Майкл Каннингем — Часы читать онлайн
1 23 4 5 6 7 …48
В конце концов, течение прижимает ее к приземистой квадратной опоре моста в Саутисе, спиной к реке, лицом к камню. Одна ее рука согнута в локте перед грудью, другая вытянута вдоль бедра. Над ней покрытая рябью сверкающая поверхность, в которой дробится тяжелое белое небо, прошитое темными силуэтами грачей. По мосту с грохотом несутся легковушки и грузовики. Мать с сыном (ему года три, не больше) переходят через мост. В руках у мальчика сломанная ветка. Он останавливается, приседает на корточки и пропихивает ее между перекладинами моста. Ветка падает в воду. Мать торопит ребенка, но потом все-таки разрешает ему постоять и посмотреть вниз на уплывающую ветку.
Итак, вот этот вечер в начале Второй мировой войны, вот мальчик с мамой на мосту, вот плывущая ветка, вот тело Вирджинии на речном дне, как будто ей снится все это: вода, мальчик с мамой, небо, грачи. По мосту грохочет грузовик. В кузове, обтянутом грязно-зеленым брезентом, солдаты в форме.
Они машут мальчику, который только что бросил в воду ветку. Мальчик машет в ответ. Потом просит мать взять его на руки, чтобы лучше видеть солдат и чтобы они его лучше видели. Это передается мосту, резонирует в его дереве и камне, входит в тело Вирджинии. Ее лицо, прижатое щекой к свае, вбирает в себя все это: грузовик и солдат, мать и ребенка.
Миссис Дэллоуэй
Остается еще купить цветы. Кларисса симулирует недовольство (хотя на самом деле любит заниматься такими вещами), оставляет Салли отдраивать ванну и выбегает, пообещав вернуться через полчаса максимум.
Нью-Йорк. Конец двадцатого века.
Входная дверь распахивается в июньское утро такой чистоты и прозрачности, что Кларисса невольно застывает на пороге, как замерла бы на краю бассейна над бирюзовой водой, плещущей о кафель, разглядывая жидкие сетки солнечного света, покачивающиеся в голубой глубине. Стоя на бортике бассейна, она вот так же оттягивала бы прыжок сквозь тончайшую мембрану холода, чистый шок погружения.
Несмотря на свою бездонную деградацию, при всей своей оглушительной и безнадежной коричневой обветшалости, Нью-Йорк обязательно дарит несколько вот таких летних утр; утр, исполненных столь непоколебимой веры в обновление, что она даже немного комична, как мультипликационный персонаж, без конца попадающий во всякие невероятные передряги и всегда выходящий из них целым и невредимым, готовый к новым подвигам.
И в этом июне деревья на Западной Десятой улице, торчащие в своих бетонных кадках среди собачьего дерьма и бумажных оберток, снова произвели на свет фантастические маленькие листочки. А в пыльном заоконном ящике у старушки из дома напротив между блекло-красными пластиковыми геранями пробился инородный одуванчик.
Как удивительно, как потрясающе на самом деле быть живой в такое июньское утро, живой и здоровой, почти неприлично богатой, спешащей в город по простому и понятному поводу. Она, Кларисса Воган, обычная женщина (в ее годы уже не имеет смысла прикидываться, что это не так), должна купить цветы и устроить прием.
Кларисса переступает порог, и ее туфля устанавливает скрипучий контакт с красновато-рыжим, поблескивающим слюдой камнем верхней ступеньки. Клариссе пятьдесят два, всего пятьдесят два, и она в почти противоестественно хорошей физической форме. Она чувствует себя практически так же бодро, как в то утро в Уэлфлите, когда, восемнадцатилетняя, распахнула стеклянную дверь и шагнула в такой же свежий и пронзительно ясный летний день, просквоженный солнечной зеленью. Стрекозы зигзагами носились среди рогоза. Пахло травой и соснами. Ричард тоже вышел следом за ней, положил руку ей на плечо и сказал: «Ну, здравствуй, миссис Дэллоуэй». Это он дал ей такое прозвище — взбалмошная мысль, бог весть почему пришедшая ему в голову на одной пьяной вечеринке в общежитии, когда он вдруг принялся доказывать, что фамилия Воган ей не подходит. Она должна носить имя какой-нибудь великой литературной героини, заявил он и, отвергнув предложенных ею Изабеллу Арчер и Анну Каренину, настоял на миссис Дэллоуэй как на единственно приемлемом варианте.
Дело было не только в совпадении имен, достаточно знаменательном самом по себе, но — что еще важнее — в предощущении сходной судьбы. Было очевидно, что провидение не потребует от Клариссы вступить в катастрофический брак или броситься под колеса поезда. Ей предназначено чаровать и процветать. Из чего с неотвратимостью следовало, что она есть и будет миссис Дэллоуэй. «Красиво, правда?» — сказала она в то утро Ричарду. «Красота — шлюха, — ответил он. — Я предпочитаю деньги». Ему нравилось острить. Кларисса, как самая юная в их компании и вдобавок единственная женщина, чувствовала, что имеет право на некоторую сентиментальность. Если тогда шел конец июня, они с Ричардом уже были любовниками. Уже миновал почти целый месяц, как Ричард оставил Луи (Луи, фантазия на тему «мальчишка с фермы», ходячая чувственность с томным взором) и пришел к ней.
— А я предпочитаю красоту, — сказала она. Потом сняла с плеча его руку и укусила за кончик указательного пальца чуть сильнее, чем собиралась. В восемнадцать лет, с новым именем можно было позволить себе все что угодно.
Наждачно шурша гравием, Кларисса спускается по ступенькам. Почему она не способна острее переживать Ричардовы так неуместно совпавшие успех («пророческий, исполненный подлинного страдания голос американской литературы») и упадок («мы вообще не можем обнаружить у вас Т-лимфоцитов»)? Что с ней?
Она любит Ричарда, она постоянно думает о нем, но этот летний день она любит все-таки немножко больше. Она любит Десятую улицу по утрам. Иногда она чувствует себя бесстыжей вдовой, которая, обесцветив волосы пергидролем, под прикрытием траурной вуали высматривает перспективных женихов на мужниных поминках. Из них троих — Луи, Ричард, Кларисса — она всегда была самой циничной и наиболее склонной к романтическим авантюрам. Она терпит подтрунивания по этому поводу уже более тридцати лет. Для себя она давно решила отказаться от борьбы и извлекать максимум удовольствия из своих недисциплинированных чувственных эскапад, которые, по замечанию Ричарда, сильно смахивают на недобрые и вместе с тем полные неподдельного обожания реакции не по летам развитого, на редкость противного ребенка.
Она знает, что поэт типа Ричарда стал бы редактировать это утро, вымарывая случайную уродливость вместе со случайной красотой в поисках экономической и исторической правды, стоящей за здешними старинными кирпичными таунхаусами[1], угрюмыми архитектурными излишествами епископального собора и сухопарым мужчиной средних лет, выгуливающим джек-рассел-терьера (эти бойкие кривоногие собачки стали вдруг необычайно популярны на Пятой авеню), а она, Кларисса, просто наслаждается видом этих домов, этого собора, этого прохожего с собакой, наслаждается, и все. Это по-детски, она понимает. Слишком некритично. Такая любовь — попробуй она (в ее годы!) признаться в этом прилюдно — поставила бы ее на одну доску с наивными простаками, христианами с акустическими гитарами и женами, отказавшимися от вредных привычек в обмен на свое содержание. И тем не менее, она чувствует, что в этой неразборчивой любви есть что-то невероятно глубокое, как если бы все в мире было частью огромного непостижимого плана и каждая вещь носила тайное имя, не поддающееся языковому выражению, но являющееся самой этой вещью, как мы ее видим и чувствуем.
Это абсолютное и безусловное восхищение и есть, как она начинает думать, ее душа (смущающее, сентиментальное слово, но как еще это назвать?), та ее составляющая, которая, возможно, переживет распад тела. Кларисса никогда ни с кем этого не обсуждает. Она не щебечет и не захлебывается от восторга. Лишь изредка восклицает что-нибудь по поводу очевидных проявлений прекрасного, и то сохраняя определенную взрослую сдержанность. Красота — шлюха, порой говорит она. Я предпочитаю деньги.
Читать дальше
1 23 4 5 6 7 …48
«Дом на краю света» отзывы и рецензии читателей на книгу📖автора Майкла Каннингема, рейтинг книги — MyBook.
Что выбрать
Библиотека
Подписка
📖Книги
🎧Аудиокниги
👌Бесплатные книги
🔥Новинки
❤️Топ книг
🎙Топ аудиокниг
🎙Загрузи свой подкаст
📖Книги
🎧Аудиокниги
👌Бесплатные книги
🔥Новинки
❤️Топ книг
🎙Топ аудиокниг
🎙Загрузи свой подкаст
org/BreadcrumbList»>отзывов и рецензий на книгу
satanakoga
Оценил книгу
Галактики взрываются у него над головой, а он в одних трусах в горошек (с) — да ведь это же про меня. Что-то происходит, по сути происходит всё, а я не готова, или же ничего не происходит, а я подпрыгиваю от нетерпения — ну вот, вот, сейчас, ну же..облом. Так всегда, и только трусы могут быть и в цветочек, и в горошек, и в барашки — опционально.
Мы много что собираемся сделать.
Скоро, через час-другой, вечером, завтра, на следующей неделе.
Собираемся, откладываем на потом, не пользуемся какими-то вещами — они ж чересчур хорошие, на лучшие времена отложить их; думаем, мол, надо восстановить отношения с теми и теми, а всё как-то некогда. И на переднем плане ты сам. А потом поздно. Грустно.
Герои Каннингема живут предварительной жизнью, в расчёте на то, что что-то настоящее, значительное — отношения, чувства, события — случится с ними потом, в будущем. А на самом деле, всё было вот сейчас, прямо сейчас.
Острое чувство бесприютности и одиночества. Женщины, мужчины очарованы, отравлены, заражены духом шестидесятых — потерянность, беспечность, ожидание перемен. А ведь они уже произошли, эти перемены, мало того — происходят каждую минуту, непрерывно. Только вы не заметили, вы всё ещё ожидаете чего-то несусветно-замечательного, неординарного и яркого. Не серого — индиго, электрик, фуксия.
Джонатан, Бобби, Клэр — любовный треугольник, но это совсем не история гомосексуальной любви, положившей на лопатки любовь гетеросексуальную, нет — просто история любви, подпорченной сомнениями и страхами.
Как это — быть Джонатаном — всю жизнь любить человека и не осмеливаться сделать решительный шаг навстречу, потому что это настоящее? это оно? может быть, нужно ещё немного подождать? ведь будет знак, да?
Как это — быть Клэр — одинокой женщиной, которая потихоньку перестала быть молодой, а потом полюбила неподходящего человека, даже двух — но не могла себе в этом признаться, а продолжала населять свой выдуманный мир иллюзиями семейной жизни — вроде бы да, почти, но нет, не то.
Как это — быть Бобби — человек-пластилин, добрый, гибкий, мечтательный. Он готов помочь, утешить, подставить плечо и спину, он любит всех — но Клэр просто любит, а без Джонатана не может жить.
Прекрасная книга. Отчаянная, грустная, правдивая. Это было больно и пронзительно хорошо.
17 октября 2012
LiveLib
Поделиться
marina_moynihan
Оценил книгу
«Дом на краю света» я заранее представляла себе эдаким кинороманом.
А весточка о том, что плотность геев на страницу текста сделает и гея гомофобом, заставила думать о Каннингеме как об Альмодоваре от литературы. Да и в процессе чтения ориентиры нашлись. «Баллада о Джеке и Роуз» (со стремлением удержать 60-е, инцестуальными порывами и обаянием американской глухомани) — для «Части первой». «Часть вторая» началась как какая-нибудь «Загадочная кожа» (с влюбленностью девушки в друга-гея, отъездом в Большой Город и беспорядочным съемом партнеров) — но тут же убедила меня в несостоятельности любых сравнений. Пушо, во-первых, Каннингем написал «Дом» задолго до повальной моды на выдавливание пост-хиппанских подростковых прыщей в кино.
Во-вторых, сила воздействия не сравнима с любой фильмой. Он пишет так ловко, почти не скатываясь в пошлую афористичность «за жизнь», что мысли надолго входят в эту надеждую колею. То и дело ловишь себя на том, что подмечаешь какие-то вещи в стиле, характерном для героев. Наконец, падение интереса к роману вовсе не прямо пропорционально времени, прошедшему с финала.
Я не заставила себя расстаться с книгой даже в материальном плане — болтается в сумке; не говоря уж о том, что с некоторыми вещами так и не смирилась. С тем, например, что взрослая Ребекка вряд ли вспомнит (или узнает), как слабый Эрик плясал для нее с игрушечной обезьянкой. А болезненнее всего те вещи, которые легко пропустить. Вот паника Боба, когда Джонатан прыгает в ледяную воду («увидел взметнувшиеся вверх осколки») — это боязнь потерять друга или ретроспективный ужас из-за брата, взметнувшихся осколков вокруг тела которого когда-то не успел испугаться? Или то, как неуловимо автор состаривает героев, делая их похожими на родителей. В этом издании все сопровождается дикими переводами названий рок-хитов («Пурпуровая мгла» — спасибо, что не «Сиреневый туман»), и это придает легкий налет веселого фамильярного кретинизма.
И через всю книгу — не новая, но нужная мысль об исконном одиночестве человека из-за его способности посочувствовать чужой боли, но неспособности ее почувствовать.
Нет ведь никаких «ангелов с одним крылом, которые могут летать лишь обнявшись». Есть слепые и хромые, которые ведут друг друга. И никакой это не кинороман, а самый настоящий роман-роман со сложной генеалогией проблем и таким чистым их видением, что хочется непременно дать книгу своим консервативным родителям. И да не убоятся они нетрадиционной любви — тем более, любовь главных героев скорее внеземная, чем нетрадиционная.
22 июля 2011
LiveLib
Поделиться
Anastasia246
Оценил книгу
«Дом — это тоже способ бегства. Он наш, он дан нам, чтобы мы могли уходить им возвращаться…»
Предупреждение: если у вас имеются предубеждения относительно нетрадиционных форм отношений (и если вам меньше 18 лет), то данная книга не для вас. За предрассудками, личной неприязнью, возможно, предвзятостью или же просто непониманием этой сферы легко пропустить и прекрасный слог романа, и глубину чувств персонажей книги, и красивую линию любви (пусть и не совсем обычной в общепринятом смысле этого слова).
..
О чем книга, каждый из читателей скорее всего ответит по-своему и будет прав. Переплетение тем (взаимоотношения супругов, отцов, матерей и детей; вообще тема семьи и брака в глобальном контексте; темы одиночества, покинутости, отчужденности, «инаковости»; тема своего места в этом мире и в этой жизни; мир мертвых и мир живых, бренность и обреченность всего сущего и всего земного и это еще далеко не все, о чем поведает автор в своем произведении) на фоне таких провокационных и острых сюжетных линий делает этот вопрос («о чем?) бессмысленным.
Эта книга для тех, кто хочет увидеть жизнь во всем ее многообразии, неприглаженную правду жизни. Здесь нет ничего вечного, сколько-нибудь постоянного, не за что (не за кого) уцепиться в этом вечно ускользающем, рушащимся на твоих глазах мире. Каждый день, каждый час, каждую минуту тебя поглощает рутина, близость смерти, увядания, расставания (потому и надо быть благодарным за все). Здесь нет идеальных людей, как нет и идеальных отношений, семей, здесь постоянно приходится начинать все сначала, отстраивая по кирпичику свое настоящее после очередной жизненной неудачи.
«…вечно брести сквозь невероятную тишину, чувствуя близость, но так и не достигая никогда огней родного дома»
«У меня нормальная работа, личная жизнь, друзья. Почему же я чувствую себя таким потерянным и одиноким? Почему я чувствую себя неудачником? Я просто хочу знать…«
Хотя почему — неудачи? Книга-то как раз и учит относиться ко всему легко: не обращать внимания на мнение окружающих, соседей, родителей, друзей; каждый имеет право жить так, как хочет. Бобби и Джонатан имеют право любить друг друга, Элис имеет право бросить мужа после 30-ти лет брака, Клэр имеет право родить ребенка «для себя»…Нет в жизни ошибок, неправильных решений (есть только непоправимые), есть опыт, есть момент жизни «здесь и сейчас». И чем скорее мы к нему придем, тем лучше…Потому и финал такой оптимистичный (после такой-то грустной книги): не надо откладывать жизнь «на потом», ею нужно наслаждаться прямо сейчас (пока не стало слишком поздно), и герои наконец-то это понимают.
4/5, у меня нет нетерпимости к подобным людям, но и поверить до конца в такую историю мне было, признаюсь, сложно. Но это не претензия к книге, а, наверное, больше к явлению как к таковому…Читала на эту тему и другие произведения: «Горбатая гора. Рассказы (сборник)» Энни Прул , «Комната Джованни» Джеймс Болдуин (собираюсь в скором времени по игре читать и «Одинокий мужчина» Кристофер Ишервуд — интересно будет сравнить впечатления) и всегда для меня на первый план выходит именно жизненная драма, а коллизии сюжета остаются какими-то туманными, призрачными декорациями, а дом — такая фантастически объемная метафора, место уединения, общности, покоя….
P.S. И еще — удивительное дело — в книге совсем нет «побочных» сюжетных линий или второстепенных героев. Герои, даже появляясь в книге на несколько страниц, тем не менее надолго запоминаются. Старший брат Бобби Карлтон, погибший в 16 лет; умирающий Эрик, бывший любовник Джонатана; Нед, отец Джонатана, тоже умерший, кстати, чей прах должен развеять его сын.
..так или иначе все эти линии связаны со смертью — «наши привязанности лежат за пределами этого мира живых«…
«Я связан и с живыми, и с мертвыми. Я живу не только для себя, не только за себя одного…»
Смерть как напоминание живым…
27 мая 2020
LiveLib
Поделиться
Lilit_Fon_Sirius
Оценил книгу
Когда роман оказывает сильное воздействие на читателя, не являясь при этом насыщенным какими-то исключительными событиями, издатели любят апеллировать к регалиям самого автора или непосредственно романа. В случае Майкла Каннингема первое, что мы узнаем об авторе из аннотации – это то, что другой его роман «Часы» получил Пулитцеровскую премию. Почему нельзя рассказать о «Доме на краю света» так, чтобы было понятно, ради чего его стоит собственно читать? Тем более, учитывая, что это действительно очень сильное произведение.
Повествование романа развивается в нескольких плоскостях – с точки зрения сначала ребенка, потом подростка, и в дальнейшем взрослого мужчины Джонатана, его матери Элис, друга Бобби и подруги Клэр.
Они дружат, влюбляются, сомневаются в себе и в других, совершают поступки, в общем, живут.
Главным лейтмотивом романа, пожалуй, становится тема одиночества. Герои вроде бы вместе, но каждый – глубоко одинок. Бобби теряет в раннем возрасте брата и затем мать, и эта потеря образует как бы глухую пустоту в его душе, которую он заполняет лишь музыкой. А в отношениях с другими он плывет по течению, ничего сам не меняя, вещи с ним просто случаются. Джонатан встречается с другими молодыми людьми. Но все эти встречи мимолетны, он не позволяет себе влюбляться. Клэр тоже одинока. Они делят с Джонатаном квартиру и подробности личной жизни, она даже по-своему его любит, но это любовь как бы отстраненная.
Необходимо упомянуть, что в романе не только присутствуют описания гомосексуальных отношений, но и то, что эти описания довольно-таки подробные. Также из остросоциальных тем в книге есть сцены употребления наркотиков несовершеннолетними. Поэтому роман не рекомендуется читать людям, чувствительным к данным темам.
К несомненным достоинствам романа относится полное погружение в жизнь персонажей. Они мечтают о свободе, о будущем, но живут в неизменяемом настоящем. Даже когда они обретают свой маленький рай, он тоже рассыпается в прах от своей невозможности. Все повествование пронизано болью и меланхолией. И вот эта способность так сильно напитать прозу чувством сделала для меня Каннингема исключительным автором.
В заключение можно сказать, что «Дом на краю света» – роман грустный, но эта грусть светлая. Смерть проходит рядом, но тем ценнее становится жизнь. И ее ощущение – в природе, в музыке, в настоящем моменте именно таком, который нам дан, не в чем-то придуманном. Дом на краю света – это место немного за гранью реальности, но в которое всегда можно вернуться.
26 ноября 2019
LiveLib
Поделиться
Zweig-geniy
Оценил книгу
Думаю, не стоит говорить, что в этом произведении речь пойдет о геях. Об этом говорят все, нет, почти все рецензии на эту книгу.
Но я всё же скажу: я не увидела в них геев, они скорее маленькие, одинокие дети, которым не хватает тепла. Они нашли друг друга и со свойственным детям любопытством начали изучать своё тело и…увлеклись.
А ещё, я не увидела Бобби, одного из главных героев, так, как мне хотелось. Он был мне знаком, близок. Но не только потому, что в моей жизни был человек, со схожей судьбой… он был мне симпатичен. Сначала он вселял в меня боль, страх, потом уважение, и, наконец, восхищение. Он мечтал, хотел и добивался.
Загадкой для меня остается ещё и то, чего испугался брат Бобби, когда побежал от кладбища домой. Я рассчитывала, что Бобби отыщет его девушку и спросит, что же он тогда говорил, почему он побежал…
Но Майкл Каннингем оставил место для размышлений.
А так история необычна и привлекательна.
Каннингем пишет так легко и непринужденно, что ты не сразу осознаешь какие страшные темы он поднимает. У тебя лишь замирает сердце, ты перестаешь дышать и жадно пожираешь предложения, но страх появляется только тогда, когда ты прокручиваешь в голове то, что прочитал.
В этой книге есть многое: есть любовь. Дружеская любовь, платоническая любовь ,любовь к близким, любовь к ребенку,любовь к делу, любовь к жизни и к своему месту в жизни. Смерть. Внезапная смерть, естественная смерть, смерть которая тебя стережет, но упускает, и смерть, которая дышит тебе в затылок. А ещё в этой книге есть дом. В доме, поселился треугольник, но не «Необычный любовный треугольник» из двух мужчин и женщины (без учета ещё двух людей) ,а другой, более естественный, но так ярко выраженный именно здесь — жизнь, смерть и любовь.
22 марта 2012
LiveLib
Поделиться
ice_bre…@icloud.com
Оценил книгу
Хорошая Книга.
27 декабря 2021
Поделиться
Премиум
(420 оценок)
Читать книгу: «Дом на краю света»
Майкл Каннингем
О проекте
Что такое MyBook
Правовая информация
Правообладателям
Документация
Помощь
О подписке
Купить подписку
Бесплатные книги
Подарить подписку
Как оплатить
Ввести подарочный код
Библиотека для компаний
Настройки
Другие проекты
Издать свою книгу
MyBook: Истории
Michael Cunningham: Sample Days
Автор:
Donna Bowman
Мы можем получать комиссию за ссылки на этой странице.
BooksReviews
Дни образец
Автор
Майкл Каннингем
Издатель
Farrar Straus Giroux
в романе «Майкл Каннингем» в «Three Thry» в «Three Thry Estistriams». Вульф Миссис Дэллоуэй . В новом романе Каннингема « образцовых дней » три центральных персонажа из трех разных исторических периодов размышляют над одной и той же книгой: « листьев травы» Уолта Уитмена. В эпизоде Часы, появляется Вульф. В Образцовые дни появляется Уитмен. Если бы он уже не написал два предыдущих романа в разных формах, этот парень Каннингем рисковал бы репутацией пони с одним трюком,
Но о, какой это трюк. Каннингем, похоже, изобрел собственную литературную форму, и в Образец дней , он создает его с уверенностью мастера. Часы Тонкий силуэт и скупая меланхолия уступают место более обширному и пустынному ландшафту Нью-Йорка.
«В машине», действие которой происходит в конце 19 века, рассказывается об умственно отсталом мальчике, которому после механической аварии приходится работать на фабрике своего брата. Иногда, когда он открывает рот, чтобы заговорить, слова Уитмена выходят вместо его собственных. «Детский крестовый поход» переходит к событиям после 11 сентября. Женщина-полицейский на горячей линии угроз понимает, что среди всех чудаков и психов она разговаривала с настоящим террористом — мальчиком, который вскоре после звонка обнял совершенно незнакомого человека и взорвался. Пока полицейские охотятся за «братьями», которых он упомянул в своем звонке, она задается вопросом, дают ли фрагменты стихов Уитмена, которые он цитировал, какие-либо подсказки. Действие «Like Beauty» происходит в следующем столетии, после того как ядерные аварии сделали большую часть восточного побережья радиоактивной, а Нью-Йорк превратился в дешевую колонию Вильямсбург, штат Вирджиния. После того, как «биологи» объявили вне закона себе подобных, андроид-реконструктор, изрекающий Уитмена, бежит из города, убеждая другого социального изгоя, инопланетную няню, присоединиться к нему.
Вместе они едут в Денвер, где, согласно программе андроида, 21 июня должно произойти что-то большое.0003
Стены между временными измерениями становятся тонкими в Образце Дней . Имена и фразы эхом отдаются эхом, как если бы три новеллы были соединенными комнатами в огромной подземной пещере. Тем не менее, Каннингем достигает в этой большой работе такой же интимности, как и в «Часы» , помещая смысловые миры в невысказанную мысль. Его персонажи — мужчины и женщины, дети и взрослые, человеческие, механические и инопланетяне — все поют великие песни Уитмена о мужской красоте Америки. Из них Каннингем синтезирует свою собственную тему: смерть, если к ней подойти без страха, высвобождает дикую духовную энергию, способную породить новую эпоху или просто разрушить старую. С мастерством и отвагой он исследует цели, для которых смерть может быть средством, в великом американском романе эпохи терроризма.
Майкл Каннингем: Новые семейные прогулки
Майкл Каннингем карабкается по стенам, хотя это не проявление нервозности: он просто пишет.
В крошечной галерее на шестом этаже в Гринвич-Виллидж, которую он раньше называл своим домом, а теперь называет своей студией, на одной стене кухни есть текст. «Сейчас это Фланнери О’Коннор», — говорит он, приветствуя своего посетителя PW босиком, в черных джинсах и черной футболке. Текст, написанный плавной рукой Каннингема, нацарапан белым мелом поверх того, что он называет «черной краской для классной доски». На противоположной стене на винтах висит четверостишие стиха, сделанное из одного непрерывного отрезка проволоки для картин.
Изобилие текста в самом рабочем пространстве Каннингема кажется подходящим интерьером для обсуждения его нового романа «Часы » («Прогнозы», 31 августа), в котором искусно переплетены три новеллы, вдохновленные классическим текстом модернизма, «Миссис
Каннингем, худощавый, шести футов ростом, вертится в своем письменном кресле на цыпочках, грациозно, но со сдержанной энергией писателя, привыкшего работать в своем пространстве, а не говорить.
Тем не менее, тема Вирджинии Вулф приносит некую тишину.
«Я познакомился с работами Вулф, — вспоминает он, — в старшей школе, где очень грубая, трудная, слегка сумасшедшая девочка с взлохмаченными волосами и длинными ногтями, которая обычно слонялась за спортзалом и курила сигареты, провозгласила ее быть гением». Каннингем, «не особенно книжный ребенок», по его мнению, купил миссис Дэллоуэй в местном книжном магазине, «и книга просто поразила меня; с тех пор я почти постоянно думаю о ней».
Спустя 25 лет Каннингем понимает Вулфа в контексте литературы века. «Вульф и Джойс, — отмечает он, — были, конечно, великими деятелями модернизма. в каждом атоме человеческого опыта. Одно из великих достижений Миссис Дэллоуэй было настойчивым утверждением Вульфа, что все, что вам нужно знать о человеческой жизни, может содержаться в двух людях, вместе пьющих кофе. , Каннингем рассказывает три истории, каждая из которых обманчиво мала по масштабу, об одном дне: Вулф утром за пределами Лондона в 1923 году, когда она пытается преодолеть семейные отвлечения (незапланированный визит ее сестры Ванессы, колючая эгоцентричность мужа Леонарда), чтобы работать над тем, что станет Миссис Дэллоуэй ; меланхолическая история, действие которой происходит в 1949 году, о некой Лоре Браун, неудовлетворенной домохозяйке из пригорода Лос-Анджелеса, которая сбегает от своего маленького сына и дневной работы по приготовлению пищи (это день рождения ее мужа) ради сеанса в гостиничной постели, который она проводит за чтением миссис Дэллоуэй ; и июньский день из жизни Клариссы Воан, 50-летней лесбиянки, которая живет в Гринвич-Виллидж и которую ее самый дорогой друг Ричард, писатель, умирающий от СПИДа, называет «миссис Дэллоуэй», для которого она планирует вечеринку.
«Возможно, я никоим образом не лучший и не самый надежный авторитет в том, о чем я пишу из книги в книгу», — говорит Каннингем, потягивая черный кофе и куря. «Но когда я оглядываюсь назад на то, что я написал, весь вопрос о семье просто бросается в глаза, как, я думаю, и у любого, кто читал мои книги. Кажется, у меня есть какая-то фиксация на самом понятии семьи, что меня несколько удивило
«Но пока я писал эту книгу, — продолжает он, — я подумал, ну наконец-то я больше не пишу о семьях. Наконец-то я оставил это в прошлом. И знаете что? , еще раз, является призраком странной, расширенной, постнуклеарной семьи».
Огайо в Айову через Европу
Путь Каннингема к тому, чтобы стать писателем, был не более и не менее обычным, чем у большинства, изобилующим стандартными промежуточными остановками и неизведанными переулками. Каннингем родился в семье, которая в благополучные пятидесятые годы пользовалась растущими перспективами. Он жил в Огайо, в Европе (куда их привела рекламная карьера отца), а затем в возрасте 10 лет переехал в Калифорнию. Его мать сохранила дом, а Каннингем и его младшая сестра, как и целое поколение американских детей, воспитаны на рок-н-ролле и бунте. Каннингем поступил в Стэнфордский университет, некоторое время считал себя художником и, узнав о Мастерской писателей в Айове, прислал несколько рассказов.
«Я приехал в Айову в 1978 году с настоящим трепетом по поводу того, хочу ли я быть писателем, смогу ли я стать писателем. В тот момент у меня не было особой решимости. Моя серьезность проявилась, когда я поступил туда. Я оказался среди 60 с лишним человек, некоторые из них чрезвычайно талантливы, которые были готовы совершить убийство из-за абзаца.
Это место с очень высокой конкуренцией, но мне оно нравилось. И что-то в этом есть. заставил меня вздрогнуть».
Учителем Каннингема была романистка Хильма Волитцер — «замечательная и очень вдохновляющая», — говорит он. Он вспоминает те ранние дни с некоторым удовольствием, потому что на короткое мгновение все казалось таким простым. «В Айове мне повезло: история в Atlantic Monthly и еще один в Paris Review , что привело меня к совершенно ложному заключению, что если писать было не совсем легко, то мне это должно было быть легко. Я просто писал вещи и публиковал их. Мальчик, я ошибался!»
Слушая, как Каннингем рассказывает свои истории, становится очевидным, что одним из его даров является мгновенное и полное погружение в эмоции, которые он описывает. тянется за крепким напитком, вспоминая, как что-то пошло не так. Теперь он довольно кричит.0003
«И я разослал такие же сильные истории тем же людям, которые опубликовали другие, и я начал получать их обратно так быстро, что сомневался, что их вообще читают.
Я подумал, ну ладно, неужели такое может быть? »
К счастью, агент Каннингема, Гейл Хохман, помогла ему преодолеть трудные времена. Хохман представлял Каннингема со времен его пребывания в МИД. «Она приехала в Айову, чтобы показать студентам, как выглядит агент. «Вот так!» — сказала она, — и Каннингем раскинул руки в подобии дивы, а затем подпрыгнул, чтобы поймать чайник со свистком.
«Я показал Гейл пару вещей, и она согласилась представлять меня. Слава Богу! И она героически отвечала на все мои звонки и время от времени присылала мне ободряющие письма в течение многих лет, когда ничего не происходило.»
«Когда ничего не происходило» — это период в 10 лет, последовавший за публикацией первого (и ныне забытого) романа Каннингема « Золотых штатов », опубликованного Барбарой Гроссман в Crown в 1980 году. Теперь он признает, что никогда не был очень понравился роман. «Мне было около 30, — объясняет он. «Я работал в баре и подумал, что скоро стану 50-летним, у которого однажды была история в Парижское обозрение .
Так мне удалось закончить этот роман. Барбара прекрасно издала его, и он получил очень хорошие отзывы, и было продано семь или восемь экземпляров». возил меня ненадолго в Небраску с женщиной, ненадолго в Грецию с парнем».0026 . А все началось в отеле New Yorker .
В 1988 году, чтобы доказать новому возлюбленному (Кен Корбетт, с которым Каннингем с тех пор вместе), что жизнь писателя была несчастной, он отправил главу из своей незавершенной работы на номер жителя Нью-Йорка . «Посмотрите, — сказал Каннингем своему новому кавалеру, — как быстро это возвращается. Думаете, это хорошо? Смотри».
И он вернулся, но с длинным меморандумом от редактора Дэна Менакера. «Люблю историю, люблю историю, люблю историю, но…» — так резюмирует письмо Каннингем. «И была приложена рукописная записка: «Позвоните мне, или я позвоню вам». И он сделал».
The New Yorker опубликовал рассказ после некоторых исправлений под названием «Белый ангел». И это произвело фурор.
«Когда эта история появилась, Гейл начала получать звонки от редакторов со всего мира: «Можем ли мы посмотреть роман?» Но больше всего мне понравился звонок от Роджера Штрауса, который не сказал: «Мы хотели бы увидеть его роман», а скорее: «Если он сможет написать что-то, что мне так нравится, я верю, что он может написать целую книгу». . И мы хотели бы его опубликовать».
К счастью для Каннингема, у него еще не было романа. Ему потребовалось еще два года, чтобы закончить книгу «Дом на краю света» , в которой чередующимися голосами описывалось взросление двух мальчиков из Кливленда (один из которых гей), судьбы их семей и их семьи.
Новый семейный роман
Плоть и кровь последовал в 1995 году, и именно здесь опасения Каннингема по поводу почитания нового типа семьи, пожалуй, разгорелись сильнее всего.
485-страничная книга «Плоть и кровь » была гораздо более крупной книгой, чем любая другая, которую я когда-либо писал. Она охватила 100 лет, и у меня были действительно дикие амбиции. Книга была написана, когда многие люди, которых я любил, Мое желание написать лучшую книгу, на которую я был способен, было переплетено с моим желанием написать книгу, которая каким-то образом способствовала бы борьбе за лекарство от СПИДа9.
«Думаю, мой интерес к постнуклеарной семье, в которую могут входить, скажем, биологическая мать, однополый любовник и трансвестит, живущий внизу, возможно, обусловлен тем, что я гей, переживший эпидемию СПИДа. Очевидно, что все пишут о том, что они знают. Я пережил эпидемию, которая включает в себя наблюдение самых разных вещей, возможно, одна из самых значительных из них — видеть, как небиологические семьи преуспевают так, как биологические семьи не могут».
Плоть и кровь встретили неоднозначные отзывы, некоторые приветствовали дерзкий пересмотр семейной динамики, другие утверждали, что художник Каннингем стал гей-популистом. Но Каннингем знал, что делает, растягивая формулу семейной саги.
«Я очень хотел, чтобы книга была доступна для более широкого круга людей, под которыми я подразумеваю не «геев» или «гетеросексуалов», а людей, которые очень мало читают. Не так уж много книг можно дать больному 28-летнему мужчине, у которого не так много книг для чтения.
Я имею в виду, вы можете принести ему Достоевского, но будет ли он прочитан? Я хотел, чтобы «Плоть и кровь» обладала одними из самых простых достоинств мягкой книги. Были вещи, которые я бы сделал по-другому сейчас, но я был доволен реальным диапазоном откликов, которые он получил.
«У меня есть друг, который сказал мне что-то, что задело меня за живое», — продолжает он. «Она сказала, что мы, кажется, находимся в той точке, когда геи могут писать о других геях, но не лезьте в семейный альбом, не пишите о натуралах, домохозяйках и тому подобном. Потому что тогда вы перешли какую-то черту».
Друг Каннингема может быть прав; что не означает, что он прислушался к ее словам. В «Часы » он пишет о натуралах, геях, лесбиянках, подростках, домохозяйках и великих деятелях западной литературы — и ловко соединяет их всех в рассказе о любви, приспосабливающейся к различиям. Итак, ясно, что семейный альбом все еще находится в стадии редактирования, так же как слова на кухонной стене Каннингема, без сомнения, будут стерты, заменены новым текстом с новым значением для нового дня.
