящее, было несколько труднее. Бывает, я спрашиваю сам себя: «Серьезно? Кому-то сейчас нужен еще один роман?» И все же ответ — да, нужен, возможно, сейчас, как никогда. Потому что роман, даже самый мрачный и пессимистичный, — это, в конечном счете, акт надежды: он предполагает, что в будущем найдутся люди, которые захотят его прочесть. Если миру действительно уже не помочь — ну, кому придет в голову книжки писать? Впрочем, я знаю некоторых прозаиков, которые сейчас как раз-таки ничего не пишут — слишком много всего происходит вокруг, какая уж там литература. Но что касается меня, я человек привычки. Писательство — моя работа. Если я не буду писать, то понятия не имею, чем мне вообще заниматься. У меня даже хобби нет — я не умею плести макраме, лепить из глины. (Смеется.) Поэтому каждое утро я просыпаюсь и, перед лицом собственных сомнений и страхов, продвигаюсь с новой книгой еще на несколько шагов. Я рад, что мы про это заговорили, потому что я, правда, практически ее дописал.

Рабочее название то же, что и было, — Glory («Слава»)?

Да. Может, я в последний момент еще и передумаю, но пока так называется.

Так, а все эти нынешние события каким-то образом повлияли на процесс –– на какие-то, может быть, частности или на общее настроение книги?

Ты знаешь, нет. Во-первых, когда началась пандемия, у меня уже было готово больше половины — ну и что мне теперь, возвращаться к началу, что-то менять? И потом, если бы на роман влияли внешние обстоятельства, его пришлось бы то и дело переписывать.

Когда планируется выход?

Сейчас трудно сказать — по понятным причинам. Но, думаю, где-то через год.

Расскажешь немного, о чем книга? 

Если только немного. Это будет роман о предках, потомках и призраках. Что-то вроде семейной саги. О том, как отжившее поколение одной семьи преследует ныне живущее. Но, боюсь, пока это все, что я могу сказать.

Коммершиал-стрит, Провинстаун

© Сергей Кумыш

Еще одна цитата из «Края земли»: «Должен признаться, когда я жил в Провинстауне круглый год, то к концу октября становился раздражительным: один неземной день сменялся другим, и недолго было предположить, что единственный разумный человеческий поступок — это оставить свои никчемные стремления и планы, выйти на улицу и пасть ниц». Это один из моих любимых пассажей во всей книге. Мысль о том, что красота может раздражать, кому-то покажется неочевидной, но, как по мне, она очень точная, честная и в некотором роде утешительная. Потому что, когда что-то подобное случается лично со мной, я неизбежно прихожу в замешательство. Скажем, несколько дней назад я что-то писал и, чтобы немного передохнуть, вышел на балкон, а там, снаружи — редкие облака и радуга. Казалось бы, ну что тут такого. Однако на какое-то мгновение это зрелище так меня захватило, парализовало, что я почувствовал не раздражение даже, а ярость: я вышел на балкон, просто чтобы собраться с мыслями, и прямо сейчас мне всего этого не вместить, я просто не готов к этой красоте.

Ага, ага, ага. (Улыбается, кивает.) Как же мне это знакомо. С одной стороны, красота должна быть редкостью, исключением, ее должно постоянно недоставать. А с другой, когда она открывается именно что внезапно, а ты, например, пишешь… Да, мне тоже нужно, чтобы за окном была серенькая жижка; чтобы я мог включить лампу, сесть за письменный стол и не думать постоянно: «Господи, что я здесь делаю? Почему не выхожу на улицу, к этим деревьям, к этой воде? Пожалуйста, перестань мне это показывать». Со стороны звучит чудовищно, наверное, но для меня — как, собственно, и для тебя, — это неизбежный побочный эффект. Да, мы хотим получать красоту порционно, и чтобы при этом она не мешала нам работать. Но этому не бывать.

От сбывшейся любви до мяса без животных: 10 главных книг осени.

Майкл Каннингем хотел бы экранизировать свой роман «Начинается ночь»

«Будет замечательно, если по этой книге снимут фильм», — сказал Каннингем на встрече с журналистами в московском кафе.

Романы Каннингема уже были экранизированы. Так, по книге «Дом на краю света» Майкл Майер снял фильм, в котором главную роль исполнил Колин Фаррелл. Третий и самый известный роман «Часы» стал основой одноименной картины британского режиссера Стивена Долдри с Джулианной Мур, Мерил Стрип и Николь Кидман. Как рассказал писатель на встрече со студентами РГГУ, сейчас уже идут съемки фильма по его роману «Избранные дни», и роль женщины-ящерицы в картине исполнит Джулианна Мур.

Писатель признался, что с режиссером своего фильма он еще не определился. Каннингему нравятся работы Стивена Долдри (Stephen Daldry) и Педро Альмодовара (Pedro Almodovar), а также некоторых других режиссеров.

«Пока нет определенных планов на экранизацию, но если бы кто-то сказал, что Стивен Долдри хочет это сделать, я был бы очень рад», — добавил он.

В главных ролях — Питера и его жены — Каннингем видит Колина Ферта и Джулианну Мур. С актером на роль Миззи, брата жены главного героя, который и приносит разлад в семью, дела обстоят сложнее.

«Миззи должен быть кем-то неизвестным. Им должен быть очень привлекательный молодой человек, который пока нигде не снимался», — считает Каннингем.

Новые работы

По словам Каннингема, он уже написал половину новой книги, которая значительно будет отличаться от предыдущей.

«Эта книга менее прямолинейна, но гораздо более странная. В ней есть несколько героев, которые умерли, но все еще присутствуют. Книга будет короткой, я задействовал в ней всего около ста героев», — рассказал писатель, пояснив, что предпочитает короткие книги, а свои произведения всегда пытается максимально сократить.

Кроме того, у Каннингема есть еще одна идея романа, о котором он давно думает, но начать пока не решается.

«Есть идея книги об обычной фотографии, я видел множество таких на блошином рынке. Действие романа строится вокруг случайного, простого снимка. Идея уже созрела, но времени не так много, поэтому я пока об этом только думаю», — поделился Каннингем.

Эта книга, как предположил автор, может быть, будет дополнена иллюстрациями. «Я думаю, что всегда надо развивать роман в новых направлениях, экспериментировать. В том числе и работать с иллюстраторами», — добавил он.

В любом случае, как и во всех предыдущих романах Каннингема, в будущих книгах конец обязательно будет счастливым. «Никогда я не заканчиваю книгу, когда все безнадежно — жизнь продолжается. Может быть, я такой безнадежно смешной оптимист», — признался автор.

Но, несмотря на готовящийся счастливый конец, вряд ли судьба героев в произведениях Каннингема будет простой, а жизнь безоблачной. «Я очень связан с героями, о которых пишу, их судьбы меня очень волнуют. И трудно позволить всем этим страшным вещам произойти с ними. Но мы должны копировать реальный мир, в котором страшное тоже происходит», — добавил писатель.

На данный момент американский писатель, лауреат престижных литературных премий работает над сценарием телевизионного фильма для канала HBO.

«Называется «Секс со взрослыми» — это пилотный эпизод комедии, такой смешной драмы. Мне кажется, это лучше любых американских фильмов сегодня. Тем более, что сейчас золотой век американского телевидения», — сказал он, добавив, что если раньше он все-таки писал сценарии для американских фильмов, то «теперь с этим покончено».

В свободное время 

Как признался на встрече с журналистами Каннингем, раньше он проводил ночи напролет в ночных клубах, но его интересы радикально изменились.

«У меня простые потребности — друзей на ужин пригласить, увидеться с людьми, которых люблю, сходить в кино. Выходные провел с сыном друзей, Сашей. Если 20 лет назад я думал, что хорошо принять экстази и всю ночь провести в клубе, то сейчас мне приятно смотреть, как Саша играет в футбол», — поделился писатель.

В Москву Каннингем приехал впервые, и, по его словам, особенно понравилась ему российская аудитория. «Они задавали умные вопросы, внимательно слушали, а большего мне не надо. А Москву я вижу, к сожалению, только из окна автомобиля», — отметил он.

По мнению Каннингема, контакт писателя с читателями очень важен, потому как «если не встречаться со своей аудиторией, то писательство может стать слишком абстрактным».

«Когда пишешь книгу, то надеешься, что возникнут трогательные отношения с людьми, которые отдалены от тебя во времени и пространстве. Но книга — это не просто фантазия, но то, что вы пытаетесь дать другому человеку, которому надо еще найти время, чтобы оторваться от своих дел, работы, детей, чтобы прочесть ваш роман», — заключил он.

Роман (Picador Modern Classics, 1): Каннингем, Майкл: 9780312243029: Amazon.com: Книги

Отрывок из книги Майкла Каннингема «Часы». Авторские права © 1998 Майклом Каннингемом. Будет опубликовано в ноябре 1998 г. компанией Farrar, Straus & Giroux, LLC. Все права защищены.

Она спешит из дома в слишком тяжелом для погоды пальто. 1941 год. Началась очередная война. Она оставила записку Леонарду и еще одну Ванессе. Она целенаправленно идет к реке, уверенная в том, что она сделает, но даже сейчас ее почти отвлекает вид холмов, церкви и скопления овец, раскаленных, с легким намеком серы, пасущихся под землей. темнеющее небо.Она делает паузу, глядя на овец и небо, затем идет дальше. За ее спиной шепчутся голоса; бомбардировщики гудят в небе, хотя она ищет самолеты и не видит их. Она проходит мимо одного из сельскохозяйственных рабочих (его зовут Джон?), Крепкого, маленького человека в жилете картофельного цвета, который чистит канаву, которая проходит через грядку из ив. Он смотрит на нее, кивает, снова смотрит вниз в коричневую воду. Проходя мимо него по пути к реке, она думает о том, насколько он успешен, насколько удачливым он чистит канаву на ивовой грядке.Сама она потерпела неудачу. На самом деле она совсем не писатель; она просто одаренная чудак. Пятна неба блестят в лужах, оставшихся после ночного дождя. Ее туфли слегка утопают в мягкой земле. Она потерпела неудачу, и теперь голоса вернулись, невнятно бормочущие за пределами поля ее зрения, позади нее, вот, нет, повернись, и они ушли куда-то еще. Голоса вернулись, и головная боль приближается, как дождь, головная боль, которая раздавит все, что она есть, и заменит ее собой.Приближается головная боль и кажется (она сама или не колдует?), Что бомбардировщики снова появились в небе. Она доходит до набережной, снова и снова лезет к реке. Там далеко вверх по реке рыбак, он же ее не заметит? Она начинает искать камень. Она работает быстро, но методично, как если бы она следовала рецепту, которому нужно неукоснительно следовать, чтобы добиться успеха. Она выбирает одну, размером и формой напоминающую череп свиньи. Даже когда она поднимает его и сует в один из карманов пальто (меховой воротник щекочет ее шею), она не может не заметить холодную меловость камня и его цвет — молочно-коричневый с зелеными пятнами.Она стоит у берега реки, которая впадает в берег, заполняя мелкие неровности в грязи чистой водой, которая могла бы быть совсем не похожей на желто-коричневую пятнистую массу, твердую, как дорогу, так неуклонно распространяется от банка к банку. Она выходит вперед. Она не снимает обувь. Вода холодная, но не невыносимо. Она делает паузу, стоя в холодной воде по колени. Она думает о Леонарде. Она думает о его руках и бороде, о глубоких морщинах вокруг рта.

Она думает о Ванессе, о детях, о Вите и Этель: их так много. Все они потерпели неудачу, не так ли? Ей внезапно стало их безмерно жаль. Она представляет, как поворачивается, вынимает камень из кармана и возвращается в дом. Вероятно, она могла вернуться вовремя, чтобы уничтожить записи. Она могла жить дальше; она могла проявить эту последнюю доброту. Стоя по колено в движущейся воде, она решает против этого. Голоса здесь, головная боль приближается, и если она вернется к заботе Леонарда и Ванессы, они не отпустят ее снова, не так ли? Она решает настоять на том, чтобы ее отпустили.Она неуклюже пробирается (дно грязное) до пояса. Она смотрит вверх по реке на рыбака, одетого в красную куртку и не видящего ее. Желтая поверхность реки (более желтая, чем коричневая, если смотреть так близко) мутно отражает небо. Итак, вот последний момент истинного восприятия: человек, ловящий рыбу в красной куртке, и пасмурное небо, отраженное в непрозрачной воде. Почти непроизвольно (для нее это кажется непроизвольным) она шагает или спотыкается вперед, и камень втягивает ее внутрь.На мгновение это все еще кажется ничем; похоже на очередной провал; просто прохладная вода, из которой она легко может выплыть; но затем поток обволакивает ее и уносит с такой внезапной мускульной силой, что кажется, будто сильный мужчина поднялся со дна, схватил ее за ноги и прижал к своей груди. Это кажется личным.

Более чем через час ее муж возвращается из сада. «Мадам вышла», — говорит горничная, набивая потертую подушку, из которой струится миниатюрная струя пуха.«Она сказала, что скоро вернется».

Леонард идет наверх в гостиную, чтобы послушать новости. Он находит на столе адресованный ему синий конверт. Внутри письмо.

Дорогой,
Я уверен, что снова схожу с ума:
я снова схожу с ума: я чувствую, что мы не сможем пережить еще одно из этих ужасных времен.
И на этот раз я не смогу восстановиться. Я начинаю слышать голоса
и не могу сосредоточиться.
Итак, я делаю то, что мне кажется лучшим.У вас
подарили мне
величайшее счастье. Вы
были во всех отношениях всем, чем мог бы быть любой
. Я не думаю, что два человека
могли бы быть счастливее, пока не пришла эта страшная болезнь
. Я не могу больше бороться с ним
, я знаю, что я
портю вам жизнь, что без меня вы могли бы работать
. И вы узнаете.
Видите ли, я даже не могу это правильно написать.Я
не могу прочитать. Я хочу сказать, что
всем счастьем своей жизни я обязан вам.
Вы были полностью терпеливы со мной и
невероятно хорошо. Я хочу сказать, что —
это знают все. Если бы кто-нибудь и мог меня спасти, это были бы вы.
Все ушло от меня, кроме
уверенности в твоей доброте. I
не могу больше портить себе жизнь.Я не думаю, что двое
человек
могли бы быть счастливее, чем мы. V.

Леонард выбегает из комнаты, сбегает вниз. Он говорит горничной: «Я думаю, что с миссис Вульф что-то случилось. Я думаю, она, возможно, пыталась убить себя. Куда она пошла? Вы видели, как она вышла из дома?

Служанка в панике начинает плакать. Леонард выбегает и идет к реке, мимо церкви и овец, мимо ивового ложа. На берегу реки он не находит никого, кроме человека в красной куртке, ловящего рыбу.

Она быстро уносится течением. Кажется, она летит, фантастическая фигура, с раскинутыми руками, с развевающимися волосами, с развевающимся хвостом шубы. Она тяжело плывет сквозь лучи коричневого зернистого света. Она не уезжает далеко. Ее ступни (туфли отсутствуют) время от времени ударяются о дно, и когда они это делают, они вызывают вялое облако грязи, заполненное черными силуэтами скелетов из листьев, которое почти неподвижно стоит в воде после того, как она вышла из воды. зрение.Полоски зелено-черной травы впиваются в ее волосы и мех ее пальто, и на какое-то время ее глаза закрывают глаза толстым образцом травы, который, наконец, расслабляется и плавает, скручиваясь, раскручивая и снова скручивая.

В конце концов она останавливается у одной из опор моста в Саутизе. Течение давит на нее, беспокоит ее, но она твердо стоит у основания приземистой квадратной колонны, спиной к реке и лицом к камню. Она сворачивается, одна рука прижата к груди, а другая плывет над подъемом бедра.На некотором расстоянии над ней виднелась яркая волнистая поверхность. Небо там неустойчиво отражается, белое и тяжелое от облаков, пересеченное черными очертаниями ладей. По мосту грохочут машины и грузовики. Маленький мальчик не старше трех лет, переходя мост со своей матерью, останавливается у перил, приседает и проталкивает палку, которую он нес, между планками перил, чтобы та упала в воду. Его мать подгоняет его, но он настаивает на том, чтобы остаться ненадолго, наблюдая за палкой, пока поток уносит ее.

Вот они, в день начала Второй мировой войны: мальчик и его мать на мосту, палка, плывущая по поверхности воды, и тело Вирджинии на дне реки, как будто она мечтает о поверхности, палка, мальчик и его мать, небо и грачи. По мосту проезжает оливково-серый грузовик, нагруженный солдатами в форме, которые машут мальчику, только что бросившему палку. Он машет в ответ. Он требует, чтобы мать подобрала его, чтобы он лучше видел солдат; так он будет для них более заметным.Все это входит в мост, слышится сквозь его дерево и камень и проникает в тело Вирджинии. Ее лицо, прижатое боком к свае, поглощает все: грузовик и солдат, мать и ребенка.

Майкл Каннингем | Десять лучших книг

Майкл Каннингем получает очень теплый отзыв от Марии Руссо в «Нью-Йорк Таймс» за «неторопливую и чувственную» прозу, которая украсила его седьмой роман «Снежная королева».

Действие фильма происходит в Бруклине в 2004 году. В нем рассказывается о двух братьях — двух очень близких отстающих — ищущих что-то в среднем возрасте.Один из них — 38-летний Барретт Микс, бесцельный, влюбленный и веселый, который обращается к религии в поисках смысла; его старший брат Тайлер — 43-летний музыкант и бармен, невеста которого Бет больна раком и ищет утешения в наркотиках.

Руссо пишет: «Барретт все еще болит после того, как его бросил последний из длинной череды, казалось бы, многообещающих бойфрендов, но он озабочен небесным посещением. Он увидел странный синий свет в небе над Центральным парком [в снежный день], который, кажется, пытается связаться с ним: «Он почувствовал внимание света, покалывание, пробежавшее по нему, небольшое электрическое жужжание; мягкое и приятное напряжение, которое пронизывало его, согревало его, казалось, возможно, даже немного освещало его.Барретт не знает, что с этим делать, поскольку он «категорически светский, каким может быть только бывший католик». Но, думая, что, возможно, ему дают возможность взглянуть на что-то большее — что-то, что могло бы, по крайней мере, объяснить его собственный спад или судьбу Бет, — он решает выяснить, действительно ли свет существовал каким-либо поддающимся проверке способом, и, если да, что это означает.

«Название книги взято прямо у Ганса Христиана Андерсена, и Каннингем также разграбил сказку в поисках острого маленького снежного кристалла, который в то утро попал в глаз брату Барретта, осветив его зрение.Мы понимаем, что Тайлеру нужно научиться ясно видеть, особенно потому, что в этой сцене присутствует гораздо более коварный белый порошок [кокаин] ».

Как отмечает Чарльз Макналти в журнале Los Angeles Times Book Review: «Тоска по трансцендентному пронизывает все художественные произведения Каннингема. Кажется, что его персонажи всегда ищут портал в повседневной жизни, чтобы заглянуть в вечное. Подумайте о Клариссе из романа Каннингема 1998 года «Часы», получившего Пулитцеровскую премию, которая бегает по Гринвич-Виллидж в той же задумчивой манере прогулившейся по Лондону предшественницы из романа Вирджинии Вульф «Миссис»Дэллоуэй, остро бдительный к «давлению и волнению» «бесконечной жизни», окружающей ее.

Лучше сравнить его с нью-йоркским арт-дилером Питером Харрисом из романа Каннингема 2010 года «При наступлении сумерек», в котором герой, как и его автор, осознает «бесконечные попытки найти баланс между чувством и иронией, между красотой». и суровость, «в стремлении« открыть трещину в субстанции мира, через которую может сиять смертная истина ».

Рецензируя роман в «Торонто Стар», Роберт Коллисон пишет: «На новогоднем празднике Микс кто-то цитирует строчку из романа Джейн Боулз:« Я развалился на куски, чего я хотел сделать в течение многих лет. .» Забавный? Да, но в контексте этой книги, наполненной иронией. В этом романе все разваливаются на части — все время — и, кажется, никто не имеет ни малейшего представления о том, как совместить свои действия.

«Так означает ли Свет божественное вмешательство в печальную, маленькую, беспокойную жизнь Миков? Может быть. Рак Бет чудесным образом исчез. Но придерживайтесь осанны, потому что четыре месяца спустя она восстанавливается; Бет умирает, и мир Тайлера и Барретта кажется таким же безрадостным, как всегда. А может и нет?

«Снежная королева — это, по правде говоря, сказка о том, как смириться с жизнью.Твоя жизнь. Купило ли видение Бет еще четыре месяца? Кто может сказать? Но все, что произошло над Центральным парком, было явным преображением. В развязке романа каждый брат в отдельности определяет свой путь к личному спасению. Казалось бы, это простая задача. Но если этот роман и является показателем, то это не так. Снежная королева — не талисман.

«Проза Каннингема сверхъестественно точна и хирургична в раскрытии эмоциональной истины, и нигде это не является более очевидным, чем обжигающее личное откровение Барретта.«Я отказываюсь от необходимости быть важным. Пытаться иметь значение … . Есть разница между тем, чтобы не преследовать мирские амбиции и больше не чувствовать себя неудачником из-за того, что они не преследуют их. Мне было интересно, что означал свет. Мол, за тобой наблюдают. Тебя учтут. Вам не обязательно быть важным. . . ”

Список десяти лучших Майкла Каннингема

1. «Король Лир» Уильяма Шекспира (1605).

2. «Мадам Бовари» Гюстава Флобера (1857).

3.Листья травы Уолта Уитмена (1855–91).

4. К маяку Вирджинии Вульф (1927).

5. Великий Гэтсби Ф. Скотта Фицджеральда (1925).

6. Лолита Владимира Набокова (1955).

7. Дублинцы, Джеймс Джойс (1916).

8. Когда я умираю, Уильям Фолкнер (1930).

9. Поворот винта Генри Джеймса (1898).

10. Истории Флэннери О’Коннор (за их безошибочную повествовательную направленность) (1925–64).

«Часы» Майкла Каннингема — взгляд на роман

Я купил книгу Майкла Каннингема «Часы » на одной из книжных распродаж нашей библиотеки в начале этого года. Я действительно не слишком много знал об этом, кроме того, что в киноверсии у Николь Кидман был этот печально известный протез носа, чтобы сыграть Вирджинию Вульф. Но в остальном я почти не обращал внимания на эту историю. The Hours рассказывает о трех женщинах, Клариссе Воган, Лоре Браун и Вирджинии Вульф, и их взаимосвязанных историях.Кларисса живет в Нью-Йорке в конце 1990-х вместе со своей партнершей Салли. Лаура — беременная домохозяйка из Калифорнии, 1950-е годы. И мы видим Вирджинию, когда она пишет свой роман « миссис Дэллоуэй » в пригороде Лондона в 1920-х годах.

В The Hours каждая история происходит в течение одного дня, но кажется, что каждая женщина узнает так много о себе и о тех, кого она любит. Кларисса планирует устроить вечеринку для своего давнего друга (и бывшего любовника) Ричарда, который получил писательскую премию, но умирает от СПИДа.Сегодня день рождения мужа Лоры, и они с сыном Ричи готовят ему праздничный ужин. Вирджиния работает над Mrs. Dalloway , но борется со своим психическим заболеванием. Это не сюжетная книга, в ней больше времени уделяется развитию персонажей.

Каждый из трех этажей пересекается с другими. Ричард всегда называл Клариссу «миссис Дэллоуэй», так как она носит то же имя. Лаура читает миссис Дэллоуэй в течение дня и обнаруживает, что общается с миссис Дэллоуэй.Дэллоуэй и Вирджиния Вульф. Мы видим, как Вирджиния проводит мозговой штурм по определенным аспектам Клариссы Дэллоуэй.

Часы читались быстро; это всего около 220 страниц. Рассказы Лоры и Вирджинии мне были намного интереснее. Я просто не мог вникнуть в историю Клариссы; Дочь Ричарда, Салли и Клариссы Джулия казалась гораздо более привлекательной, чем Кларисса. Но Каннингем настолько хорошо написал всех трех этих персонажей, что мне все еще хотелось знать, чем каждая женщина завершит свой день.Сочинение Каннингема помогло изданию The Hours получить Пулитцеровскую премию в области художественной литературы в 1999 году. Я ставлю ему 4 звезды. Я очень рад посмотреть фильм и увидеть, как история оживает.

Сообщите мне, что вам больше нравится: книгу или фильм.

Майкл Каннингем: Новые семейные прогулки

Майкл Каннингем карабкается по стенам, хотя это не проявление нервозности: он просто пишет. В крошечном вестибюле на шестом этаже в Гринвич-Виллидж, который он раньше называл домом, а теперь называет своей студией, на всей стене кухни висит текст.«В данный момент это Фланнери О’Коннор», — говорит он, приветствуя своего посетителя PW босиком, в черных джинсах и черной футболке. Текст, бегущим рукой Каннингема, нацарапан белым мелом поверх того, что он называет «черной краской для классной доски». На стене напротив, на шурупах висит четверостишие стихов, вылепленных из одной непрерывной проволоки с картинками.

Изобилие текстов самого рабочего места Каннингема кажется подходящим интерьером для обсуждения его нового романа The Hours (Forecasts, август.31), в котором умело переплетаются три новеллы, вдохновленные классическим текстом модернизма, Вирджинией Вульф Миссис Дэллоуэй .

Каннингем, худощавый шестифутовый человек, поворачивается в своем письменном стуле на подушечках ног, любезно, но с сдержанной энергией писателя, привыкшего работать в своем пространстве, а не разговаривать. Тем не менее, тема Вирджинии Вульф вносит некоторую тишину.

«Я познакомился с работой Вульфа», — вспоминает он, — «был в старшей школе, где очень грубая, сложная, слегка помешанная девушка с растрепанными волосами и длинными ногтями, которая обычно торчала за спортзалом и курила сигареты, объявила ее быть гением.«Каннингем», не особенно книжный ребенок, «по его мнению, купил Mrs. Dalloway в местном книжном магазине», и книга меня просто поразила; С тех пор я думал об этом почти постоянно ».

Примерно 25 лет спустя Каннингем понимает Вульф в контексте литературы века.« Вульф и Джойс, — отмечает он, — были, конечно, великими девушками модернизма. Они были заинтересованы в том, чтобы использовать наиболее своеобразный, пикантный язык, какой только возможно, чтобы проникнуть в самую суть человеческого опыта, который, по мнению Вульфа, заключался в каждом атоме человеческого опыта.Одним из величайших достижений Mrs. Dalloway было настойчивое требование Вульфа о том, что все, что вам нужно знать о человеческой жизни, может быть заключено в двух людях, которые вместе пьют кофе ». для Миссис Дэллоуэй , Каннингем рассказывает три истории, каждая обманчиво небольшая по масштабу, об одном дне: Вульф утром за пределами Лондона в 1923 году, когда она пытается преодолеть семейные отвлекающие факторы (незапланированный визит ее сестры Ванессы, колючая личность мужа Леонарда -абсорбция), чтобы работать над тем, что станет Mrs.Dalloway ; Меланхолическая история, действие которой происходит в 1949 году, о некой Лоре Браун, неудовлетворенной домохозяйке из пригорода Лос-Анджелеса, которая сбегает от своего маленького мальчика и дневных кулинарных хлопот (это день рождения ее мужа) на сеанс в постели отеля, который она проводит за чтением Миссис Дэллоуэй ; и июньский день из жизни Клариссы Воан, лесбиянки 50-летнего возраста, которая живет в Гринвич-Виллидж и которую ее самый дорогой друг Ричард, писатель, называет «миссис Дэллоуэй», умирает от СПИДа, для которой она планирует вечеринку. .Тонкое взаимодействие этих повествований и отражение каждой из сцен прямо из Mrs. Dalloway добавляют размерности The Hours , что делает его намного больше, чем просто сумма его частей. И читатели, завороженные вниманием Каннингема к повседневным деталям, задохнутся, когда неожиданно истории объединятся в трогательную финальную картину, которая вызывает знакомую тему Каннингема: семью.

«Я, вероятно, ни в коем случае не лучший и не самый надежный авторитет в том, о чем я пишу от книги к книге», — говорит Каннингем, потягивая черный кофе и куря.»Но когда я оглядываюсь на то, что я написал, весь вопрос о семье просто всплывает, как я думаю, это может произойти с каждым, кто читал мои книги. У меня действительно есть какая-то фиксация на самом понятии семьи, что стало для меня чем-то неожиданным.

«Но когда я писал эту книгу, — продолжает он, — я подумал: ну, наконец, я больше не пишу о семьях. Наконец я оставил это позади. И угадай что? Оказывается, здесь снова призрак странной, расширенной, пост-нуклеарной семьи.»

Огайо — Айова через Европу

Путь Каннингема к тому, чтобы стать писателем, был не более и не менее обычным, чем у большинства других, он изобиловал стандартными остановками и неизведанными маршрутами. Огайо, в Европе (куда их привела карьера его отца в рекламе), а затем переехал в Калифорнию в возрасте 10 лет. Его мать вела дом, а Каннингем и его младшая сестра, как целое поколение американских детей, выросли на скале ». n ‘ролл и восстание.Каннингем поступил в Стэнфордский университет, некоторое время считал себя художником и, услышав о Мастерской писателей в Айове, прислал несколько рассказов.

«Я поехал в Айову в 1978 году с большим трепетом по поводу того, хочу ли я стать писателем, могу ли я стать писателем. На тот момент у меня не было особой решимости. моя серьезность стала очевидной, когда я вошел. Я оказался среди 60 с лишним человек, некоторые из них чрезвычайно талантливы, которые были почти готовы совершить убийство из-за абзаца. Это очень конкурентоспособное место, но мне оно понравилось. И что-то в этом заставило меня вспомнить ».

Учителем Каннингема была писательница Хильма Волитцер -« замечательно и очень обнадеживающе », — говорит он. Он вспоминает те ранние дни с определенным удовольствием, потому что на короткое время все это казалось таким легким ». Мне повезло в Айове: история в Atlantic Monthly и другая в Paris Review , которые привели меня к совершенно ложному выводу, что если писать было не совсем легко, что ж, это для меня будет легко.Я просто писал и публиковал. Мальчик, я ошибся! »

Слушая, как Каннингем рассказывает свои истории, становится очевидным, что одним из его даров является немедленное и полное погружение в эмоции, которые он описывает. Если бы не было раннего утра, у человека было бы чувство потянувшись за крепким глотком, он снова вспоминает, как что-то пошло не так. Сейчас он справедливо кричит.

«И я отправил истории, которые были не менее сильными, тем же людям, которые опубликовали другие, и я начал получать их так быстро, что я усомнился, что их вообще читают.Я подумала, давай, может ли это быть? »

К счастью, агент Каннингема, Гейл Хохман, провела с ним трудные времена. Хохман представлял Каннингема с тех пор, как он учился в МИД.« Она приехала в Айову, чтобы показать студентам, что такое агент выглядел. `Как это! ‘ — сказала она, — и Каннингем развел руки в манере дивы, затем подпрыгнул, чтобы поймать свистящий чайник.

«Я показал Гейл пару вещей, и она согласилась представлять меня. Слава Богу! И она героически отвечала на все мои звонки и годами присылала мне ободряющие письма, когда ничего не происходило.«

« Когда ничего не происходило »- это период в 10 лет, последовавший за публикацией первого (и теперь обычно забытого) романа Каннингема« Golden States », опубликованного Барбарой Гроссман из Crown в 1980 году. Теперь он признает, что был никогда не очень любил роман. «Мне было около 30, — объясняет он. — Я работал в баре и думал, что скоро стану 50-летним, у которого однажды была история в Обзор Paris . Так мне удалось закончить этот роман. Барбара опубликовала его красиво, и он получил очень хорошие отзывы, и было продано семь или восемь экземпляров.

Wanderlust: «Я работал официантом, барменом, много перемещался, сильно влюблялся и ездил куда угодно: на какое-то время в Небраску с женщиной, на какое-то время в Грецию с парень «. Но все это время Каннингем работал над тем, что стало его революционной книгой, A Home at the End of the World . И все началось с New Yorker .

В 1988 году, чтобы доказать новому любовнику (Кену Корбетту, с которым Каннингем был с тех пор), что жизнь писателя была несчастной, он послал главу из своей незавершенной работы в New Yorker .«Смотри, — сказал Каннингем своему новому кавалеру, — как быстро это вернется. Думаешь, это хорошо? Смотри».

И оно вернулось, но с длинным меморандумом от редактора Дэна Менакера. «Любите историю, любите историю, любите историю, но …» — так Каннингем резюмирует письмо. «И была прикреплена записка от руки:« Позвони мне, или я тебе позвоню ». И он это сделал ».

Газета New Yorker опубликовала рассказ после некоторых исправлений под названием «Белый ангел». И это произвело фурор.Каннингем все еще кажется немного удивленным, что из всех вещей, которые он отправил на New Yorker («Я начал верить, что единственная работа Менакера заключалась в том, чтобы отклонять материалы Майкла Каннингема»), они опубликовали одну «про девятилетнего ребенка». и кислота, и секс, и насилие на кладбищах.

«Когда появилась история, Гейл начали звонить редакторы со всех уголков:« Мы можем посмотреть роман? » Но больше всего мне понравился звонок Роджера Штрауса, который не сказал: «Мы бы хотели посмотреть его роман», а сказал: «Если он может написать что-то, что мне так нравится, я верю, что он может написать целую книгу». .И мы хотим его опубликовать ». «

Удачно для Каннингема, потому что у него еще не было романа. Ему потребовалось еще два года, чтобы закончить « Дом на краю света », в котором чередующимися голосами отмечен переход двух мальчиков в зрелость. из Кливленда (один из которых — гей), судьбы их семей и их окончательное открытие новых аранжировок, в которых можно любить. Изнурительная напряженность и живописная проза книги собрали восторженные отзывы и установили автора в FSG.«В Фарраре, Штраусе есть своего рода невысказанное понимание, — говорит Каннингем, — что они ваши издатели; это не обязательно означает, что они собираются опубликовать все, что вы пишете, но если вы напишете еще одну книгу, и она им понравится. , они тоже опубликуют «.

Новый семейный роман

Плоть и кровь последовал за ним в 1995 году, и именно здесь забота Каннингема о почитании нового типа семьи, возможно, разгорелась больше всего.

485-страничная книга « Плоть и кровь » была намного больше, чем все, что я делал раньше.Он длился 100 лет, и у меня были действительно дикие амбиции. Книга была написана, когда умирали многие люди, которых я любил и которыми восхищался. Мое желание написать лучшую книгу, на которую я только мог, было связано с моим желанием написать книгу, которая внесет какой-то вклад в борьбу за лекарство от СПИДа.

«Я думаю, что мой интерес к постнуклеарной семье, в которую могут входить, скажем, биологическая мать, однополый любовник и трансвестит, живущая внизу, возможно, вызван тем, что я гей, переживший эпидемию СПИДа.Очевидно, все пишут о том, что знают. Я пережил эпидемию, которая включает в себя наблюдение за самыми разными вещами, возможно, одна из самых значительных из которых — это то, что небиологические семьи проходят так, как биологические семьи не могут ». Некоторые приветствовали дерзкий пересмотр семейной динамики, другие утверждали, что художник Каннингем стал геем-популистом, но Каннингем знал, что делает, расширяя формулу семейной саги.

«Я очень хотел, чтобы книга была доступна более широкому кругу людей, под которыми я подразумеваю не« геев »или« натуралов », а людей, которые мало читают. Есть не так много книг, которые можно отнести больному 28-летнему мужчине, которому нечего читать. В смысле, Достоевского можно привести, а прочитают? Я хотел, чтобы в книге «Плоть и кровь» были самые простые достоинства книги. Были вещи, которые я бы сейчас сделал по-другому, но я был доволен реальным диапазоном ответов, которые он получил.

«У меня есть друг, который сказал мне что-то, что задело за живое», — продолжает он. «Она сказала, что мы, кажется, находимся в точке, где для геев нормально писать о других геях, но не возиться с семейным альбомом, не писать о натуралах, домохозяйках и тому подобном. Потому что тогда вы перешли какую-то черту «.

Друг Каннингема может быть прав; что не означает, что он прислушался к ее словам. В книге The Hours он пишет о натуралах, геях, лесбиянках, подростках и домохозяйках, а также о великом деятеле западной литературы — и ловко объединяет их всех в сказке о любви, приспосабливающей различия.Итак, очевидно, что семейный альбом все еще находится на доработке, так же как слова на стене кухни Каннингема, несомненно, будут стерты, заменены новым текстом с новой актуальностью для нового дня.

Версия этой статьи появилась в номере журнала Publishers Weekly от 02.11.1998 под заголовком:

Писатель Майкл Каннингем | Архив Fresh Air: Интервью с Терри Гроссом

ДАТА 10 сентября 2002 г. НОМЕР УЧЕТНОЙ ЗАПИСИ НЕТ
ВРЕМЯ 12:00 — 13:00 АУДИТОРИЯ НЕТ
СЕТЬ NPR ПРОГРАММА
Fresh Air

Интервью: Пол Остер рассказывает о своей карьере писателя и
о своей новой книге «Книга иллюзий»
ТЕРРИ ГРОСС, хост:

Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.Я Терри Гросс.

Мой гость — писатель Пол Остер. Книжный критик «Вашингтон Пост»
Джонатан Ярдли охарактеризовал его как «одного из наших самых изобретательных и наименее предсказуемых писателей
». Романы Остера включают «Тимбукту», «Левиафан» и «Нью-Йоркскую трилогию
». Он написал сценарий к фильму «Дым». И он редактировал антологию национального исторического проекта
NPR «Я думал, что мой отец был Богом», номер
только что опубликованный в мягкой обложке.

У Остера есть новый роман под названием «Книга иллюзий».«Главный герой книги
, Дэвид Циммер, является профессором сравнительной литературы в колледже
в Вермонте. Книга начинается после личной трагедии. Жена Циммера
и двое детей погибли в авиакатастрофе, и его горе — настолько всеобъемлющий
, он больше не может функционировать в своей старой жизни. После нескольких
месяцев в тумане алкогольного ступора и жалости к себе он пытается переориентировать свою жизнь
, написав книгу о забытой звезде немого кино по имени Гектор Манн,
, загадочно исчезнувший в 1928 году.После публикации Циммер получает письмо
от женщины по имени Фрида Спеллинг, которая утверждает, что является женой
кинозвезды. Она настаивает на том, что Гектор Манн все еще жив и хотел бы познакомиться с
Циммером. Циммер понятия не имеет, говорит ли она правду. Вот краткое чтение
.

Г-н ПОЛ ОСТЕР (писатель): «Мы все хотим верить в невозможное, я
полагаю, чтобы убедить себя в том, что чудеса могут происходить. Учитывая, что я,
, был автором единственной книги, когда-либо написанной о Гекторе Мане, вероятно,
имел смысл, что кто-то подумает, что я ухватился бы за шанс поверить, что он еще
жив.Но у меня не было настроения прыгать, по крайней мере, я так не думал.
Моя книга родилась из великой печали, и теперь, когда она стояла за мной,
печаль все еще присутствовала. Написание комедии было не более чем предлогом
, странным лекарством, которое я глотал каждый день на протяжении более
лет на случай, если он притупит боль внутри меня. В какой-то степени
это знало, но Фрида Спеллинг, или кто бы ни выдавал себя за Фриду Спеллинг,
не могла этого знать. Она не могла знать, что 7 июня 1985 года,
, всего за неделю до моей 10-й годовщины свадьбы, моя жена и двое сыновей погибли в авиакатастрофе
лет.

`Она могла видеть, что книга была посвящена им: Хелен, Тодду и
Марко, в память. Но эти имена не могли ничего для нее значить. И
, даже если бы она догадалась об их значении для автора, она не могла бы знать
, что для него эти имена означали все, что имело какое-либо значение в жизни
, и что когда 36-летняя Елена и семеро -летний Тодд и четырехлетний Марко
умерли, большая часть его умерла вместе с ним.Они ехали в Милуоки, чтобы навестить родителей Хелен. Я остался за
в Вермонте, чтобы исправить документы и сдать итоговые оценки за семестр
, который только что закончился. Это была моя работа, профессора сравнительной литературы в
Hampton College в Хэмптоне, штат Вермонт, и я должен был это сделать.

`Обычно мы все пошли бы вместе 24 или 25 числа, но отцу Хелен
только что сделали операцию из-за опухоли в ноге, и семья
согласилась, что она и мальчики должны уехать как можно скорее.Этот
повлек за собой некоторые тщательно продуманные переговоры в последнюю минуту со школой Тодда, чтобы ему было разрешено пропустить последние две недели второго класса. Директор
был неохотно, но понимал, и в конце концов она сдалась. Этот
был одной из вещей, о которых я все время думал после аварии. Если бы она только отказалась от
, то Тодд был бы вынужден остаться дома со мной, и
он не умер бы. По крайней мере, один из них был бы избавлен от этого
пути.По крайней мере, один из них не упал бы на семь миль по небу,
, и я бы не остался один в доме, в котором должно было находиться четыре
человек ».

GROSS: Спасибо, что прочитали это. Это Пол Остер, который читает из своего нового романа
«Книга иллюзий». Пол, не могли бы вы немного рассказать о
, создавшем главного героя, который потерял так много, что сам чуть не умер,
, и он определенно уже не тот человек, которым был раньше?

г. Остер: Я думаю, что эта книга — продукт моего собственного старения в
году. Я заметил примерно в 50 лет, что
во мне что-то начало меняться. Ваше тело начинает разрушаться, что, конечно, является неизбежным
и является отличным признаком вашей неминуемой смерти, но в то же время в этот
момент вашей жизни, или, по крайней мере, в моем собственном случае, так много людей, что Я любил
, и те, кто любил меня, к этому моменту уже мертвы, и вы обнаруживаете, что
большую часть времени разговариваете с призраками; знаете, живущих с мертвыми так же
, как и с живыми.И я думаю, что эта книга каким-то образом отражает ту перемену
, которая медленно происходит во мне.

ГРОСС: И я полагаю, что вы написали по крайней мере большую часть книги до
11 сентября. Тем не менее, есть какой-то странный резонанс с этим в смысле
, что, вы знаете, он потерял свою семью в авиакатастрофе. Это не было
через терроризм. Это просто случайность.

Мистер Остер: Верно.

GROSS: Но все же его образы потери семьи в этой катастрофе перекликаются с образами
, которые сейчас есть у многих американцев.

Мистер Остер: Я знаю. Это так. Книга была закончена примерно за три недели
до 11 сентября, и было настолько жутко, вдобавок ко всему прочему, что
осознать, что я написал книгу, в которой люди умирают так же, как и многие другие
умерли в мире. реальный мир в тот ужасный день прошлого года. Но можно сказать,
, что книга о горе и о том, как один человек медленно пытается собрать себя воедино. Скорбь — это тема, о которой мы не очень любим много говорить в Америке и в западном мире, больше нет.Вы знаете, в старые времена
вдовы и вдовцы носили черное в течение всего года. Это было публичное признание печали, которую испытывали люди. И теперь мы,
, должны собраться и прийти в норму в течение нескольких недель или, самое большее,
, нескольких месяцев. И я не думаю, что это возможно. Горе наносит огромный ущерб разуму, а также телу,
человек, и я уверен, что все мы знаем
человек, которые буквально умерли от горя, и это происходит каждый день.

ГРОСС: Теперь ваш главный герой в романе — академик, и, знаете ли,
после потери семьи он бросается писать книгу о Гекторе
Мане, бывшей звезде немого кино, второстепенной звезде немого кино. И он говорит: «Моей внешней целью
было изучать и осваивать фильмы Гектора Манна, но правда
заключалась в том, что я учил себя, как концентрироваться, тренируя себя, как
думать об одном и только одном. Это была жизнь мономана,
, но это был единственный способ, которым я теперь мог жить, не развалившись на куски.«Мне,
, интересно, были ли вы когда-нибудь в своей жизни через что-то подобное, когда
вы брались за проект, чтобы просто сфокусироваться на этом, который отвлек бы вас от
, о чем вы на самом деле думали и чувствовали?

Г-н ОСТЕР: Что ж, я должен сказать, что забавно, я думаю, что вся моя жизнь
была потрачена таким образом. Написание книг — это навязчивая деятельность, и как только вы пишете роман в
, это так же реально, как и материальные вещи вокруг вас, и я думаю, любой, кто пишет, это поймет.В то же время положение
Zimmer очень напряженное, потому что он находится в такой ужасной форме. Но
я бы сказал на собственном опыте, возможно, написав изобретение одиночества,
, как и моя первая книга прозы, была написана при обстоятельствах, похожих на то, что мой отец
только что умер, мой брак только что распался, а у меня абсолютно не было
Деньги. И написание этой книги было единственным, что меня поддерживало. И я,
, атаковал его каждый день, как маньяк, я думаю.

ГРОСС: Ну, книга, которую этот английский профессор в вашем романе сам пишет,
— это биография Гектора Манна, бывшей звезды немого кино.
Он был известен как Сеньор Бездельник, южноамериканский сердцеед с комическим характером
. Опишите эту звезду немого кино, которую вы создали.

Мистер Остер: Видите ли, на самом деле Циммер
пишет не биографию. Это исследование фильмов Гектора.

GROSS: Хорошее замечание, да. Верно.

Мистер Остер: Видите ли, Циммер подавлен горем, как мы уже говорили, и он
много пил. Он заперся в своем доме. Он никого не видит.Он ушел в отпуск из-за своего преподавания. И каждую ночь,
, он как бы отдыхает на диване в своей гостиной, смотрит телевизор и
пьёт скотч. И однажды ночью он просто просматривает каналы и натыкается на документальный фильм о комиках немого кино
. И он видит небольшой отрывок с изображением Гектора Манна
в одном из своих фильмов. Он никогда не слышал о Гекторе Мане. Он понятия не имеет, кто он такой. И все же в этой маленькой сцене есть что-то такое, что заставляет его смеяться
, и это первый раз, когда он смеется за полгода.И он
понимает, что если у него есть способность смеяться, возможно, внутри него есть что-то большее, чем просто смерть.

И произвольно, он решает объехать весь мир и посмотреть в архиве фильмов
все 12 20-минутных фильмов, которые Гектор снял в течение своей короткой карьеры
, и Гектор исчез после 1929 года, и все предполагают, что он мертв.
Но Циммера это не волнует. Все, что он хочет сделать, это посмотреть фильм «
», чтобы занять себя.И просмотр фильмов приводит к проекту
по написанию книги, которым он занят еще девять или 10 месяцев. Так что это
бегство от самого себя, и все же, учитывая юмор и человечность Гектора, я думаю, что Циммер
начинает находить какое-то утешение для себя.

ГРОСС: Поскольку ваш главный герой, Циммер, исследует жизнь этой немой кинозвезды
, дал ли это вам, Пол Остер, возможность провести исследование немого кино
? Другими словами, вас особенно интересуют немые фильмы?

г.AUSTER: О, меня всегда интересовали немые фильмы, особенно немые комедии
, которые, как мне кажется, каким-то удивительным образом не устарели.
Я имею в виду, мы все еще можем смотреть Чаплина или Китона и смеяться над головами.
Все очень четко и понятно. Это язык человеческого тела
. И тело всегда одно и то же; Будь то 50 лет назад или сто
лет назад, мы можем это понять. И очарование в том, что эта форма, немой фильм
, мертва.Это больше не практикуется. И все же эти люди, великие
, овладели языком немого кино, так что он, тем не менее, даже
, хотя он мертвее самой мертвой живописи эпохи Возрождения, как форма, он все еще
говорит с нами сегодня, и я всегда любил эту работу. И даже когда я был молодым человеком
, пытающимся найти свой путь в мире, был момент, когда я действительно сел
и написал сценарии немых комедий, когда мне было около 19 или 20. Не спрашивайте,
почему, но я хотел это сделать.И эти рукописи сейчас потеряны, и я бы хотел их найти. Хотел бы я знать, где они. Было бы интересно посмотреть на
.

GROSS: Было ли для вас интересным упражнением создать эту вымышленную немую кинозвезду
, а затем создать для него целую работу?

Mr. AUSTER: Для меня это было удивительное приключение. Потому что в книге, как вы говорите
, описаны многие из фильмов Гектора, а некоторые из них — с весьма исчерпывающими подробностями. Теперь о том, что вы бы назвали письменным фильмом, — это
, с одной стороны, вы должны добавить много визуальных деталей, чтобы читатель
мог действительно видеть, что происходит.Но в то же время проза
должна двигаться с определенной скоростью, чтобы имитировать опыт просмотра фильма,
, который заряжается на вас со скоростью 24 кадра в секунду. Так что слишком много деталей и
все увязнет. Слишком мало деталей, и вы не увидите достаточно, чтобы
прочувствовал это как фильм. Так что мне пришлось много жонглировать и переписывать до
, чтобы найти то, что, по моему мнению, было правильным балансом между ними.

ГРОСС: Мой гость — писатель Пол Остер. Его новый роман называется «Книга
иллюзий».»Мы поговорим еще после перерыва. Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.

(Отрывок из музыки)

ГРОСС: Пол Остер — мой гость. Его новый роман называется «Книга
иллюзий».

Помимо написания книги о звезде немого кино Экторе Мане, академик
из вашего романа Циммер переводит произведение французского писателя
Шатобриана. Я собираюсь задать вам невероятно глупо звучащий вопрос,
: Был ли Шатобриан настоящим писателем или вы его выдумали?

г.АВСТЕР: Нет. Он был настоящим писателем.

ГРОСС: Был ли он?

Мистер Остер: О да.

БРУТТО: ОК.

Мистер Остер: Он классический французский писатель и такой интересный человек
, что …

ГРОСС: Это ужасно, что я его никогда не читал?

Мистер Остер: Нет. Понимаете, потому что американцы на самом деле ничего о нем не знают.

ГРОСС: Название было знакомым, но я подумал, может быть, это название вина.

Мистер Остер: Это просто стейк.Это стейк.

GROSS: Ой, стейк. В ПОРЯДКЕ.

Мистер ОСТЕР: Это кусок стейка. И он один из немногих …

ГРОСС: Я даже не знаю еды, не говоря уже о писателе.

Мистер Остер: Верно. Он один из немногих писателей, в честь которого была названа еда
. Шатобриан был крупным писателем 19 века, одним из
великих писателей …

ГРОСС: Ой, хватит говорить, что он такой крупный. Мне становится хуже.

Мистер Остер: Но также он был политиком, и он, вероятно, единственный человек в мире
года, который встречался и с Джорджем Вашингтоном, и с Наполеоном.Потому что в молодости
он приехал в Соединенные Штаты и написал несколько блестящих работ об американском
и открытии Ниагарского водопада. Думаю, он первый, кто описал
для европейской аудитории.

ГРОСС: Ну, теперь, когда я знаю, что ты не выдумал Шатобриана …

Мистер Остер: Верно.

ГРОСС: … Я полагаю, это также означает, что вы не придумали историю … ну,
странная предыстория его мастерской работы, на написание которой ушло 35 лет, но он
не хотел, чтобы ее опубликовали до 50 лет после его смерти?

г.АВСТЕР: Совершенно верно. Абсолютно верно.

ГРОСС: Хорошо, объясните историю этого.

Мистер Остер: Это самый …

GROSS: Я думал, это ты создал.

Мистер Остер: Нет, это не я выдумывал. Это факт. Шатобриан, как мы только что сказали,
, написал книгу от 30 до 35 лет. Он называется
«Memoires d’-outre-tombe», что означает «Записки из загробного мира».
Циммер, мой рассказчик, придумывает интересное альтернативное название: «Мемуары
мертвеца».«Шатобриан не хотел публиковать его при жизни
года, но у него заканчивались деньги. Его любовницей была мадам Рекамье,
, вы знаете, самая известная красавица того времени, которая появляется на многих картинах
года того периода. Ей пришла в голову идея создать своего рода бизнес, создать
ассоциацию партнеров, которые, номер один, выплатят долги Шатобриана в размере
; номер два, предоставит ему аннуитет, пока он работает над книгой. это было устроено. Это был блестящий ход.

Проблема в том, что Шатобриан продолжал жить. Все думали — ему было
, около 60, когда была заключена эта договоренность, но он дожил до 80. Таким образом, большинство из
первоначальных партнеров продали свои доли в книге другим людям, и
к концу своей жизни Шатобриан был в буквальном смысле принадлежат кучке из
незнакомцев, которые ничего не хотели, кроме его смерти, чтобы, наконец,
издать книгу и вернуть свои вложения. Это одна из
самых странных публикаций в истории.

GROSS: Поскольку персонажи вашего романа включают профессора, который является писателем
, режиссера, снимающего фильмы, и писателя, написавшего этот замечательный текст
, в рассказе есть все эти, вроде бы, истории.

Мистер Остер: Мммм.

GROSS: Итак, есть много — и есть много других персонажей, у которых есть
своих предысторий, так что в
вашем романе есть много историй в историях, много историй, которые вы можете придумать. И вы любите рассказывать истории
и писать истории, и обычно это даже часть того, о чем ваша работа
, — это рассказывание историй.

Мистер Остер: Совершенно верно.

GROSS: И мне интересно — вы знаете, как некоторые музыканты говорят это,
знаете, им просто приходят мелодии? Мол, истории приходят к вам? Я имею в виду,
ты просто живешь с умом, который всегда рождает эти истории?

Мистер Остер: Это правда, что они всплывают внутри меня. Не знаю откуда они
. На самом деле мне никогда не удавалось проследить зарождение идеи
истории. Это так загадочно.В одну минуту его нет, а затем вы моргаете
и что-то там есть. И вы не знаете, откуда это взялось. И это настолько странно, что часто с рассказами, конечно, идут персонажи, а с
персонажами — их имена. Я думаю, что почти в каждом случае, когда я придумывал персонажа
для романа, он или она рождались с именем, которое я никогда не меняю. Это просто есть. Это как если бы они были настоящими людьми, и я внезапно узнал о них
.

БРУТТО: И…

Мистер Остер: Это безумие, просто безумный бизнес.

GROSS: А вы понимаете, что не все устроены таким образом, что не все
получают истории?

Г-н ОСТЕР: Полагаю, что, хотя я работал над проектом National Story
в течение двух лет и получил более 5000 заявок от людей со всей страны, я думаю, что там есть — тем не менее, я убежден, что есть
много людей, которые очень хорошо рассказывают истории. И даже если люди не пишут их
, им нравится их рассказывать, и независимо от того, являются ли они правдой или выдуманными
историями, я думаю, что рассказывание историй является фундаментальной частью человеческого бытия.Если бы мы не рассказывали истории о
, я не думаю, что мы имели бы хоть какое-то представление о том, что такое мир
.

БРУТТО: Ну …

Mr. AUSTER: Он буквально организует для нас реальность.

ГРОСС: И вы обнаружили, что в молодости вам нужно было прочитать
рассказов других людей?

Мистер Остер: В детстве я любил читать. Я думаю, что каждый писатель начинается с
читателей, влюбленных в книги. Как молодой человек, вы чувствуете, что
жить в книге лучше, чем находиться в реальном мире, и вы просто
любите быть там настолько сильно, что в какой-то момент решаете, что это то, что вы,
, хотите делать со своей жизнью.Вы хотите делать книги, потому что опыт чтения
книг настолько прекрасен.

ГРОСС: Пол Остер. Его новый роман называется «Книга иллюзий». Он
редактировал Национальный сюжетный проект NPR. Его антология «Я думал, что мой отец был Богом
года» только что издана в мягкой обложке. Остер вернется во второй половине шоу
года.

Я Терри Гросс, это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.

(Отрывок из музыки)

(Объявления)

GROSS: Когда его попросили написать о своем любимом месте, обладатель Пулитцеровской премии романист
Майкл Каннингем выбрал Провинстаун на оконечности Кейп-Код.Подойдя к
, он объясняет нам, почему. Также критик Дэвид Бианкулли комментирует документальные фильмы телеканала TV
, посвященные 11 сентября, и мы продолжаем наш разговор
с Полом Остером.

(Отрывок из музыки)

БРУТТО: Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ. Я Терри Гросс, снова с Полом Остером, автором нового романа
«Книга иллюзий». Среди других его романов — «Тимбукту», «
», «Левиафан» и «Нью-Йоркская трилогия». Он написал сценарий к фильму
«Дым». Он также редактировал Национальный исторический проект NPR и составил антологию
«Я думал, что мой отец был Богом», которая только что была опубликована в мягкой обложке
года.В книге собраны истории от слушателей NPR, которые правдивы, но не соответствуют нашим ожиданиям от мира.

Я знаю, что вы немного говорили об этом с Линдой Вертхаймер, но я хотел бы снова спросить вас, когда мы приближаемся к 11 сентября, о некоторых из
причин, по которым, по вашему мнению, у нас есть необходимость продолжать пересказ истории
одиннадцатый снова и снова со всех возможных точек зрения.

Г-н Остер: Я думаю, когда люди переживают травму, и, конечно же, мы в Нью-Йорке,
, и все в стране, но особенно в Нью-Йорке, пережили
эту огромную травму потери.То есть, я склонен думать о том, что случилось с Нью-
-Йорк, как о большой семейной трагедии. Очень немногих это не коснулось. И в
для того, чтобы разобраться с чем-то столь монументальным, молчание действительно не ответ
. Вы должны продолжать говорить об этом. И как Салман Рушди на днях говорил в эфире «
», что все рассказывали всем остальным, что произошло с ним или с ней в тот день. И была эта глубокая потребность просто сказать
. И накопление всех этих историй в некотором роде становится для нас реальностью
опыта.Потому что это не было личным. Это было совместное мероприятие
года. И мы должны поговорить друг с другом и услышать, через что прошел каждый из нас,
, чтобы получить некоторое представление о полноте опыта.

GROSS: Вы когда-нибудь думали, что не можете слышать еще
историй, что вам нужно замолчать и побыть наедине с
своими мыслями?

Мистер Остер: Да, это правда, что вы можете взять не так много. А эта неделя
— очень ужасная неделя в Нью-Йорке.Так много всего происходит как в публичном пространстве
, так и в средствах массовой информации, что на данный момент я считаю это почти невыносимым.
По мере того, как мы приближаемся к 11-му числам, я думаю, что все больше и больше людей в Нью-Йорке будут просто ломаться и плакать снова. Ужасная память
. И мы должны были быть такими храбрыми, чтобы продолжить, и я думаю, что с дистанцией
года внезапно снова начнут проявляться эмоции, и
будет довольно сложно выдержать.

GROSS: Есть много телешоу, и будет еще больше, что
переигрывают много кадров и видео 11 сентября.И трудно определить, где проходит
, где проходит грань между тем, что нам нужно увидеть это снова, чтобы отметить событие
и снова рассказать друг другу, что произошло и насколько ужасным был
— тонкая грань между этим и ощущением, что, ну, ну, это был отличный отснятый материал
, так что мы собираемся показать его снова.

Мистер Остер: Ну …

GROSS: Это было действительно драматично, поэтому мы возьмем его из архива
и покажем снова.

Мистер Остер: Что ж, вы правы.Что ж, в
СМИ есть своего рода корыстный аспект. В конце концов, все, кроме NPR, пытаются заработать
денег, так что есть шаг …

ГРОСС: И я не собираюсь удалять NPR из …

Г-н ОСТЕР: №

GROSS: Я имею в виду, что у нас нет отснятого материала как такового, но у нас есть звук.

Мистер Остер: Конечно.

ГРОСС: Итак, вы знаете, я могу включить в это всех нас. Я не хочу освобождать
нас. В любом случае, вперед.

Мистер Остер: Но, знаете, я не могу смотреть телевизор
. Все больше и больше я просто не могу. И я не планирую смотреть телевизор
на этой неделе. Изображения уже настолько сильно врезаны в мою голову
, что мне не нужно их пересматривать. Не думаю, что хочу. Но
разговаривает с другими людьми, слушает, что говорят другие люди, что я
могу принять, а также читает. Но все эти драматические и трагические образы
— это уже слишком.Теперь я их слишком хорошо знаю.

GROSS: Я хочу вернуться к тому, что вы говорили о повествовании
, о важности рассказывать друг другу истории. И я знаю, что
в своей жизни мне иногда кажется, что я перегружен и мне не хватает места для более
символов. Я сказал это людям, у которых вроде бы есть новый сериал, а у них
— как пилот, представляющий новых персонажей. И мне кажется, я занят, у меня
нет места для тебя в моей жизни. И затем, конечно, персонажи покоряют меня
, если это хорошее шоу, и тогда я хочу его посмотреть.Но, вы знаете,
— это так много историй, которые приходят к нам сейчас через фильмы, телевидение, радио
и книги. И, я имею в виду, мы могли бы провести всю свою жизнь, живя рассказами других
человек. Интересно, думаете ли вы об этом много, о том, как мы живем в обществе, где истории не заканчиваются.

Г-н ОСТЕР: Я думаю, это очень важно. Очевидно, люди не усваивают
всего. У них есть свои любимые жанры и медиа, в которые они ходят. Комиксы любят читать
человек.Другие люди любят смотреть телевизор. Около
из них любят читать романы. Но всем нам, я думаю, нужно жить в фантастике
, а также в реальном мире, чтобы просто понять реальный мир
, не только как побег и развлечение, но как настоящую борьбу с тем, что
это. значит быть человеком.

И книги в частности, я думаю, это место, где это … книги — это уникальное
место в мире, потому что я считаю, что книга — единственное место, где два
незнакомца могут встретиться на абсолютно интимных отношениях.И есть что-то
абсолютно незаменимое в этих отношениях между читателем и писателем,
и я думаю, когда писатель открывается читателю, а читатель
восприимчив, происходит что-то очень глубокое. И независимо от того, сколько
раз люди предсказывают смерть романа, я не думаю, что это когда-нибудь произойдет, потому что это незаменимый опыт.

GROSS: Были ли определенные фильмы, книги или музыка, которые вы обратились к
в прошлом году, действительно говорили вам из-за событий прошедшего
года?

г.AUSTER: Знаете, это забавно, у меня есть эта старая запись на пластинке, вы знаете,
, виниловая пластинка Германа Шерхена, великого дирижера, исполняющего «St.
Matthew Passion». Думаю, это восемь сторон, четыре диска. И я слушал его
почти постоянно в течение всего года. Я не могу сразу ощутить достаточно величественности, человечности и простоты в этой великолепной пьесе Баха
. Я не знаю, знакомы ли вы с этой записью, но это невероятно,
удивительно, сколько эмоций певцы могут вложить в свои выступления.

Фильмы — Я склонен тяготеть к самым простым, самым гуманным фильмам.
Вещи таких мастеров, как Ренуар, Росселлини или Садья Джит Рэй, Озу, простые фильмы
о простых людях и о том, что значит быть человеком. Никаких фокусов, никакой быстрой нарезки
, никаких спецэффектов, только человеческие истории. Это было очень важно.
И я должен сказать, что комедия тоже была для меня важна. Просто получаю
от некоторых из великих старых голливудских кинокомедий о том, как проходит жизнь
года.Знаешь, в этом вся суть комедии. Происходят трагедии, но жизнь
продолжается. И комедия нам об этом напоминает. И я думаю, что сейчас очень важно не заблудиться в нашей собственной депрессии
, а подумать о том, как продвинуться дальше
и как сделать мир более пригодным для жизни местом для всех.

ГРОСС: Ну, говоря о том, чтобы не потеряться в нашей собственной депрессии, я имею в виду, как
вы избегаете не потеряться в собственной депрессии, когда пишете книгу
, подобную вашей новой, «Книге иллюзий». это о ком-то, кто находится в депрессии почти до смерти?

г.Остер: Но, видите ли, для писателя, переживающего эти переживания
, пока он пишет книгу, в этом есть что-то очищающее. Погружение
в пучину этих эмоций не удручает. В некотором роде это бодрит в
. Вы опускаетесь так глубоко, что не можете страдать. Вы просто пытаетесь рассказать правду об истории. Так что написание книги не было для меня удручающим опытом.

GROSS: Считаете ли вы, что ваш роман был частично вдохновлен тем, что вам было
50, потому что, прожив так долго, так много людей, которых вы знаете или знали
, умерли, и вы чувствуете, что часто разговариваете с привидениями? Как вы упомянули
, вы знаете, что в 50 лет ваше тело начинает меняться.Мне
интересно, были ли в вашей молодости, когда вы были молоды, у вас были определенные мысли о взрослых
вашей жизни, которым было уже за 50 или больше, и как они справлялись с этими
физическими и эмоциональными изменениями старения, и были ли мысли, которые у вас были о их
влияют на то, как вы справляетесь с фактом своего собственного старения.

Мистер Остер: Что ж, самое смешное, если быть откровенным, я не думаю, что
действительно думал об этом. Я не обращал внимания на то, что переживали люди 50-
и 60 лет.Я был, знаете ли, подростком или 20-летним юношей и пытался жить своей жизнью. Когда тебе 20, ты знаешь,
ты умрешь. Это абсолютно точно. Но вы не знаете, какой будет жизнь
позже после того, как вы потеряете так много людей, которые были так важны для вас. Это то, чему вы можете научиться только на собственном опыте.
И теперь, когда у меня есть эти переживания, кажется, что почти каждую неделю кто-то
пропадает. Это влияет на вас, и в данный момент
вы знаете, что, безусловно, позади вас гораздо больше, чем впереди.И это тоже
меняет ваш взгляд на вещи.

ГРОСС: И это вас угнетает?

Г-н ОСТЕР: Нет. Я бы сказал, что я совсем не мрачен по этому поводу.

GROSS: Почему бы и нет?

Мистер Остер: Я просто пытаюсь максимально использовать время, которое осталось на
меня. Я надеюсь, что еще много лет, но я не могу рассчитывать на это. И каждый
день становится дороже предыдущего. И, знаете, есть это
огромное желание делать ту работу, которую, как я чувствую, у меня есть еще, чтобы сделать, и,
, знаете ли, заботиться о людях, которых я люблю, как могу.И всего
ценить чудо того, что они живы.

Всего месяц назад мы с женой и дочерью попали в ужасную автомобильную аварию, и
автомобиль был снесен. Нас ошеломил мчащийся фургон недалеко от нашего дома
в Бруклине. И влияние этого столкновения, вы знаете, все еще ощущается в моем теле. Это был кошмар.
И мы должны быть мертвы. И когда я потом увидел машину, не знаю, как мы,
, выбрались оттуда живыми.Знаешь, мы должны умереть, но это не так. И это
просто — еще одно напоминание о том, как все может измениться в одно мгновение, насколько ненадежна и непредсказуема жизнь
. И это снова напомнило мне на протяжении всего
, что мне так повезло, что я еще дышу. И я хочу продолжать дышать
как можно дольше.

ГРОСС: Пол Остер. Он редактировал Национальный исторический проект NPR и его книгу «Я,
, думал, что мой отец был Богом», которая только что вышла в мягкой обложке. Его новый роман
называется «Книга иллюзий».«

Далее, лауреат Пулитцеровской премии писатель Майкл Каннингем рассказывает о месте
, в которое он больше всего любит возвращаться.

Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Интервью: Майкл Каннингем обсуждает свою новую книгу «Конец земли
: Прогулка по Провинстауну»
ТЕРРИ ГРОСС, хост:

Crown Books запустили новую серию, в которой писатели описывают излюбленное место
, место, в которое они любят возвращаться.Мой гость Майкл Каннингем написал
книг первой из серии. Он называется «Конец земли: Прогулка по Провинстауну
». Каннингем получил Пулитцеровскую премию за свой роман «Часы»,
, который был адаптирован для будущего фильма.

Провинстаун находится на оконечности полуострова Кейп-Код в Новой Англии. Летом
года он перенаселен отдыхающими. Каннингем говорит, что его любимое время —
— от Дня труда до Хэллоуина. Он впервые поехал в Провинстаун 20
лет назад, чтобы стать писателем.Теперь у него там дом, и он в 9.15 чередуется между Провинстауном и Манхэттеном. В своей новой книге он говорит, что
, когда он жил в Провинстауне круглый год, имел тенденцию становиться иррациональным
к концу октября, когда один прекрасный день за другим казалось
, подразумевая, что единственный разумный поступок — это отказаться от своих глупых планов. и упасть
на колени. Я попросил его описать, что делает Провинстаун таким красивым.

Г-н МАЙКЛ КАННИНГЕМ (автор книги «Край земли: прогулка в Провинстауне»):
Провинстаун находится на узкой полосе земли.Вы можете — с третьего этажа здания
вы можете увидеть соленую воду с обеих сторон, открытый океан с одной стороны и залив
с другой. Это три мили в длину и две улицы в ширину. На самой оконечности мыса Кейп-Код
, достаточно далеко уходящей в океан, свет
более или менее похож на свет примерно в 50 милях от моря. Он имеет ясность и непостоянство типа
. Иногда оно меняется от минуты к минуте.

ГРОСС: У вас есть описание Провинстауна, которое я хочу вам прочесть.Это на
странице 61.

Г-н КАННИНГЕМ: Конечно. `Провинстаун всегда был заповедником чудаков
, более или менее так же, как другие места — птичьими заповедниками или заповедниками
диких животных. Это единственный известный мне небольшой городок, где количество тех, кто живет
нетрадиционно, кажется, больше, чем тех, кто живет в установленных границах
дома и лицензированного брака, респектабельной работы и
биологических детей. Именно здесь люди, которые были изгоями и неприкасаемыми в других
городах, могут стать видными членами общества.До недавнего времени в
можно было жить дешево и хорошо, и уже давно, скажем,
двое мужчин могли пройти по Коммершл-стрит, держась за руки и неся своего приемного перуанского ребенка
, не вызывая особого интереса. Уже почти 400 лет он привлекает беженцев, повстанцев и провидцев ».

GROSS: Как он стал местом для художников? И как он стал своего рода
гей-френдли местом?

Г-н КАННИНГЕМ: Около ста лет назад он стал пристанищем для художников.Это
начиналось как рыбацкая деревня, на самом деле просто совокупность маленьких лачуг типа
, построенных где-то на песке. И единственными людьми, которые там жили, были
человек, которые ловили рыбу или охотились на китов. А затем, на рубеже
века, с подъемом крупных городов и индустриализацией — на самом деле, до рубежа
века, ближе к концу 1800-х, художники начали покидать города
и искать места, которые все еще были естественными, которые все еще были особенными для себя.Импрессионисты делали это во Франции, и
американских художников, с несколько менее известным эффектом, делали это здесь, и
Провинстаун был одним из тех мест, куда они начали приезжать. Рыбаки и
рыбаков сами были в основном грубыми и эксцентричными и
нисколько не возражали против того, чтобы кто-то вошел и установил мольберт.
И так продолжалось, и, похоже, это достигло кульминации примерно в начале
Первой мировой войны, когда внезапно художник не мог больше переезжать в Париж,
американский художник был вынужден остаться в Америке, и так возникла эта огромная приток
художников в Провинстаун, среди которых выделяется Юджин О’Нил.Там он,
, написал свои первые пьесы, которые там были поставлены. Он прожил там почти
10 лет.

И это действительно сделало его сначала прибежищем для художников, а затем,
думаю, косвенно, местом, где можно было бы просто жить в относительной свободе,
ли вы художник, или просто псих или чудак.

ГРОСС: Теперь вы описали Провинстаун как место чудаков и
чудаков. Кто из самых интересных эксцентриков, которые регулярно играют
в Провинстауне?

г.КАННИНГЕМ: Ага. Да уж. На почте №
работала женщина, которая, к сожалению, вышла на пенсию, но была поэтессой. Я не думаю, что она когда-либо публиковалась, но она писала стихи и любила людей, которые писали стихи. И
, если бы вы отправляли стихотворение для публикации, вы бы сказали
ей, что, знаете, «Может быть, в этом конверте есть стихотворение», и она
скажет: «Хорошо. Спасибо », и очень осторожно, когда у нее будет время, отнесите его
в заднюю часть почтового отделения, где никто не сможет увидеть, спустите его через ее рубашку
и прижмите ее к обнаженной груди на удачу, прежде чем отправить.

Кроме того, в маленьком аэропорту всегда есть пазл, к которому
каждый может просто сложить несколько частей, ожидая своего рейса.

GROSS: Есть ли что-нибудь в молодом поколении в Провинстауне, которое
меняет сообщество способами, которые вы не совсем понимаете или не совсем понимаете?

Г-н КАННИНГЕМ: О, я имею в виду, я думаю, что работа молодых людей — вести себя
так, что 49-летний романист не может понять.Молодые люди
, которых несколько лет назад было больше, сделали
чрезвычайно изобретательными вещами с перетаскиванием. Была ночь, которую до сих пор время от времени возрождают, это была драг-шоу
. В нем мог быть любой житель города, но вы должны были одеться в драп,
, что бы вам ни было, и вы должны были петь — без синхронизации губ, вы должны были спеть рок-н-ролльную песню
. И казалось, что появился весь город.

GROSS: Больше не происходит?

Мистер КАННИНГЕМ: Нет, нет, нет.До сих пор существует мероприятие под названием Showgirls, более традиционное мероприятие по перетаскиванию
, которое включает синхронизацию губ, и мой блестящий друг
, которого больше нет, — он переехал в Сан-Франциско — спросил меня, не могу ли я провести с ним один
. Теперь я плохо выгляжу в платье. Подумайте, Мейми
Эйзенхауэр. У меня это просто не работает. Итак, я сказал: «Ну, знаете, я не возражаю против перетаскивания, но я не знаю, выдержу ли я такой уродливый вид».
Он сказал: `Нет, нет, нет, нет, нет. Я действительно хочу сделать дуэт Кейт Буш
и Питера Гэбриэла.Я Кейт Буш; вы Питер Гэбриел. И мы это сделали, и мы
были, я должен сказать, сенсационными и выиграли первый приз. Это было в том же году, когда я выиграл Пулитцеровскую премию
, и я с гордостью могу сказать, что, хотя каждый год они присуждают
еще одну Пулитцеровскую премию в области литературы, я единственный, кто выиграл Пулитцеровскую премию
в области литературы и танцовщиц в том же году. год.

ГРОСС: И этого для вас никогда бы не случилось за пределами Провинстауна.

Мистер КАННИНГЕМ: Нет, нет, нет, нет. Больше нет места.

ГРОСС: Майкл Каннингем. Его новая книга «Край земли» была опубликована только что в
году.

Телекритик Дэвид Бианкулли скоро покажет документальные фильмы 11 сентября. Это
СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Рецензия: телевизионные документальные фильмы, посвященные годовщине
терактов 11 сентября
ТЕРРИ ГРОСС, хост:

Надвигающаяся годовщина терактов 11 сентября принесла с собой
десятков новых телевизионных документальных фильмов, посвященных этому событию, а также день завтрашних программ
, в которых будет задействовано подавляющее большинство вещательных и
кабельных сетей.Телевизионный критик Дэвид Бианкулли имеет некоторые мысли по этому поводу, начиная с
, по его словам, с осознания того, что он не знает, что думать.

ДЭВИД БИАНКУЛЛИ сообщает:

Вот как работает критика, по крайней мере, на мой взгляд, и это
, в чем я должен быть уверен. В моем случае, поскольку я телевизионный критик
, я должен реагировать на то, что вижу. Я помещаю его в контекст, указываю на
, что, по моему мнению, он сделал хорошо или плохо, и в основном говорю, считаю ли я, что
стоит потратить время на его просмотр.Вот где ваше доверие ко мне приходит на помощь
. Если вы соглашаетесь со мной в большинстве случаев, то, возможно, вы настроитесь на
сэмплов «Псевдоним», «24» или «Баффи, истребительница вампиров», даже если у вас
не было заранее. С другой стороны, если вы не согласны со мной большую часть времени в
, то все, что меня действительно волнует, вы должны пропустить. В любом случае, пока я последовательна,
я могу служить своего рода барометром и быть полезным
вам как критику.

Но с этим освещением событий 11 сентября я не знаю, как вы можете мне доверять, потому что я не
уверен, что доверяю себе.В прошлом году, когда произошли атаки, моя работа заключалась в том, чтобы
смотреть, как все это происходит одновременно, на 11 телевизорах, каждый из которых настроен на другую сеть,
, и сообщать о том, что я видел. Я столько раз видел столько раз, что можно подумать,
Я оцепенел. Вместо этого я стал сырым. И когда несколько месяцев спустя начали появляться первые специальные документальные фильмы о
, в которых пожарные и другие
спасателей и выжившие рассказывали свои истории, все они глубоко тронули меня
и получили восторженные отзывы.

Ну, сейчас год спустя.Я уже видел много документальных фильмов о
падении башен, выживших членах семьи и о припоминании
коллег. Сегодня вечером есть еще два основных. На канале PBS «America Rebuilds»
ежемесячно анализируются работы по спасению, восстановлению и раскопкам на нулевой отметке
. А на ABC, «Репортаж с Граунд Зиро», основанный на книге
Денниса Смита, он берет интервью у пожарных и членов их семей о том, что произошло в
во Всемирном торговом центре год назад завтра.

Имея много таких специальных программ, я могу смотреть и оценивать их так же, как
любую другую документальную программу. Написание здесь немного нечеткое, там музыка
слишком сочная и так далее. Но время от времени появляется шоу
, которое пинает меня в живот, заставляет плакать и отбивает все эти аккорды, которые
потрясают меня до глубины души. Сегодняшний «Report from Ground Zero» — одно из
таких шоу, потому что невидимые интервьюеры проделывают огромную работу, заставляя эти
человек откровенно и очень естественно говорить о своих воспоминаниях и
эмоциях.Много говорят о нескольких поколениях пожарных
, когда отцы теряют сыновей, сыновья теряют отцов, а братья теряют братьев.

Это потеря делает это со мной, и вот где я не знаю, реагирую ли я,
, как телекритик, или просто реагирую. Год назад, когда башни-близнецы
были сровнены с землей, я сам потерпел некоторую потерю. Мой отец и мачеха
умерли недавно и внезапно за несколько месяцев до этого, и мой брак
неожиданно распался через 25 лет.Поэтому, когда этот отец-пожарный
рассказывает в «Report from Ground Zero» о своем пропавшем сыне-пожарном и каждую ночь идет домой
, чтобы встретиться со своим молодым внуком, я не знаю, потрясает ли меня
простого сочувствия или что-то более глубокое, но это сильно меня ударяет.

(Звуковой фрагмент из «Репортажа с Ground Zero»)

Неизвестный мужчина: Я ненавидел идти домой. Я ненавидел идти домой. Я ненавидел это, ненавидел
. Сделал это, спустился в квартал, тысяча человек, понимаете. Внук вышел
, сказал: «У тебя есть папа?» Я сказал ему: «Нет.Я сказал: «Мы его найдем».
Ну, это был не лучший сценарий, и это был день, в котором я прожил примерно
еще две недели каждый день с моим внуком. Потому что, когда я приходил домой каждый день
, он выходил счастливым. Я не видел папу. Он спрашивал: «Вы нашли его?»
Я бы сказал: `Нет ‘. И я предполагаю — я не знаю — может быть, полторы недели, две недели,
он перестал спрашивать.

БИАНКУЛЛИ: Что касается завтрашнего дня, когда почти все сети перейдут на
от стены к стене с памятным покрытием, я не знаю, что сказать вам об этом
.Но если я сейчас в чем-то уверен, так это в том, что реакция людей на
11 сентября и то, что они хотят или не хотят смотреть по телевизору год спустя,
очень индивидуальны. Наблюдайте за тем, что вы хотите, избегайте того, что вы должны, реагируйте
, как вы поступаете. Это ваш звонок, и я не могу быть вашим проводником.

ГРОСС: Дэвид Бианкулли — телекритик New York Daily News.

(Кредиты)

ГРОСС: Я Терри Гросс.
Расшифровки стенограмм создаются в срочном порядке, их точность и доступность могут отличаться.Этот текст может быть не в окончательной форме и может быть обновлен или изменен в будущем. Имейте в виду, что официальная запись интервью и обзоров Fresh Air — это аудиозаписи каждого сегмента.

Мастер художественной литературы сплетает воедино три женские жизни

Никакие описания или похвалы не могут оправдать слов Майкла Каннингема. Моя собственная копия The Hours подчеркнута и снабжена отрывками, к которым я возвращаюсь из года в год. Майкл Каннингем получил Пулитцеровскую премию за этот триптих, который одновременно является данью уважения госпоже г.Dalloway и тройной портрет трех женщин в три разных периода времени, борющихся за смысл своей жизни.

Пролог, рассказанный с разных точек зрения, начинается с последнего путешествия Вирджинии Вульф в реку, отягощенного камнями в карманах. С этой первой дозой самоанализа мы продолжаем бродить по разуму Вульф, пока она борется со своими личными мыслями, медленно ускользает от семьи вокруг нее и снова появляется, когда она берет ручку на чистую страницу, чтобы создать Mrs.Дэллоуэй . Точно так же мы близко знакомимся с двумя другими женщинами на разных этапах жизни. Клариссе, женщине средних лет из Нью-Йорка конца двадцатого века, поручено устроить вечеринку друга, подготовка которой вызывает воспоминания о прошлых отношениях и неожиданных взаимодействиях. Лаура, молодая жена и мать, живущая в Лос-Анджелесе в 1949 году, должна испечь торт на день рождения мужа, содержать дом в чистоте и всегда оставаться преданной заботой о своей идеальной семье.

Блестящая отметка Каннингема состоит в том, чтобы отточить текучесть повседневной жизни и то, как мы продолжаем выживать, несмотря на ее сложности — или благодаря им.Действия трех женщин исследуются настолько просто, что мы можем видеть действие таким, какое оно есть, значения, которые возникают, когда мы добавляем наши мысли к моменту и наблюдаем, как он внезапно становится чем-то совершенно другим. Жизнь больше нас, и все же мы постоянно пытаемся приспособиться к ней. « Почти идеально, этого почти достаточно, быть молодой матерью на желтой кухне, касающейся своих густых темных волос, беременной еще одним ребенком », — говорит себе Лаура.

Мастер своего дела, Каннингем изображает своих персонажей в свете и тени, обнажая грубые эмоции и жесткие вопросы, общие переживания и обширные мысли, которые часто остаются невысказанными.Его проза признает наш поиск ответов, направления — правильного количества счастья, правильного способа воспитания ребенка, правильной жизни, в которой нужно жить. Он показывает нам, что это нормально — и на самом деле, это ожидаемо — приписывать смешанный набор эмоций схожим моментам, добиваться успеха и неудачи, знать, что вы хотите другой жизни, но понятия не имеете, какой это должна быть. Его персонажи вкладывают более глубокие мысли о дружбе и материнстве, любви и смерти в лучшие слова, чем мы когда-либо могли бы выразить для себя.

Женщины уравновешивают друг друга, глядя на один и тот же мир с разной степенью рвения — Кларисса, любящая жизнь со всеми ее недостатками, исследующая то, как мы так отчаянно сражаемся, чтобы жить, любить и процветать. Лора сидит на грани счастья, которое она не уверена, что готова принять. Вирджиния, решившая написать мощный роман « Миссис Дэллоуэй », а затем покончить с собой, привносит противоречивый цвет в свои разделы, отражая диапазон эмоций, с которыми борются все три женщины.

Как следует из названия, время — это постоянная тема, предмет, который можно обсуждать, анализировать и раскручивать тысячами различных способов и при этом требовать дальнейшего исследования. Разгадка времени в контексте смерти уступает место комментариям об изнуряющих болезнях и их длительных последствиях, болезнях разума и тела, а также о гордости, обмане и страхе.

Роман Вульфа « Миссис Дэллоуэй » — это объект, который их всех связывает; Вульф размышляет о судьбе миссис Дэллоуэй, когда она пишет, Лаура погружается в историю, когда она читает, а Кларисса воплощает главную героиню.Отражение того, как легко потерять себя в ожиданиях, в других вымышленных мирах и идеях; как мы выглядим как мы сами и как выглядим рядом друг с другом. Роли, изображенные изолированно, в группах, против ответственности, трагедии и любви — все это разные версии нас самих.

Вы захотите взаимодействовать с этими персонажами так же, как и со своими мыслями, и уйдете с чем-то, о чем вы даже не подозревали. Часы, которые вы потратите на чтение этой книги, сольются с часами, которые еще стоят перед вами, пустые, но полные.

---

Сара Вудрафф — международный публицист HarperCollins.

вопросов и ответов с писателем Майклом Каннингемом

В серии лекций Герхольда на этой неделе в качестве докладчика в 2015 году выступил писатель Майкл Каннингем. Во время сеанса вопросов и ответов Каннингем ответил на ряд вопросов от студентов и преподавателей Capital. Колоколам была предоставлена ​​возможность поговорить с Каннингемом один на один после сеанса.

Scott: В какой момент своей жизни вы осознали, что хотите стать писателем?

Майкл Каннингем: Идея писать пришла, когда я учился в колледже. Мне трудно представить, чтобы кто-то когда-либо захотел стать писателем, если он не станет в первую очередь читателем.

S: Есть ли у вас авторы, которые, по вашему мнению, повлияли на ваш стиль письма?

MC: Джеймс Джойс, Вирджиния Вульф, Фланнери О’Коннор и Кормак Маккарти — все фантастические.Когда я училась в колледже, я прочитала книгу Мэрилин Робинсон «Домоводство», и она изменила мой мир. «Иисус» Сын «и» Train Dreams «Дениса Джонсона оказали на меня влияние. Я призываю всех прочитать «Черные билеты» Джейн Энн Филлипс. Дон Делилло, я считаю, просто пишет самые прекрасные и прекрасные предложения.

S: Что такого особенного в «миссис Вульф»? Дэллоуэй, который произвел на вас такое впечатление?

MC: Это была миссис Дэллоуэй как персонаж. В детстве я вовсе не был книжником, больше скейтбордом, чем литератором.Когда мне было 15 лет, миссис Дэллоуэй предложила мне девушка. Это была первая великая книга, которую я когда-либо читал. Он щелкнул лампочкой в ​​моей голове и повернул меня. Я понятия не имел, что с этим языком можно сделать что-то настолько красивое. Это был первый [роман], который остался со мной так, как никакая другая книга.

S: Что было самым важным, что вы узнали из того, что вы провели на семинаре писателей в Айове?

MC: Безусловно, самым важным было провести эти два года в замкнутом мире, где письмо имело большее значение, чем что-либо еще.Большую часть остального мира, особенно когда вы молоды, не публиковались, но все еще обретаете голос, на самом деле не заботится о том, что вы делаете. Это было погружение на два года в мир, где ничто другое не имело такого значения, как просто красивый приговор. Я был там в группе друзей-писателей, и все мы делились своими историями друг с другом, имея разные точки зрения. Даже спустя годы, проведенные вместе в Айове, мы все еще делимся друг с другом работой. Было важно внести вклад писателей вне факультета.

S: Какие аспекты вашего романа «Часы», по вашему мнению, сделали его таким сильным и достойным Пулитцеровской премии в области художественной литературы?

MC: Конечно, это правда, что с любым призом, особенно Пулитцеровской премией, я счастлив, но я должен держать это в перспективе. Пулитцеровская премия работает так, что книги выбираются комитетом из трех человек, который меняется каждый год, и они номинируют три книги каждый год. После объявления победителя раскрываются имена судей.[В год, когда меня наградили] один судья был критиком LA Times, другой — писателем, которым я восхищался и чьи работы были похожи на мои, и я понял, что в тот год это было как раз подходящее жюри для меня. Две другие номинации были очень хорошими книгами, и при другом жюри «Часы» не были бы выбраны. Я невероятно благодарен, но стараюсь не увлекаться этим.

S: Вы написали сценарий для фильма Сьюзен Майнот «Вечер». Каким был этот опыт и чем написание сценариев отличалось от написания романов?

MC: Я люблю писать сценарии; они представляют собой забавный гибрид творчества и решения головоломок.Сценарии должны быть определенной продолжительности. Это не может быть 45 или 400 страниц. Их нужно построить в трех действиях. Если вы посмотрите фильм без поворота сюжета в третьем акте, его будет сложно смотреть. Это действительно умная оценка нашего внимания как людей. Сценарии творческие, но они также похожи на кроссворд. Я безмерно восхищаюсь Сьюзен, и я понял одну вещь: я не думаю, что когда-нибудь смогу адаптировать роман, которым я восхищаюсь так же, как я восхищаюсь «Вечером», потому что вы должны его изменить.У вас разные чувства и способности, как у разных писателей, и мне может казаться, что я предаю роман Сьюзен. Но это было действительно приятно, и, собственно, сейчас я начинаю с одного.

S: Что вам больше всего запомнилось в карьере писателя?

MC: Я не могу указать на один конкретный случай, но [как опубликованный писатель] вы получаете письма от людей, которых затронули ваши книги. Они совершенно незнакомы отовсюду.Это однозначное удовлетворение. На самом деле для меня больше всего значат письма читателей.

S: Что вам больше всего нравится в письме?

MC: Я чувствую, что делаю работу, которую должен был делать. Я уверен, что каждый писатель сказал бы это, но я подозреваю, что каждый писатель также сказал бы, что есть дни, когда вы любите писать, и другие дни, когда вы это ненавидите. У вас есть выходные и выходные. Я чувствую себя обязанным [написать]. Я не могу представить себе что-нибудь еще.Всегда хочется, чтобы книги были лучше, чем они есть, но это лишь часть дела.

S: Какой совет вы бы дали студентам, интересующимся писательством, и начинающим писателям, пытающимся попасть в мир творчества?

MC: Не сдавайтесь. Это единственный совет, который у меня есть, но это серьезный совет. Мне понадобилось десять лет, чтобы получить хоть какое-то признание. Я учился в аспирантуре, и у меня была группа близких друзей, все они были одаренными писателями. Со временем единственная разница между мной и некоторыми из них заключается в том, что я не прекращал [писать].Остальные из них, какими бы талантливыми они ни были, отошли в сторону, так как накапливались отказы от отказов, а работа на полную ставку мешала до такой степени, что они просто постепенно перестали писать.

Вопросы, задаваемые студентами

Вопрос: В ноябре набирает популярность движение в социальных сетях — Национальный месяц написания романов. Что вы думаете об этом движении?

MC: Я не знал об этом, но это здорово! Одна из фантастических вещей, которые сейчас происходят, — это Интернет.Если вы писатель или писатель рассказов, вам не нужно идти в издательство, чтобы получить разрешение опубликовать [свою историю]. Мне нравится идея большего доступа для писателей. Интернет позволяет писателям с настоящими талантами создавать произведения, которые не должны ориентироваться на определенный рынок. Издательство стало коммерческим. [Опубликовать работу] никогда не было легко, но никогда не было так сложно. Так что я считаю, что Интернет — фантастическая вещь для писателей.

Q: Составляли ли вы когда-нибудь свои романы в соответствии с коммерческими предпочтениями или предпочтениями редактора?

MC: Боже, помоги мне, нет.В издательстве широко известно, что книга, которая считается бестселлером, не продается. Большинство дрянных бестселлеров — это книги, которые писатели больше всего хотят писать. Когда я начал писать, мне казалось, что я хочу писать увлекательные романы. Я пишу книги, которые мне больше всего хочется писать. Я поддерживаю жизнь [вместе] различными способами, такими как преподавание, написание сценариев и лекции. С таким же успехом вы можете написать то, что вам больше всего хочется, потому что вы не знаете, какой будет бестселлер, никто этого не делает.

Q: Как по вашему роману «Часы» сняли фильм?

MC: Ну, The Hours отсутствовали пару месяцев, когда продюсер забрал его в аэропорту Гавайев. Он связался со мной, чтобы узнать, как я отношусь к выбору этого фильма. Я не был уверен, потому что не знал, как это может быть фильм, и если бы это было так, я боялся, что это будет плохо. Тогда он предложил поставить сценария адаптации известного драматурга Дэвида Хэра. После того, как я согласился, он быстро подписал контракт с режиссером, наняв нескольких известных актрис, таких как Мерил Стрип, Николь Кидман и Джулианна Мур.Я участвовал в создании фильма, что необычно. Обычно, когда вы продаете роман, чтобы стать фильмом, он больше не ваш. Они были очень щедры, включив меня [в его постановку].

Q: Как писать женские персонажи?

Для меня загадочно, что мужчинам это не удается, и наоборот. Есть различия, но в первую очередь речь идет о том, как мир принимает вас. Когда я заканчиваю роман с женскими персонажами, я показываю его проницательным читателям, биологически женщинам.