Оксана Забужко: «Двадцать три года мы душу отращивали»
Наш разговор с украинским прозаиком, мыслителем, поэтом Оксаной Забужко начался почти два месяца назад. Мы не могли его завершить, и не только потому, что Оксана Стефановна провела это время в разъездах по Украине, в телестудиях, на публичных лекциях и на майдане. Украинская (и российская) действительность менялась за эти месяцы быстрее, чем формулировались вопросы и оттачивались ответы. Тем не менее мы говорили о будущем — не о том, которое наступит после 16 марта, а о том, которое началось с появлением майдана.
— Наш разговор может пойти в самую неинтересную сторону, если мы с вами сейчас начнем уговаривать друг друга, как плохи Путин и Янукович. Давайте проговорим, как они плохи, в первом предложении и оставим эту тему как бесперспективную. В конце концов, оба они принадлежат прошлому, и в Москве это очевидно так же, как и в Киеве.
— О них действительно совсем неинтересно.
— Меня несколько недель назад вот что больше всего удивило не на самом майдане, а рядом с ним. Стоит майдан, а в десяти шагах от него, в Музее истории Киева, проходит выставка Никаса Сафронова, о чем извещают билборды по всему городу. Этот стилистический диссонанс не умещается в голове. А если это стилистическая гармония, то тем более не умещается.
— А кто это такой?
— Наверняка вы знаете, кто такая Аллегрова. Сафронов — это Аллегрова в живописи. Типологически то же самое. Почему против этого вы не восстаете?
— Так против этого и стоит майдан.
Это и есть один из ответов, почему стоит майдан. Это вы еще украинское телевидение не включали, так называемое украинское. Рекомендую посмотреть какой-нибудь канал, считающийся как бы оппозиционным. Вы с изумлением обнаружите, по скольким украинским каналам просто нон-стоп валят российские сериалы исключительной тупости — о ментах, о доблестных чекистах, о ком там только нет. В сегодняшнем контексте это уже просто пропаганда ценностей оккупационной армии. Хорошо, никто этого не смотрит из — как это у вас называется — креативного класса. Но два десятилетия идет массированная информационная война, информационная лоботомизация посредством именно российского материала, не своими силами. Идет захват площадок. И если это пришло уже в Музей истории Киева, очевидно, что это делается по государственной разнарядке.
Много лет я не устаю говорить о том, что Украина информационную войну проиграла. Проиграла по неявке. То есть до того, как поняла, что против нее эта самая война идет.
А как вам сплошные аллегровы во дворце «Украина» в то время, когда украинские исполнители не имеют своих площадок? С 2000 года мы за эти площадки воюем, много было разговоров, много круглых столов при «оранжевых» событиях. Но подвижек как таковых не произошло. И нам по-прежнему приходится воевать за площади и площадки, свои, национальные, потому что вся шоу-индустрия, абсолютно вся, валит из России. Открыли ваши шлюзы, и вся грязь валит сюда.
— Выходит, на эту грязь есть спрос? Ведь это индустрия, там государственные начальники не указ и действует рыночный механизм.
— Сейчас дойдем до спроса. Давайте разберемся, чего хотят эти жуткие бандеровцы, которых у вас так боятся. Они говорили и продолжают говорить: где наш культурный продукт? Почему нам этого не показывают? Это цитата, между прочим. В прошлом году в аэропорту девушка, вполне себе русскоязычная, берет у меня паспорт на проверку. Спрашивает: «Это вы писательница, да?» Говорю: типа да.
— Понимаю. Олесь Бузина — это вроде Эдварда Радзинского, исторические байки. Для человека, чья жизнь проходит в телевизоре, это и есть главный национальный писатель.
Но, казалось бы, в годы президентства Виктора Ющенко была зеленая улица для совсем других национальных исполнителей, издателей и продюсеров. Тем не менее большее отторжение от украинского, чем насаждалось в те годы, трудно себе представить. Прекрасно помню книжную ярмарку в Варшаве в 2007 году: Украина — почетный гость, в составе государственной делегации ни одного писателя, ни одного издателя, зато имеется фольклорный ансамбль в количестве ста человек. Так эти сто человек в шароварах и вышиванках место книжного павильона и заполнили.
— А я разве говорю, что у нас была культурная политика при Ющенко? Да, при Ющенко ситуация оказалась максимально благоприятная. Но культурная политика у нас была полгода реально. Нет, это была даже не шароваризация. Сидели те же люди, которые точно так же дербанили бюджет, которым точно так же было пофиг. Исключением стала вторая половина 2005 года, когда при премьере Еханурове появилась должность гуманитарного вице-премьера. Вообще это было единственное приличное правительство за все годы. Гуманитарный вице-премьер Вячеслав Кириленко за полгода действительно успел сделать много полезных вещей. Это к вопросу, сколько нужно времени на перемены, если есть желание. Они ввели программу «Украинская книга». К тому времени же все дистрибуционные сети были уже российскими, и украинским писателям приходилось с протянутой рукой ходить: «Возьмите наши книжечки, поставьте где-нибудь в уголочке».
© из архива Оксаны Забужко— Российские книги, как вы понимаете, в этих сетевых магазинах тоже в основном для аудитории Аллегровой.
Не в магазинах, принадлежащих большим сетям, российские читатели покупают главные свои книги.
— У нас по поводу этой лоботомизации даже теории были. Что, может быть, не так это и плохо, потому что происходит как бы расслоение на российское попсовое и украинское элитарное. Я всегда говорила, что это самоутешение, что это чушь, что мы пытаемся оправдать структурную неполноту культуры. А это не может быть нормой, когда сектор массовой литературы, массовых зрелищ — все массовое заблокировано российским фактором.
То, что этим правительством было сделано, было сделано хорошо. Нет дистрибуции — что может сделать государство? Они приняли программу «Украинская книга», там среди прочего были ярмарки книжные по областным центрам несколько раз в год. Великолепно. Николаев, Кировоград — все эти глухие места, куда живая книжка никогда не попадает. Дальше обновление библиотек. Закупили новинки для детских библиотек, в которых советские книжки о пионерах-героях с восемьдесят какого-то мохнатого года стояли.
Библиотекари потом рассказывали, как детки обложки целовали этих книг от «А-ба-ба-га-ла-ма-ги» и «Издательства Старого Льва».
— Видимо, позитивную программу майдана проще понять от противного. Как бы вы описали тот политический класс, который вместе с Януковичем уходит в небытие?
— Что представляет собой государство, которое с 1991 года называет себя Украина? По большому счету это перекрашенная УССР. Точнее, с перекрашенным многократно потемкинским фасадом.
Внутри никто ничего не строил, не перестраивал и не менял.
Вы не представляете, до какой степени нас вообще не было по состоянию на 1991 год. Зачищено было все. Когда вспоминают святые брежневские 1970-е, когда российская пропаганда валит нам эти брежневские 1970-е… Такого мертвого города, как Киев 1970-х, я в своей жизни не видела, сегодняшний Минск в сравнении с ним — Париж. У нас была первая волна зачисток в 1965-м, коснувшаяся самого оживленного ядра культурных элит, а в 1973-м пошла уже полная зачистка культурного пространства. Это я лично помню, девочкой была. 1973 год на Украине — это реверсия 1937-го: 73 ареста среди лидеров культурного «движа» плюс массовые репрессии помягче (увольнения, отчисления из вузов, тотальный полицейский режим). И с тех пор до самой перестройки здесь вообще ничто не двигалось. С тех пор как Шелеста, который считался либералом, сменил Щербицкий, город был мертвый и закатанный в асфальт (Петр Шелест — первый секретарь ЦК КП УССР в 1963—1972 годах, Владимир Щербицкий — в 1972—1989 годах.
Такого мертвого города, как Киев 1970-х, я в своей жизни не видела.
А тогда, в конце 1970-х, здесь был просто мертвый, закатанный в асфальт город, которому не позволяли шевельнуться. В Москву ездили за глотком свежего воздуха. В Ленинскую библиотеку я ездила аспиранткой и помню, как попала в Дом кино на «Город женщин» Феллини. В Киеве по тем временам это было нечто совершенно непредставимое.
Что мы потеряли за счет той зачистки? Именно это: у нас не выросло поколение элит, которые сейчас должны были быть при власти. Они просто не получили образования.
Эта демографическая дыра и есть наша реальность. Претендентов во власть неоткуда было рекрутировать. Кто этот современный украинский политический класс так называемый? Это вчерашние комсомольцы, которые успели в КГБ подписаться, и проявивший инициативу в 1990-е криминалитет. Людей, которые прошли бы на Украине систему 1970-х — начала 1980-х и могли бы быть социально успешными в той системе, — их ведь единицы. Это абсолютные исключения, и по каждому надо смотреть еще отдельно, как по гэбэшному файлу, каким образом у него это получилось.
Здесь же и ответ на ваш вопрос, почему не получилось у Ющенко. Потому что он не человек, который создает команду, и потому что ему не с кем было эту команду создавать.
— Откуда уверенность, что с этим майданом УССР окончательно уходит в прошлое?
— Здесь все просто. Жизненные запасы, которые были внесены живыми человеческими жизнями в систему, по состоянию на сегодня исчерпались. Осталась только мафия. Все догнило до своего оригинального первичного мафиозного остова, до накокаиненных солдат Муравьева, бушевавших в 1918 году на улицах Киева. Это уже нежизнеспособно. В 1980-е годы мы давали Советскому Союзу на естественную смерть еще двадцать-тридцать лет. И я прекрасно понимала, что эти двадцать-тридцать лет — это моя жизнь, которой бы у меня не было, если бы Советский Союз не развалился в 1991 году. За что я очень благодарна товарищу Горбачеву.
Но этот естественный конец СССР приходит сейчас.
Ресурсы исчерпаны, и валиться это все будет вместе. Это не вопрос, что завтра будет с Украиной. Это вопрос, что завтра будет с нашей цивилизацией. Мы вступили в десятилетие большого переформатирования. Я готова к тому, что карта в 2020 году будет выглядеть по-другому.
— Вы сейчас ведь не о карте Украины?
— Отнюдь. Вполне возможно, даже о карте Европы.
— За карту России очень трудно поручиться, что она через десять лет будет такой же, как сегодня.
— Я уверена, что она такой не будет. Идет износ на цивилизационном уровне. За счет чего упоминавшийся здесь Путин и скупает страны (а ведь он их скупает)? За счет отсутствия сопротивляемости и на уровне ценностей. Потому что вокруг его люди, понимаете? Когда он Ларри Кингу говорит: «Она утонула» — Ларри Кингу нравится этот ответ, потому что это его, он бы так же сострил. Объясните мне, чем в этом смысле отличается какая-нибудь российская корпорация, в которой 70% сотрудников получают вторую зарплату в ФСБ (мне говорили, что чуть ли не 70% российских чиновников получают вторую зарплату в ФСБ), — так вот, чем отличается эта мерзость от мерзости, описанной Бегбедером в «99 франках»? Это то же мафиозно-корпоративное сознание.
Это мир юзеров. Смотрите, как быстро происходит растление того же европейского чиновничества. Разложение всегда совершается быстро, растлить на самом деле очень легко. Так что это совсем не только украинское дело. У нас гноилось больше, поэтому и взорвалось быстрее.
— Вы хотите сказать, что майдан как форма объединения людей несет новую мораль, причем не только для самой Украины?
— Именно в этих категориях о нем имеет смысл говорить, и это и есть самое интересное. Это точка сборки какого-то совершенно нового, может быть, типа организации общественной жизни. Здесь создаются и апробируются новые формы человеческого общежития. Формы, основанные на другой системе ценностей — не той, что досталась в наследство от Советского Союза, и не той, что пришла с сегодняшнего Запада с его культом успеха, денег, самореализации, с его делением людей на юзеров и лузеров, воспользуюсь опять же русским клише.
Здесь складываются сюжеты, важные, я бы сказала, в общецивилизационном масштабе.
Помните, как у Нормана Дэвиса, историка, сказано о Польше — Boże igrzysko, God’s Playground? Сегодня Украина оказалась этим playground’ом, этой площадкой, причем очень наглядной, показательной. Это тест на возможность переформатировать себя для всей современной цивилизации. Перезагрузка матрицы с включением в эту самую матрицу ценностей этического порядка.
Только что, 9 марта, в юбилей Шевченко, я говорила на майдане, как нам повезло с национальным классиком. Ведь Шевченко действительно абсолютно панэтичен. Его жизнь, его поэзия — это узнавание и распознавание зла во всех исторических формах, начиная от библейских и заканчивая современной империей, в которой ему привелось жить. В свое время я целую книжку написала об этом панэтизме. Это вещи, которые именно сейчас зазвучали. Ведь у него нет своих/чужих, понимаете? Есть метафизика чистой вины и чистого греха. Поздние поэмы «Мария», «Неофиты» — это уже уровень библейских псалмов, которые он, кстати, тоже переводил.
И именно это резонирует сегодня на майдане.
— Услышала на днях в одном из ваших выступлений, что о майдане можно говорить как о модели украинского общества. Что это значит?
— Что на этом майдане показательно? Это действительно модель развития украинского общества, которая многое может проиллюстрировать. Я в этом случае играю за майдан, понимаете? Я не играю за сцену, то есть за оппозицию. Прямой голос майдана говорит именно то, о чем вы меня все время спрашиваете, — как не наступить на те же грабли, как не допустить новых коррупционеров. Они именно это говорят: мы стоим не за смену лиц, мы стоим за смену системы.
Простой пример того, как работает эта модель. Смотрите: вот они собрали здесь контакты, собрали ноу-хау, они многому научились, и пошла иррадиация по регионам. Эту идею породил, конечно, паблик-сектор. Но немедленно сцена воспользовалась ею и объявила о создании объединения «Майдан».
Поехало это объединение уже официально в Харьков, какие-то разговоры там вели. Креатив политиков полностью исчерпан, они вампирически тянут идеи из живого майдана, пытаются его юзать. То есть приходится преодолевать сопротивление присосавшегося паразита. И это и есть модель наших двадцати трех лет.
Понятно, что страна все эти месяцы показывает себя гораздо более взрослой и зрелой, чем политикум. Для политиков, может, действительно немногое изменилось. Первое, что ляпнул Турчинов после бегства Януковича, — что теперь майдан может расходиться. Вся страна бурно захохотала, и, кажется, он понял, что ляпнул лишнее. Украинские политические элиты вынуждены считаться с тем, что есть страна. Страна, которую расшевелили, пробудили к той степени гражданской активности и мобилизации внутренних ресурсов, на которую совершенно не рассчитывали кукловоды-политтехнологи.
Так что политикум отдельно, а страна отдельно. Сейчас вопрос только в том, возьмет ли эта новая власть на себя ответственность на время военной операции.
— Двадцать три года под властью троечников вы, кажется, не оцениваете слишком пессимистически?
— Отнюдь. Их надо рассматривать как фору, которую мы получили для наращивания мышц. И мы получили за двадцать три года действительно гражданское общество. Сознающее себя вполне как таковое. Сознающее, насколько оно ущемлено в своих правах. Девочка в аэропорту, которая возмущенно говорит: «Нам же ничего не показывают» — не важно, русскоязычным или украиноязычным, — это тот самый человек, который стоит на том, что это моя страна, мне здесь жить и я ее хочу обустроить.
Чего у нас не было и что мы выиграли за это время? Онтологический статус. Сейчас никто из тех, кто пребывает в сознании, не станет говорить, что в 1991 году украинцам подарили независимость (тоже, кстати, часть российского нарратива). Ее, скажем прямо, не то чтобы подарили. Это ведь тоже происходит накопление пролитой крови в течение многих десятилетий.
Прекрасный есть пример у Михаила Хейфеца, ленинградского диссидента, который пишет, что только когда его посадили, он узнал, что в одном только 1961 году в одной только Львовской области сорок человек приговорено было к расстрелу по политическим мотивам. Только в одном вполне вегетарианском 1961 году. Это к вопросу о том, как Украине подарили независимость.
— Никогда не сомневалась, что Василь Стус, умерший в советской тюрьме через полгода после прихода Горбачева к власти, имеет отношение ко всем нам.
— Это только видимые, те, кого знают все, а сколько невидимых. Так или иначе, мы эту независимость выстрадали. Но это была мертвая вода, как в сказках. Мертвая вода, от которой тело срастается. А двадцать три года мы душу отращивали. Это была историческая фора, чтобы отрастить эту несчастную душу.
— В полной ли мере Украина воспользовалась этой форой? Наросло достаточно?
— Не в полной.
Можно было сделать больше, могло быть лучше — как всегда в истории. Могло быть лучше, а могло быть хуже. Вопрос, в достаточной ли степени нарастила, товарищ Путин пробует именно сейчас исследовать. Сделав зачистку всего, что выросло, чтобы посмотреть, что останется. В глубочайшей уверенности, что ничего не выросло.
— Вас, автора исторического романа, задевает любимый сегодняшний миф российской пропаганды — о бандеровцах, которые якобы оккупировали все и вся?
— Знаете, у нас уже шутят, что бандеровцы — это как чупакабра: все слышали, никто не видел. И эти самые войска в Крыму, которые пришли спасать от бандеровцев… Есть большое подозрение, что злобные бандеровцы, переодетые в украинскую форму, прибудут для воплощения соответствующего провокационного сценария опять же из-за восточной границы.
Это, знаете, старые энкавэдэшные тактики. До бандеровцев были петлюровцы, еще раньше, в царской России, — мазепинцы.
Совершенно прелестные в российской прессе столетней давности можно найти сообщения о жидомазепинцах, которые как раз по случаю запрета празднования столетия Шевченко вышли в Киеве на улицы. Те самые жидомазепинцы сегодня в пропагандистском дискурсе стали жидобандеровцами. Вы серьезно думаете, что эти производства «черной сотни» и Союза русского народа, за сто лет не изменившиеся, траченные молью и только слегка подновленные пропагандистские мемы могут задевать?
Знаете, у нас уже шутят, что бандеровцы — это как чупакабра: все слышали, никто не видел.
Вообще-то писать об УПА начал Солженицын в «Архипелаге». О том, с чего начиналось Кенгирское восстание, восстание в Норильске. В общем, да, порастрясли эти самые, называемые бандеровцами, порастрясли они ГУЛАГ изрядно. Отсюда, возможно, эта беда у вас. Игорь Лосев, севастополец, преподаватель Киево-Могилянской академии, пишет довольно много о феномене бандерофобии в русском сознании.
Почитайте.
— Почему новейшая украинская культура так неохотно работает с самыми болезненными страницами отечественной истории — украинцы на службе в СС, украинская вина перед евреями? Книг, а тем более спектаклей и фильмов на эту тему почти нет. К большому историческому роману на национальном материале современная украинская литература подошла практически только в вашем лице.
— На самом деле литература уже в 2000-е годы стала с этим работать на полную силу, и российскому читателю я здесь прежде всего советую «Нацию» Марии Матиос, благополучно переведенную на русский.
Сначала же надо было, чтобы за дело взялись историки, а это не так просто, поскольку в довольно замедленном режиме шло открытие архивов. Все 1990-е годы допуск к архивам оставался весьма ограниченным. Естественно, это медленная раскачка. Мы еще не добрались до десятков исторических сюжетов, там пока не ступала не только нога искусства, но по большому счету и нога исследователя.
— Это неестественно как минимум в сравнении с Польшей, где тема национальной вины перед евреями отработана настолько, что уже успела спуститься в массовую культуру.
— Не забывайте, что Польша заговорила о Едвабне, когда прошла люстрация, когда были сняты все документальные фильмы о событиях 1960-х, 1970-х, 1980-х годов, к чему у нас вообще еще не приступали. Если уж говорить обо мне лично, для меня тема украинской вины перед евреями была прежде всего темой забвения. Вот евреями, бывшими в УПА, действительно никто не интересовался. И теми, кто после 1945 года легализовался и перешел границу, и теми, кто остался. Они действительно остались зажатыми не просто между двух огней, не просто между двух тоталитаризмов. Они еще и оказались на стороне проигравших, то есть совсем никому не были нужны. Выпавшие из истории, не существовавшие. Очень пронзительные, трагические судьбы. Вот моя Рахеля в «Музее заброшенных секретов» — дань этой теме.
— Сейчас украинские архивы открыты для исследователей? Для России это больной вопрос — у нас некоторые архивы, открывшиеся в 1990-е годы, снова недоступны.
— Были какие-то попытки при Януковиче ограничить доступ. Но это уже достаточно сложно сделать. Потому что когда что-то публично сделано, потом закрыть в одночасье не получится. А если попытаться сделать в одночасье — получается майдан.
Понравился материал? Помоги сайту!
Подписывайтесь на наши обновления
Еженедельная рассылка COLTA.RU о самом интересном за 7 дней
Лента наших текущих обновлений в Яндекс.Дзен
RSS-поток новостей COLTA.RU
Забужко Оксана | Видавництво Старого Лева
Забужко Оксана
Оксана Стефанівна Забужко народилася 19 вересня 1960 р. в Луцьку. Cемирічною переїхала з батьками до Києва через переслідування родини луцьким КДБ.
1982 року закінчила філософський факультет Київського університету ім. Т. Шевченка, згодом захистила дисертацію на тему «Естетична природа лірики як роду мистецтва». З 1989 р. є старшим науковим співробітником Інституту філософії НАН України. Викладала естетику в Київській консерваторії ім. П. Чайковського, а також україністику в Пенсильванському, Гарвардському і Пітсбурзькому університетах.
Авторка збірок поезій «Травневий іній» (1985), «Диригент останньої свічки» (1990), «Автостоп» (1994), «Новий закон Архімеда. Вибрані вірші 1980-1998» (2000), романів «Польові дослідження з українського сексу» (1996) та «Музей покинутих секретів» (2009), збірки повістей і оповідань «Сестро, сестро» (2003) та ін. На її рахунку також літературознавчі книги «Дві культури» (1990), «Філософія української ідеї та європейський контекст: франківський період» (1992), «Шевченків міф України» (1997), «Notre Dame d’Ukraine: Українка в конфлікті міфологій» (2007), а також публіцистичні – «Хроніки від Фортінбраса» (1999), «Репортаж із 2000 –го року» (2001), «Let my people go: 15 текстів про українську революцію» (2005), «З мапи книг і людей» (2012).
2011 року вийшла збірка вибраних листів О. Забужко і Ю. Шевельова, 2014 року – книга інтерв’ю з письменницею польської журналістки І. Хруслінської «Український палімпсест». Твори перекладені понад 20-ма мовами світу.
1998 року композитор В. Балей написав монооперу для меццо-сопрано та камерного ансамблю «Клітемнестра» за поемою-монологом О. Забужко (США). 2001 року режисер О. Чепелик зняла фільм «Хроніки від Фортінбраса» за есеїстикою О. Забужко. Також за творами письменниці були поставлені вистави у Нью-Йоркському театрі La MaMa, варшавському театрі Polonia, Київському центрі театрального мистецтва ім. Л. Курбаса, Чернівецькому музично-драматичному театрі ім. О. Кобилянської, ряшівському театрі «Маска», празькому MeetFactory та ін. 2012 року дует «Тельнюк: Сестри» презентував програму «Дороза зі скла», до якої ввійшли пісні на вірші О. Забужко. Лауреат літературних премій Фундації Ковалевих (1997), Фонду Мак-Артурів (2002), Фундації Антоновичів (2009), літературної премії Центральної Європи Angelus (2013) та ін.
Нагороджена орденом княгині Ольги III ст. (2009). Живе в Києві.
Оксана Забужко: фото, биография, досье
Место рождения. Образование. Родилась в Луцке в семье филологов. В 1968 году переехала с родителями в Киев. В 1982-м окончила философский факультет Киевского университета им.Т.Шевченко (1982), в 1986-м — аспирантуру при кафедре этики и эстетики этого же университета. В 1987 году защитила диссертацию «Эстетическая природа лирики как направления искусства» на звание кандидата философских наук.
Карьера. Печататься в литературной периодике начала с 1972-го (стихи).
В 1986-1988 гг. преподавала эстетику и историю культуры в Киевской консерватории им.Чайковского.
С 1988 года — сотрудник Института философии Академии наук Украины.
В 1992-1994 гг. Находилась в университетах США (Пенсильванском, Гарвардском, Питтсбургском) как «приглашенный писатель» и Фулбрайтовский стипендиат.
С 1996 года, когда был издан роман «Полевые исследования украинского секса» в Украине и «A Kingdom of Fallen Statues» в Канаде, продолжает карьеру профессионального литератора.
В 2001 году преподавала литературное мастерство в Киевском национальном университете имени Тараса Шевченко.
Много путешествует. Имеет ряд общественных должностей — вице-президент Украинского ПЕН-центра, член наблюдательного совета Международного фонда «Возрождение», член многих редколлегий, жюри, конкурсных комитетов в Украине и за рубежом.
Популярность. Произведения писательницы переведены на более 20 языков, отдельными книгами выходили в Австрии, Болгарии, Италии, Иране, Нидерландах, Германии, Польши, России, Румынии, Сербии, США, Венгрии, Франции, Хорватии, Чехии, Швеции.
Спектакли по произведениям писательницы идут на многих театральных сценах Украины, Европы и Северной Америки.
Поэзии Забужко положены на музыку многими украинскими и зарубежными композиторами.
Библиография. Поэзия: «Майский иней» (1985), «Дирижер последней свечи» (1990), «Автостоп» (1994), «Новый закон Архимеда» (2000), «Вторая попытка. Избранное» (2005), «Избранные стихи 1980-2013» (2013).
Проза: «Полевые исследования украинского секса» (роман) (1996), «Сказка о калиновой свирели» (повесть) (2000), «Сестра, сестра» (рассказы и повести) (2003), «Книга Бытия, глава четвертая» (повести) (2008), «Музей заброшенных секретов» (роман) (2009), «Здесь могла бы быть ваша реклама» (рассказ) (2014).
Философские труды. «Философия украинской идеи и европейский контекст: Франковский период» (1992), «Шевченко миф Украины: попытка философского анализа» (1996), «Notre Dame d’Ukraine: Украинка в конфликте мифологий» (2007).
17.09.2020 г.
Оксана Забужко: Блоги автора
Народилася 19 вересня 1960 року в Луцьку.
За словами письменниці, правдиве родове прізвище оригінально було не «Забужко», а «Забузькі». В Луцьку жила до 8 років, поки її батька не виявило КГБ, що переслідувало його кілька років. Після цього родина була вимушена переїхати до Києва.
Закінчила філософський факультет та аспірантуру з естетики Київського університету імені Тараса Шевченка. Учасниця революції на граніті 1990 року. Захистила кандидатську дисертацію на тему «Естетична природа лірики як роду мистецтва». Виключно літераторством трудовий досвід Забужко не обмежується. Довгий час вона працювала викладачем. Причому лекції кандидата філософських наук Забужко відвідували не тільки студенти Київської державної консерваторії ім. П.Чайковського, де Забужко читала естетику, а й таких всесвітньо відомих університетів, як Гарвардський, Єльський, Колумбійський.
Починаючи з 1989 р., Забужко є старшим науковим співробітником Інституту філософії НАН України. 1992 року викладала україністику в Університеті штату Пенсильванія як запрошений письменник.
У 1994 авторка отримала стипендію Фонду Фулбрайта і викладала в Гарвардському та Піттсбурзькому університетах.
В Україні Забужко від 1996 року (від часу першої публікації роману-лонґселера «Польові дослідження з українського сексу») залишається найпопулярнішим україномовним автором. У її літературному доробку – кілька збірок поезій, повістей, оповідань, публіцистики, широковідомий роман «Музей покинутих секретів» ряд філософсько-літературних праць. Твори Забужко здобули також міжнародне визнання, особливо широке — в Центральній та Східній Європі. Її вірші перекладалися 16 мовами світу. 1997 року удостоєні Поетичної Премії Global Commitment Foundation (Фонду Всесвітнього Зобов’язання, США).
Серед інших її літературних нагород — премії Фонду ім. Гелен Щербань-Лапіка (США, 1996), Фундації Ковалевих (1997), Фонду Рокфеллера (1998), Департаменту культури м. Мюнхена (1999), Фундації Ледіґ-Ровольт (2001), Департаменту культури м. Ґрац (2002) та ін.
Журнал Театр.
• Оксана Забужко: Музей покинутой идентичностиРоман украинской писательницы Оксаны Забужко «Музей покинутих секретів» стал в нулевые годы одним из самых заметных литературных явлений Восточной Европы, а недавно в Польше вышла 300-страничная книга-интервью c Забужко «Украинский палимпсест». Театр. печатает русский перевод одного из этих интервью в надежде разобраться в секретах украинской идентичности.
Изабелла Хруслинская: Для меня «Музей заброшенных секретов» — это прежде всего роман об обществе без памяти. В нем вы затрагиваете самые болезненные для украинской памяти проблемы, сталкиваете ее с советской матрицей, благодаря чему возможным становится формирование сознания современных поколений украинцев. Ведь одно из самых слабых мест в истории независимой Украины — расчеты с историей ХХ века. Почему процесс реанимации памяти украинцев по-прежнему сталкивается с такими сложностями?
Оксана Забужко: После 1991 года Украина не прошла того пути, который прошла Польша.
Впрочем, польский опыт коммунизма в сравнении с украинским намного короче, коммунизм в Польше не оказался столь разрушителен для национальной ткани. Украинцам еще 30 лет назад приходилось доказывать, что они народ. Кажется, в 1984 году Милан Кундера дал на Западе интервью, в котором он говорил о том, как после 1968 года в Чехословакии в результате сильной русификации начался процесс размывания национальной идентичности. Кундера опасался, что чехи могут вскоре прекратить свое существование как народ и что никто в Европе этого не заметит. Он ссылался на более раннее, по его мнению, «исчезновение 40 миллионов украинцев». Я помню, какой болью отозвались во мне его слова, потому что мы, украинцы, никуда не исчезли, хотя и должны были бы, учитывая историю ХХ века. До сих пор на Украине нет исторической матрицы, которая смогла бы заменить советскую. После 1991 года некому было этим заняться. На момент провозглашения декларации независимости Украина была не готова к этому ни институционально, ни кадрово, ни интеллектуально.
По этой причине был выбран самый простой путь: переформатирование прежних коммунистических элит в постколониальные. Для Украины Союз не закончился в 1991 году, а оставленных советской системой авгиевых конюшен никто не расчистил. Из всех незавершенных дел отсутствие общественной памяти — настоящее проклятие. Это относится как к конкретным людям, так и к нациям. Большевики это прекрасно понимали, поэтому прервали связь между поколениями и объявили войну «проклятому прошлому». Чем короче у общества память, тем проще им манипулировать, а у нашего общества хроническая амнезия.
Украинцам все время приходилось бороться за собственную историю, за чтение книг о ней. Еще поколение моих родителей помнит, как за это сажали в тюрьму. Кроме того, с 1991 года идет война за память. Этот процесс фрагментарен, до цельного повествования еще далеко.
Вплоть до середины 2000-х годов, до оранжевой революции, украинские архивы были закрыты, борьба за их открытие началась при президенте Викторе Ющенко.
Сегодня во главе государственной архивной службы Украины стоит коммунистка, член Коммунистической партии Украины Ольга Гинзбург. В 2008 году отчаянные письма украинской интеллигенции к тогдашнему премьеру Юлии Тимошенко с просьбой снять Гинзбург с этого поста ни к чему не привели. Речь прежде всего о символическом значении этого факта. Представьте на секунду, что во главе польского Института национальной памяти стоит кто-то из бывшей команды генерала Войцеха Ярузельского. Гинзбург занимала эту должность и при «оранжевом» правительстве, и при Януковиче. Когда историк Владимир Вятрович возглавил архив Службы безопасности Украины во время правления Виктора Ющенко, он думал, что там появится группа молодых украинских историков, которые рьяно примутся заполнять белые пятна в украинской истории. Но довольно скоро стало понятно, что этого не произошло. Причиной тому отсутствие реформ в украинском образовании.
Ее реформа вряд ли возможна в ситуации, когда во многих академических центрах по-прежнему работают те же люди, что и при СССР, люди, которые в 90-е годы прошлого века прошли быстрый путь от «научного коммунизма» к «научному национализму».
На Украине только лишь поколение, появившееся после 1991 года, начинает оглядываться вокруг и задается вопросом, откуда оно взялось. Оно приходит к осознанию того, в какой степени у него украли прошлое. Это первое поколение, которое пытается вернуть историю собственной страны.
Тогда давайте попробуем, с помощью вашей книги, назвать важнейшие в истории Украины события ХХ века, не поняв которые нельзя вылечить амнезию украинцев.
Центральным событием остается Голодомор 1932–1933 гг. ((Закон о Голодоморе 1932–1933 годов был принят украинским парламентом 28 ноября 2006 года. Принятию этого закона Верховной радой Украины долгое время противились Партия регионов и Коммунистическая партия Украины. На окончательном голосовании «за» высказались 233 депутата из 435, то есть закон был принят с минимальным перевесом только благодаря тому, что два западноукраинских депутата из Партии регионов нарушили партийную дисциплину и проголосовали «за». Однако закон не удалось принять в первоначальной версии: из главы про ответственность убрали слово «коммунистический», заменив его на «тоталитарную систему».
))
В официальном дискурсе после 1991 года эта тема была маргинальной вплоть до оранжевой революции 2004 года, но и позже она становилась предметом политических манипуляций. Хотя Виктор Ющенко как президент многое сделал, чтобы вернуть это трагическое событие коллективной памяти, его все же не удалось описать в полной мере. Мы остановились на полпути. Прежде всего, официально не названы виновные, поскольку в принятом с огромным трудом в 2006 году законе о Голодоморе 1932— 1933 годов из главы об ответственности убрали слово «коммунистический», заменив его на «тоталитарную систему». Кроме того, без анализа последствий политики Иосифа Сталина в отношении украинцев с 20-х до 50-х годов ХХ века, в том числе косвенных последствий Голодомора, невозможно закрыть эту главу украинской истории. А без этого нельзя понять проблемы современной Украины. Невозможно понять феномен таких людей, как Павел Лазаренко ((Павел Лазаренко (1953, Днепропетровская обл.) — украинский политик, с 28 мая 1996 года по 7 июля 1997 года занимал должность премьер-министра Украины.
Его называют одним из предводителей днепропетровского клана. Семнадцатого февраля 1999 года Верховная рада постановила лишить его депутатской неприкосновенности. За неделю до этого он выехал в США, где был арестован и судим за нелегальные финансовые операции.)), премьер-министр времен Леонида Кучмы, Петро Симоненко ((Петр Симоненко (1952, Донецк) — украинский левый политик, с 1994 года является депутатом Верховной рады Украины. С 1993 года выполняет функции секретаря Компартии Украины.)), лидер Коммунистической партии Украины, или Владимир Литвин ((Владимир Литвин (1956, Житомирская обл.) — украинский политик, председатель Верховной рады Украины в 2002–2006 и 2008— 2012 годы, бывший глава администрации президента Леонида Кучмы.)), председатель Верховной рады Украины, то есть людей, формирующих политическую элиту.
Все они из крестьянских семей. Тех, что сначала пережили Голодомор, а затем голод 1947 года, пережили колхозы, несмотря на то что жизнь в них не сильно отличалась от жизни в лагерях.
Украинский крестьянин, чтобы выжить в колхозе, должен был научиться красть и обманывать, собственное поле он возделывал ночью, а днем отрабатывал трудодни в колхозе. До 1960 года он не имел права иметь внутренний паспорт, не мог покинуть деревню без специального разрешения. После прихода к власти Никиты Хрущева крестьяне начали получать разрешения на выезд и массово устремились в города, однако у многих моральный хребет был уже сломан. Симоненко, Литвин и многие другие представители современной политической элиты — это дети того сломанного поколения. Это лишь один из примеров последствий политики Сталина — темы, которая не появилась в официальном украинском дискурсе после 1991 года.
Вы приводите в своей книге поразительные факты. По останкам незахороненных жертв Голодомора проложили многополосную автостраду, а местные жители до сих пор находят там человеческие черепа. Случается, что мальчишки играют ими как мячом. В 50-е годы ХХ века закатали в асфальт Бабий Яр в Киеве, где немцы массово расстреливали евреев, украинцев и представителей других национальностей.
В 1961 году прорвало дамбу, удерживавшую вливавшийся туда бетон, и там оказались погребены сотни новых жертв.
Голодомор полностью замалчивался на протяжении жизни трех поколений украинцев. До конца 80-х годов ХХ века о нем нельзя было даже упоминать. Еще во времена моего детства людей отправляли в лагеря за одни только разговоры об этом. Леонид Плющ написал, что для сохранения кантовской системы этических ценностей в случае события такого масштаба, как Голодомор, необходима была не только немедленная «реакция общества», но и придание этой трагедии символического смысла, ведь голодная смерть миллионов людей противоречит человеческой природе. На Украине не только не было общественной реакции, но и запрещались любые попытки поиска подобного смысла, причем на протяжении трех поколений. Без понимания масштаба и общественных последствий этой трагедии нельзя говорить о расчете с прошлым на Украине и во всем западном мире.
Холокост, как и Голодомор, официально замалчивался в Советском Союзе не только из-за государственного антисемитизма, но и потому, что советские власти панически боялись темы геноцида.
Поэтому говорили о «преступлении нацистов в отношении советского народа», чтобы не выделять отдельно евреев.
В вашей книге контекст наиболее важен для линии Павла Бухалова. На примере его судьбы вы показываете механизмы, при помощи которых власть духовно калечила людей.
На примере образа Бухалова я хотела показать то опустошение, к которому приводила общественная инженерия, производящая «нового человека». В этом контексте мы еще не прочитали историю ХХ века, и мы не можем сделать этого без открытия российских архивов.
Судьба Бухалова основана на реальных событиях. В книге я сделала его сыном еврейской девушки Рахили, спасшейся из гетто в Перемышле, и Адриана, деятеля украинского подполья. Ее, санитарку в Украинской повстанческой армии, пытали за отказ назвать отца своего сына и изнасиловали следователи Министерства государственной безопасности, после чего она повесилась в камере на собственной косе. Двухмесячного Бухалова усыновил капитан МГБ, чтобы воспитать его образцовым чекистом.
Он применял те же методы обработки души, что и НКВД, а затем КГБ в отношении тысяч крестьянских детей, которых после трех-четырех классов начальной школы забирали из самых бедных семей, чтобы сделать из них настоящих чекистов. Роль таких людей, которых воплощает собой Бухалов, не закончилась вместе с развалом российской империи. Даже сегодня, имея доступ к архивам Службы безопасности Украины, они оказывают влияние на жизнь страны. Они решают, какие архивы и когда открыть. Это касается и архивов УПА, которые постоянно используются в политических играх.
Проблема УПА — ключевая проблема в украинском публичном дискурсе, хотя она постоянно играет замещающую роль. Поражает отсутствие явления, которое я бы назвала символическим оплакиванием, вниманием к трагической судьбе поколения партизан той формации, прежде всего тех, кто после 1945 года оказался в подполье, и членов их семей.
До 1991 года это было невозможно. Мало какие явления становились предметом таких манипуляций, как УПА.
Советская власть боролась с ней до конца своего существования, менялись только формы этой борьбы. В то же время после 1991 года такая стигматизация имела и по-прежнему имеет место, проблему УПА активно используют в политических целях. До сих пор нет исчерпывающих исторических исследований, на основании которых у современного читателя мог бы сложиться полный образ «проклятой территории», какой стала Западная Украина в 1939–1954 годах, оказавшись между жерновами двух тоталитарных систем. А без понимания сложности ситуации тех лет нельзя восстановить в украинской памяти весь тот период. Это было поколение — а мы говорим как о солдатах УПА, так и об их семьях, — пережившее жестокости двух оккупаций: сначала советские репрессии в 1939–1941 годах, а затем немецкие, аресты и экзекуции, а позже снова советскую коллективизацию вместе с депортациями, в том числе в наказание за отданный партизанам кусок хлеба или отказ написать на них донос. Кроме того, как и всегда в условиях войны, шел процесс стихийного всплывания криминального элемента. Советская власть активно использовала его для спецопераций против украинского подполья. Трагедию этого поколения по-прежнему не осознают на Украине, поскольку большинству не ясно, кем были те, кто вступал в ряды УПА, а после 1945 года перешли в подполье, где и сражались до 1954 года, а порой и дольше. В подполье оказались преимущественно молодые люди, которые попали туда добровольно, хотя, по сути, у них не было выбора. Во время войны на Западной Украине тех, кто не пошел в УПА, силой забирали в Красную армию или же отправляли в лагеря или ссылку. Солдат подполья учили умирать геройской смертью, поэтому они зашивали в одежду капсулы с ядом и инструкцию, что делать, чтобы не попасть в лапы врагу. И действительно, большинство из них умерло в бою или от разрыва гранаты в бункерах. Те, кто не погиб в сражениях, получали 25 лет колымских лагерей. После окончания срока вплоть до развала СССР они оставались под постоянным наблюдением КГБ. Они жили с клеймом бандеровцев и врагов. Даже после 1991 года им приходилось защищаться от подобных обвинений, на каждом шагу они слышали, что у солдат УПА нет права считать себя воюющей стороной во Второй мировой войне. Как перевести столь драматическую ситуацию на язык литературы?
Очень легко объявить Украину страной, отстающей от остальной Европы, опоздавшей во времени. В действительности, мы говорим о прерванном процессе создания нации, который в остальных странах Европы завершился в XIX веке. Если бы в 1918 году Украина получила собственное государство, как Польша, Финляндия или Литва, наверняка как украинская, так и европейская история была бы иной.
Обычно эта украинская наррация развивается именно так. Украинцы выпали тогда из исторического процесса, но такой подход показывает позитивистское представление об историческом процессе как процессе линейном — так, как его видели Гегель и Маркс. Это теологическое видение истории, которая должна развиваться согласно определенной логике, определенному плану. В принципе, эта модель и сегодня остается актуальной, так по-прежнему чаще всего понимают историю. Однако это не отменяет того факта, что это упрощенная модель. Past not even past — то, что писателям легче всего заметить на примере отдельных судеб и значительно сложнее на примере масс, народов. В одно и то же время я — это я-сегодняшняя и та Оксана, какой я была в пять и 15 лет. Я одновременно вмещаю весь мой жизненный опыт.
То, что мы пытаемся выстроить хронологически, накладывается одно на другое, различные временные пласты одновременно присутствуют в нашей беседе, но в трансформированном, а не в неизменном виде. Это же явление свойственно народам, настоящее и историческое время сосуществуют независимо от того, осознаем мы это или нет. Как и отдельно взятые личности, нации несут свое прошлое, как улитка раковину. Так или иначе, невозможно повернуть время вспять, но элементы прошлого присутствуют в настоящем.
Основная идея «Музея заброшенных секретов» заключается в том, что мы никогда не узнаем, как было на самом деле. С этим нужно смириться, но в то же время это подстегивает человека в его потребности знать как можно больше. Разумеется, это задание до конца невыполнимо, мы устремляемся к горизонту, который все время от нас отдаляется. Но нужно как можно больше показать, объяснить, узнать (ведь это часть человеческой потребности — быть хозяином собственной жизни), как постичь свое «духовное тело», которое мы влечем за собой размытым во времени.
В каком-то смысле это ваша «тема»?
Мне давно не дает покоя вопрос, как то, чего мы о себе не знаем, влияет на нас нынешних в повседневной жизни. Я помню, как в подростковом возрасте меня взволновало одно открытие. Это был чисто женский подход, каждая девочка проходит через это, когда смотрит в зеркало, размышляя, какая она. Это этап создания своего женского образа. Я глядела в зеркало и видела в отражении своего лица улыбку бабушки, взгляд отца. Я думала о том, до какой степени я состою генетически из разных своих предков, близких и тех, кого уже нет в живых, кого я никогда не знала и уже не узнаю.
Этот вопрос появляется также у Шевелева: где есть это «я», что такое это «я», как его уловить, оно все время ускользает. Попытка показать это явление вылилась в первую сцену «Музея заброшенных секретов»: Дарина и Адриан рассматривают старые фотографии и в чертах одного из людей на фотографии Дарина узнает черты лица Адриана.
У этой темы много измерений и аспектов. Возможно, родись я не украинкой, эта тема не была бы для меня столь важной, хоть она и универсальна. Но для украинского исторического опыта эта тема центральная и наиболее болезненная. Потому что без возвращения себе этого «духовного тела» невозможно самоосознание народа. «Кто мы? Чьи сыновья? Каких родителей?» — вопрошал Шевченко. Похоже назвал свою картину Гоген — «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?».
Эпоха, в которой мы живем, рубеж ХХ и XXI столетий, — это, по сути, время трансформации идентичности на многих уровнях в очень широком спектре. Я не знаю ни одной страны, которая не пережила бы кризиса идентичности, ее изменения, потребности пересмотра ценностей, считавшихся традиционными, некоей попытки все это уравновесить; даже проблема иммиграции, которая не является сугубо политической, тоже исторически детерминирована. Самые большие проблемы с иммиграцией испытывают страны, которые прежде были империями; именно жители бывших колоний и их дети населяют сегодня Голландию, Францию или Великобританию. Такую цену платят эти страны за империализм, за колониализм. Мне вспоминается фраза из Ветхого Завета, которую любил цитировать Павло Тычина: «Отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина на губах».
Несмотря ни на что, на Украине сохранилась преемственность культурной памяти и идентичности, принимая во внимание длительную политику уничтожения, проводимую прежде всего советскими властями, — ничего не должно было сохраниться. Как можно объяснить это явление?
Лично для меня осознание этого было очень важно и с интеллектуальной, и c эмоциональной точки зрения. Несмотря ни на что, преемственность сохранялась, процесс продолжался. Какими-то подземными путями, какими-то подводными реками, посредством некоего передаваемого детям и внукам образа, воспоминания. Для меня было столь важно использовать эту формулу в названии книги: «Музей заброшенных секретов». Но вопрос, перед которым мы стоим: как из этого неотслеженного незадокументированного «чего-то», что нельзя показать, предъявить как документ, — наррации, традиции — вдруг проявляется это нечто. Внезапно во время случайной встречи, разговора кто-то оказывается носителем этой традиции, хотя сам этого и не осознает. На Украине традиция устного предания греческого типа существовала всегда наряду с традицией, записанной в книгах. В определенные периоды она словно рассыпается, куда-то исчезает, но, несмотря на это, продолжает существовать. Вот такого типа вещи были и остаются для меня творчески и интеллектуально интересными. Мне самой, с моим автобиографическим опытом, было легче, я могла сказать: «Да, я это знаю, я могу проследить это на примере своей семьи».
Где-то у Шевелева сказано, что главная проблема состоит в том, что примерно раз в несколько десятилетий на Украине происходит разрыв традиции. Что в такой ситуации может здесь возникнуть?!
И все же возникло!
Перевод с польского: Мадина Алексеева
Журнал Театр. благодарит Польский культурный центр в Москве за помощь в подготовке материала.
Выходные данные книги: Iza Chruślińska, Oksana Zabużko Ukraiński palimpsest. Wrocław: кolegium Europy Wschodniej, 2013.
Оксана Забужко — новости сегодня, биография, фото, видео, история жизни
Оксана Стефановна Забужко – знаменитая украинская поэтесса и писательница.
Краткая биография
Оксана Забужко родилась в Луцке, 19 сентября 1960 года
Базовое образование будущая писательница получала дома.
В 1968-м году Забужко и ее родители были вынуждены сбежать в Киев, опасаясь репрессий.
В столице закончила среднюю школу, а позже — факультет философии КНУ.
Преподавала в Консерватории им. Чайковского в Киеве.
С 1989-го года – старший научный работник института философии Национальной Академии Наук Украины.
В 1987-м году Оксана Забужко была принята в Союз писателей Советского Союза.
С 1992-го по 1994-й год была преподавателем в Соединенных Штатах Америки. Сначала – в Университете Пенсильвании. Позже, после получения стипендии известного американского Фонда Фулбрайта, преподавала в Гарварде и Университете Питтсбурга.
В 2001-м году – преподаватель литературного мастерства в КНУ.
Открыто поддерживала Оранжевую Революцию в 2004-м году.
Принимала участие в Революции Достоинства, активно выступала против тогдашнего режима Виктора Януковича. Позже участвовала в спецпроекте Национального музея Революции Достоинства под названием «Арсенал свободы».
Выступает против российской агрессии на Донбассе и аннексии Крыма. В частности, в 2018-м году она поддержала письмо деятелей культуры Украины с призывом к мировым лидерам обеспечить защиту и освобождение украинского политзаключенного в России, режиссера Олега Сенцова.
Стихи
Впервые достоянием общественности стихи Оксаны Забужко должны были стать еще в девятилетнем возрасте поэтессы – ее первый сборник, вступительное слово к которому написал известный украинский писатель и драматург Михаил Стельмах, был запланирован к тиражу в 1973 году. Однако в результате репрессий родители Забужко оказались в “черном списке” и печать сборника была отменена.
Впервые опубликовать свои стихи Забужко смогла только в 1985 году, выпустив поэтический сборник “Майский иней”. Кроме этого, у Оксаны Забужко издано еще пять стихотворных собраний.
Творчество
Оксана Забужко популярна благодаря своей прозе. Наибольшую известность ей принесло произведение “Полевые исследования украинского секса”, написанное и изданное в 1996-м году. Кроме этого следует отметить следующие работы:
“Инопланетянка” – повесть 1992 года.
“Сказка о калиновой дудке” – повесть переводилась на польский, чешский и фарси, вышла в тираж в 2000-м году.
“Музей брошенных секретов” – роман 2009-го года.
“Notre Dame d’Ukraine: Украинка в конфликте мифологий” – посвященная Лесе Украинке работа вышла в 2007 году.
Активность в сети
У писательницы есть своя страница в социальной сети Facebook, на которую подписано 54 тысячи читателей. Ее Twitter читает больше семи тысяч человек.
Оксана Забужко часто появляется в эфирах украинских и проукраинских радиостанций и телеканалов, таких как «Радио Свобода» или «UA: Радіо Культура».
В своем блоге напоминает о преступлениях России против украинцев, затрагивает злободневные религиозные вопросы, высказывает свое мнение касательно войны на Донбассе, внутренней политики Украины и постреволюционной обстановки.
Оксана Забужко: В обороні одного слова, або ″Вєчєр в хату, арєстанти!″ | Deutsche Welle — Авторська колонка | DW
Цю проблему я завважила десь у середині 2000-х. З російськими колеґами — всіма тими, кого заведено звати «митцями», — я тоді перетиналася вже майже винятково на європейських форумах (фестивалях, ярмарках і т.д.), де вони, на позір, не надто від європейців і різнились, крім одного моменту: як тільки доводилось говорити вже не про себе, а про свою країну (а такий момент рано чи пізно настає на всіх подібних збіганках!), всі росіяни демонстрували підозріло однаковий поведінковий патерн — робили знуджено-поблажливу міну й заявляли, що політика їх не цікавить, бо то справа брудна, а вони митці, і вище цього… Європейці торопіли з подиву й не знали, як реаґувати. Коли я вперше почула зі сцени (німецької) промовлене російською (для публіки провадився синхронний переклад) «Я считаю, что искусство вне политики», в залі, пам’ятаю, сміялися — вирішили, що це такий жарт.
Справді, що ж інше може означати ця безглузда фраза? Адже ж «політика», в словниковому значенні, прийнятому в усіх європейських мовах, — це теж, певною мірою, мистецтво: мистецтво організації життя «в по́лісі», яке вимагає врахування інтересів усіх його груп, простіше сказавши — суспільний топ-менеджмент. Що більша в митця аудиторія (що популярніший він у свого глядача/слухача/читача), то більше він, по факту, «політик», хай навіть мимо власної волі: тому в міждержавних взаєминах культуру відносять до «народної дипломатії», а у війнах — до «м’якої сили».
І що крупніший митець, то неминучіше він втягується в процеси політичних перетворень, просто тому, що всякому новатору завжди тісно в рамках наявного і він бачить, що́ саме в соціумі можна змінити на краще. Участь у війні ґвельфів із ґібелінами є не менш важливий факт біографії Данте, ніж «Божественна Комедія» (поема, для свого часу не менш політично заанґажована, ніж Шевченків «Кобзар» для свого!), та й уся європейська література, від Арістофана з Софоклом до Мішеля Уельбека й Софі Оксанен, подає нам, крім вічних цінностей, ще й найтонший — «людський» — зріз з політичної історії…
Для західної людини все це речі самозрозумілі, як і те, що «політична діяльність» та «державна служба» — сфери різні (хоч і почасти перетинні), і не тільки похід на вибори раз на 4-5 років, а всяка наша «інвестиція в поліс» — від листа в міськраду до зборів ОСББ — є вже за визначенням «політика», хочемо ми того чи ні. Люди «внєпалітікі» — ті, хто не бере участи в житті полісу, — в Давній Греції звались «ідіотами». Гадаю, тому в залі й сміялися: заяву про «іскуствовнєпалітікі» тоді ще сприйняли були за продовження російського акціонізму 1990-х, в дусі перформансів Олега Кулика, який на виставках гавкав і кусав відвідувачів за ноги: той вдає собаку, той — ідіота, ох і витівники ж ці росіяни!..
Але звідтоді минуло майже двадцять років. І, як виявилося, то був зовсім не жарт.
Країна ґуґл-транслейт
Я згадала той давній епізод, коли російські урядовці вимагали від УЄФА «не змішувати спорт з політикою» (як кажуть у голлівудських фільмах, look who is talking!) — і заборонити українській збірній виступати на Євро-2020 із фанатським «Слава Україні! — Героям слава!» на футболках. Ні, я не про те, що, аби їхня воля, у Кремлі б нам і прапор, і гімн, і саме ім’я «Україна» заборонили (і все ще не втрачають надії цього колись домогтися!), — якраз це, після семи літ війни, вже нікого дивувати не повинно. Зачепило мене інше — професійне, те, що колись жахало й Орвелла (свої жахи він устиг зібрати докупи в «Трактаті про ньюспік», яким завершується «1984»): наруга над мовою, підміна понять і вбивство сенсів, що його Росія непомітно експортує на цілий світ, як Китай уханський вірус.
«Футболисты должны заниматься футболом, а политикой — политики», — заявив депутат російської Думи, і ніхто вже не засміявся. Власне тут мене триґерить: вся моя радянська пам’ять про поділ суспільства на тих, кому було «положено» «заниматься политикой», а кому — «политику партии и правительства понимать правильно» (обов’язковий в СРСР рядок з виробничих характеристик!), себто мовчки впахувати в вічних «ідіотах» і радіти, що не саджають (що «аресты аккуратные, точечные, без сталинского размаха», як недавно раділа за Росію Вєлікая Пісатєльніца Зємлі Русской Людмила Уліцкая), — оживає і рветься з мене з нестримністю зворотньої перистальтики. І я готова волати на все горло, як волала в 2012-му, коли українські ЗМІ, замість «балотуватися на виборах» чи «йти у владу», стали всі дружно, мов по команді, вживати скалькований з російської зворот — «іти в політику» (!): так, наче та «політика» — то якийсь окремий дім з охоронцем на вході.
Це вже був чистий орвелівський «ньюспік»: зворот, що прийшов у країну, яка відстояла свою незалежність на майданах 1990-го і 2004-го, — із країни, в якій на протест громадяни можуть вийти тільки за 3 дні наперед подавши властям «челобітную», то пак письмову заявку (такий «закон про мітинґи» в Росії було прийнято ще в 2004 р.!): країни, в якій усяка громадська активність настільки жорстко реґламентується, а за кожним параграфом стоїть напоготові з кийком настільки всерйоз наставлений «кусати за ноги» «силовик» (ще одне «нюспіківське» слівце з тих, що тягнуть нам в ужиток з московського поля!), — що ні на яку таку активність пересічному громадянинові просто не стане ні часу, ні сил. «Ібо нєфіґ», як у них кажуть: нема чого «рускому чєловєку» лізти в політику, не мавши на те спеціальних «корочок»! Так він, чого доброго, колись ще й владу контролювати схоче — а це вже, як заявив ще 2013 р. голова Сбєрбанку Росії (відео є в мережі, дуже раджу!), «страшные вещи», бо ставлять під удар всю рацію існування поліцейської держави (а іншої там ніколи не було…).
Чи здають собі справу українські «списувачі з російських новин» і дублювальники російських сайтів, який отруйний, ніколи не провітрюваний шлейф тоталітарних сенсів впускають через оті «кватирки» в український публічний простір? Як поступово, крок за кроком, «форматують» своїм ідеологічним «ґуґл-транслейтом» мізки своєї аудиторії на російський копил, привчаючи до речей, які ще вчора-позавчора здавалися нам непомисленними? Он недавно наші соціологи, без сорома казка, вже й «несанкціоновані мітинґи» українцям в опитування включили, і не зашарілись, коли їх за руку впіймано, — пояснили, що спільно «з російськими колеґами» дослідження робили, а наука, вона ж теж «внєпалітікі», хіба ні? (Авжеж, особливо суспільна, особливо в Росії, хто ж цього не знає!) І вже ці, не існуючі (поки що?) в Україні «несанкціоновані мітинґи» пішли гуляти по ЗМІ, немовби так і треба…
До чого нас готують
Тут потрібне пояснення. Кожна мова, як писав Юрій Шевельов, «є чортячо небезпечний свідок історії народу, який ту мову вживає». І кожна європейська мова, яка в 20-му столітті мала «політично заплямовану» історію (обслуговувала тоталітарну державу і вмазалася в людоморський слововжиток), проходила потім свій етап самоочищення, своєрідної «денацифікації»/»декомунізації», відділяючи, в численних дискусіях науковців і літераторів, те, що можна, — від того, чого не можна, ні в якому разі («ніколи знову»!) цією мовою казати: аби не впасти в річ убивцям… А от російська такої чистки не зазнала. Навпаки, після розпаду СРСР «забруднилася» ще більше: путінський «колєновставальний» наратив постав унаслідок змішування-склеювання докупи дискурсів, які доти вважались несумісними — мови «білоеміґрантської» й «радянської», сталінської й власовської, блатної й богослужебної, — всього впереміж, без розбору, що «кошерне», а що ні, так що в принципі в ній, у повній згоді з давньою чекістською примовкою, «можна всьо», від матєрної «фєні» в церкві до етнічних пейоративів на камеру (про «хороше кріпацтво» і «хороший Гулаг» урядове інформаґентство вже росіян не раз просвіщало, думаю, якщо хтось в РФ вирішить леґалізувати людожерство, російська мова й тут не виставить табу).
Читайте також: Оксана Забужко до 100-річчя Пауля Целана: Подвійний портрет у контровому світлі
Хоч якось розсортувати цей штучно створений ціннісний хаос, відділити в ньому «мухи від котлет» аутсайдер (а ми всі в Україні, хоч би скільки нам Авакови втирали протилежне, в стосунку до російської таки аутсайдери, бо кодифікується вона не в нас, а в Москві!) сьогодні вже не має жодної змоги. І це одна з причин, чому нам так легко непомітно підсунути чужі смисли — ми не помічаємо, що з ними «не так».
Я, наприклад, знаю чимало українців, які після Майдану-2014 «пішли в політику». Не в органи влади, підкреслю, а в політику в «неросійському», словниковому значенні — не міняючи роду занять і джерела доходів: зацікавилися програмами певних партій, познайомилися з низовими осередками, хтось розчарувався й плюнув, хтось обзавівся партквитком, а хтось почав створювати власні ГО для ближніх і дальніх цілей та ділитися в соцмережах планами на те, що і як міняти в країні, — «політикувати», як це колись називалося по-українськи (в Довженковій «Землі» це слово ще вживається, то був останній рік, коли за таке ще не саджали!), — і в усіх цих людей досі назбиралося на рахунку чимало корисних справ, про які поза місцевою громадкою ніхто не знає й не здогадується, що «так можна було»: процес політичного дорослішання нації у нас протікає мовби в «сліпій зоні», його «не видно», бо для нього «нема слів». Натомість ми послуговуємось десятиліттями втовкмачуваними нам російськими сенсами: сказав «політика» — і мов зразу перейшов на новини з життя високопосадовців і народних депутатів («політиків»!), на весь той вірусний флуд-інфотейнмент (мільярд дерев! Кива-науковець! двері в студію! бабада!..), з якого виловлювати поодинокі «байти» дійсних політичних новин (тих, котрі реально важливі для спільноти й потребують громадського обговорення) — все одно, що поживу з каналізації… Воно вам треба, «дарагіє рассіянє» (виправлено на: українці)? Адже ж бачите, яке то брудне діло — політика, то хай нею займаються «політики», а ваше діло — раз на 5 літ ставити за них галочку в бюлетені й радіти, що маєте на столі на Новий Рік «канапки зі шпротами» (оцього навіть не виправили: в Росії ніколи не їли добре!), і що ваша вулиця освітлена й заасфальтована, а чия на тій вулиці влада й кому пам’ятник, вам розкажуть з телевізора, тож марш на роботу, ідіоти, разговорчікі в строю!..
…Ні, до цього останнього в нас поки що, нівроку, не дійшло — але дорогу нам «асфальтують», як виглядає, саме туди, і то прискореними темпами. Не забуваймо, що народне господарство РФ гостро потребує дармової робочої сили, «трудові табори» для в’язнів там уже будуються, в червні БАМ прийняв першу партію зе-ка, і начальник російської пенітенціарної служби поскаржився, що народу сидить усе-таки малувато, щоб покрити потреби в робочій силі, треба б іще близько мільйона душ (sic!)… Тож не робімо собі ілюзій: наявність майже 40 мільйонів відносно здорового, неляканого й роботящого білого населення не в останню чергу й робить Україну привабливою для загарбників, і Росія від нас, таких апетитних, добром не відчепиться, навіть якщо Путіна завтра змінить на посаді Навальний чи якийсь інший Ікс. Суть побудованого в РФ режиму, так званого «рашизму», можна, послуговуючись класичною ленінською формулою, описати так: влада ФСБ, плюс русифікація, плюс ідіотизація всіх країн. Тобто, Гулаг, але не простий, а з телевізором, — такий, куди «ідіоти» (ті, що «внєпалітікі») йдуть самі, чи принаймні не чинять опору, коли їх женуть, бо їх переконали з телевізора, що там «какаяразніца»…
Читайте також: Які наслідки має масова трудова еміграція українців?
«Бєспалітікі»
Перший маніфест «рашизму по-українськи» — відкритий заклик до політичного ідіотизму — нам виголосив Володимир Зеленський, у тому самому епохальному президентському вітанні з Новим 2020-м. Характерно, що Україна тоді все-таки ще вибухла обуренням (дуже цікаво було бачити, як різнились українська й російська рецепції: росіяни, навіть ліберального-антипутінського стану, щиро не розуміли, що́ з цим вітанням «не так», і навіть вважали його, на контрасті з путінським, «людяним»!). Саме після того скандалу мем «какаяразніца» остаточно закріпився в українському політичному дискурсі на познаку «внутрішньої Росії». Але за минулі звідтоді півтора роки апологія ідіотизму стала в Україні повсякденням.
Звісно, через ЗМІ це відбувалося й раніше, одначе все ж сором’язливо, латентно: одна справа — політика (авжеж, це теж «політика»!) телеканалу, який поступово переводить новинну стрічку на «зарізали-зґвалтували-потопилися», і зовсім інша — офіційно декларована політика влади, де міністри весело заявляють в інтерв’ю, що книжок не читають (так було введено в норму відсутність зв’язку між освітою й соціальним ліфтом, симптом країн третього світу!), — а телеканали тоді вже відкрито хвастають, що транслюють «новини без політики (курсив мій, О.З.) про події, які насамперед хвилюють глядача (курсив мій — тобто «політика» вас, глядачу, хвилювати не повинна, хтось, хто держить камеру, вже визначив за вас коло ваших інтересів, О.З.), — кримінальна хроніка, шахрайство, скандали, нещасні випадки, несправедливість по відношенню до простих людей (курсив мій, О.З.)». Це весь список, перечитайте його ще раз: такими хоче вас влада, що тримається на московському шоу-бізнесі. Зробити українців такими — це й є їхня політична програма. (А в Гулаг прийдуть вантажити потім — і вже інші: за умови, розуміється, якщо цим вдасться їхня частина.)
Я пишу це все тому, що мене всерйоз непокоять дві речі. На тлі постійних атак на Закон про мову й вимушеної необхідности й далі боронити права української до теми далеко тоншої, субтильнішої смислової русифікації — тої, яка може здійснюватись і через українську мову (хоча й довше, затратніше для аґресора), — у нас все ніяк не дійде черга: підніжки простому механічному поширенню української гальмують її якісний поступ, в тому числі й внутрішнє очищення від «рашистських» впливів. Через те ми раз у раз застрягаємо на фазі, осміяній свого часу ще Лесею Українкою: тішимося з самого факту, коли «говорять по-нашому», — і вже не слухаємо, я́к саме говорять: які сенси озвучують. «Іти в політику» замість «іти в парламент» — це не «по-нашому»; «новини без політики» як буцім бажаний позитив — теж не «по-нашому». Всього одне перекручене, кастроване в російських політтехнологічних казанах слово з ненашої реальности, засвоєне в чужому значенні, має владу міняти нам — реальність нашу. Тому що спочатку буває слово — завжди і всюди, не тільки в Біблії.
І ось (це вже друга річ, прямий сигнал тривоги) з’являється президентський законопроект «про олігархів», здіймаючи хвилю галасу, сарказму, дотепів і підрахунків, скільки в кого активів і чи кожен з нас олігарх, — і при тому вже не помічається, проскакує повз нашу затоптану «новим ньюспіком» увагу жахлива, як пожежний ґонґ, фраза: Стаття 2, частина 1, п. 1, перша ознака олігарха – «бере участь у політичному житті» (sic!).
Там справді це написано, приїхали. І нижче, в Статті 3, роз’яснено, що́ це означає: перераховано всі посади, аж до Голови Нацбанку й «керівних органів політичних партій», які, в уявленні авторів, усі в сумі, разом із «пов’язаними особами» (?), й описують українське «політичне життя». Тому що «политикой должны заниматься политики», і в Росії це тільки так. Здрастуй, страна Гулагія! Чи то пак — «вєчєр в хату, арєстанти!»
…Я спробувала поґуґлити, але не знайшла жодного голосу протесту проти цього формулювання. Не те що «віртуального Майдану», чи хору здивування, як мало б бути в країні, котра впевнена в своїй мові й несених нею значеннях, — а жодного, бодай студентського-аспірантського, мишачого писку: мовляв, та скажіть же їм хто-небудь, цим законодавцям «с района», що не можна таке писати в тексті закону, бо «участь у політичному житті», це, в усякій культурі, чий категоріальний апарат бере початки від Аристотеля, є ознака не «олігарха», а громадянина, варвари, що ви робите з мовою?!
Тож хай цей мій текст буде таким голосом. Час починати слухати себе й розуміти, чиїми словами ми говоримо, — поки ще не пізно.
Оксана Забужко | Yaraartsgroup
A Портрет:
К. Грушевская в молодости (1990)
Екатерина Михайловна, мисс Катя!
Жесткий кружевной воротник
Цвет лица бледный, как лепесток
И властный рот, ни намека на ребенка …
Гениальный фотограф во Львове
поставил вас правильно,
Узнавать в себе инфанту Валескеса.
О, мисс Кейт,
это было до той первой войны — было лето,
Это было задолго до того, как вы были в Киеве
Это было задолго до мрачных дней указа …
Вы все еще учились
Греческий и латинский, с вашими молитвами каждую ночь,
Презрение своих женихов
и чтение «Что такое прогресс?»
О, мисс Кейт —
Что за шляпа, с широкими полями!
Но взгляд в твоих глазах ледяной:
Что вы только что услышали? Что вы видели вдалеке?
Как меняются лица, когда семья видит свою судьбу.
Возможно, это свет от только что открывшейся двери придает им тот потусторонний вид …
Вы что-то слушаете, да …
(Это звук от земли —
Это растет
из года в год —
как приглушенный крик?)
Быть Грушевкой по рождению — отметку не смыть.
Быть Грушевской по духу — непростительный грех.
Звук нарастает?
Вы хотите прыгнуть на десятилетия вперед?
Через столетие?
Но это анти-
исторический подход — метафизика, мисс, обман.
Екатерина Михайловна, ты бледная и хрупкая Инфанта,
Неизвестный номер в космическом архиве ГУЛАГа …
(Звук нарастает: это звук бумаг твоего отца
как их рвали и бросали в печку?
Или потрескивание от пламени одиннадцатого тома
За ним следуют все остальные тома, в настоящее время отсутствующие
из его «Великой истории Украины», которая присоединилась к нему в забвении.
Этот звук: крысы убежали?
это тяжелый кулак?
Slam! эта чрезмерно образованная школьница —
дочь профессора
эта сука высшего класса!)
… Ваша школьная фотография
показывает этот ледяной взгляд
Итак, за четверть века до
г., вы уже знали, как правильно реагировать на подобное лечение!
Екатерина Михайловна,
Мисс Кейт,
, который стал прахом,
Не в лагерях — а в звездах: небеса светятся тобой.
За всех невинно казненных историков опустошенных народов
Ты первая защита
И последний охранник …
Екатерина Михайловна,
Мисс Кейт,
где твоя большая работа?
Звук нарастает …
Звук …
…
Примечание: Екатерина Грушевская родилась в 1900 году во Львове, крупнейшем городе Западной Украины.Этнограф и социолог, она была дочерью Михаила Грушевского, выдающегося украинского историка и президента первой Украинской республики, когда она была провозглашена в Киеве в 1918 году. В конце 1920-х ее отец был вынужден по указу переехать в Москву, где она присоединилась к нему и работала с ним над более поздними томами его монументальной истории Украины. После его смерти она была арестована. Все ее рукописи были уничтожены, и ее отправили в ГУЛАГ, трудовой лагерь в Сибири.Она умерла там в 1943 году.
Плоть и кровь: разговор с Оксаной Забужко
Плоть и кровь: разговор с Оксаной Забужко
Оксана Забужко ворвалась на международную литературную арену в 1996 году, когда опубликовал свой роман «Полевые работы в украинском сексе », который был переведен на шестнадцать языков и провозглашен «Библией украинского феминизма». Она опубликовала восемнадцать других книг, в том числе сборники рассказов и эссе, а также отмеченный наградами роман Музей заброшенных секретов .Она стала видным общественным деятелем Украины, защищая демократию.
Забужко была вице-президентом украинского ПЕН-клуба с 1995 по 2010 год, а вместе со своим партнером Ростиславом Лужецким руководит издательством, посвященным некоммерческой литературе. Ее книга рассказов Your Ad Could Go Here была опубликована на английском языке в апреле издательством Amazon Crossing. Kirkus Reviews пишет, что главные герои Забужко, в основном женщины, «следуют своим наклонностям, высказывают суждения и предаются фантазиям», а «Забужко не жалеет слов.Ее истории соединяют воедино пересечение личных и национальных, политических вопросов, которые глубоко переплетены во всей коллекции. Хотя три рассказа были написаны в 1997–1999 годах, остальные написаны в последнее десятилетие.
Забужко и я говорили о теме сестринства в литературе, о том, как она пыталась осмыслить историю своей страны посредством письма, и о разнице между написанием рассказов и романов.
***
The Rumpus: Помимо трех сборников эссе, вы опубликовали три сборника рассказов и два романа, третий роман должен выйти в следующем году.Чего можно добиться в рассказе, чего нельзя сделать в романе?
Оксана Забужко: Для меня хороший рассказ — это роман. Или, точнее, бутон романа, внутри которого спрятаны крошечные лепестки, приглашающие читателя открыть их в своем воображении. Все великие истории, которые мы унаследовали от прошлого, от Гомера, Гесиода, евангелистов, анонимных авторов «Арабские ночи », на самом деле являются недостаточно развитыми романами. Они бросают чары подмигивания и намеков, они толкают нас провокационными лакунами и фигурами молчания и оставляют без ответа главные «почему» и «как получается», свобода, немыслимая в романе.
Я помню, какое впечатление произвела на меня в детстве история Синей Бороды, когда я понял, что эта история позволила избежать самой интригующей проблемы, которую я ждал решения, а именно: , почему Синяя Борода убивает своих жен? Вместо этого меня заманили на вопрос, прибудут ли братья его последней жены вовремя, чтобы спасти ее. Я почувствовал, что введение в заблуждение было каким-то образом преднамеренным, и был очарован, а не разочарован трюком. Это был мой первый опыт работы с искусством рассказа.Кстати, «Сказка о флейте калины» тоже из моего детского чтения: она основана на украинской сказке о двух сестрах, одна из которых заколола и закопала другую в лесу, а потом ее публично обвинила калина. флейта поет голосом жертвы. Сказка была не об убийстве, а о «немых уликах», пришедших служить правосудию; как и в сказке о Синей Бороде, в нем не было объяснения преступления. Мне потребовалось тридцать пять лет, чтобы удовлетворить свое любопытство, придумав новую историю из старой, или, вернее, заполнив ее первоначальные лакуны плотью и кровью персонажей.
Рассказ для меня скорее пьеса, чем произведение. Роман — это произведение, которое отнимает у вас всю жизнь, заменяет жизни, тогда как рассказ остается сноской к жизни; независимо от того, насколько длинным и запоминающимся, это все равно сноска. У вас есть полная свобода переписать его, и вы не боитесь, что он может потерпеть неудачу. Вы можете бросить и никогда не закончить. Кроме того, в рассказе у вас меньше ответственности за своих персонажей; вам не нужно выступать в роли их всезнающего Бога-Создателя.В рассказе вы равны своим героям, незнакомец, прохожий, дальний знакомый с наблюдательным взглядом. Когда меня спрашивают о персонажах из моего романа Музей заброшенных секретов , я всегда пытаюсь ответить, даже если вопрос заключается в том, где я их вижу через десять лет после окончания романа. Но я понятия не имею, будет ли Марта в «Инструкторе по теннису» и дальше бороться за сохранение своего брака, и как может развиться ее попытка супружеской неверности. Я только что подслушивал, вот и все.
Rumpus: Меня поразила повторяющаяся закономерность в этих историях. Многие из них связаны с интенсивными отношениями между сестрами или между девушками, которые считают себя сестрами. «О, сестра, моя сестра» описывает, как призрак абортированной девочки-младенца преследует ее живую сестру и, в некотором смысле, ее родителей. «Girls» исследует эротическую и отчасти садистскую близость между двумя школьницами. «Сказка о флейте калины» переносит сюжет в фольклор. Можете еще рассказать о теме сестер?
Забужко: Мало кто из читателей замечает связь между первыми тремя рассказами, составляющими первую часть книги! Секрет в том, что этот триптих изначально был задуман как роман-в-рассказах, в центре которого была одна и та же главная героиня, Дарка, которая появляется как в «О, сестра, моя сестра», так и в «Девушках».Народная сказка о сорорициде, которую она прочитала маленькой девочкой в «О, сестра, моя сестра», а затем переделанная в «Сказку о флейте калины», должна была стать ключевой мелодией ее взрослой жизни. , сформированный с ее тоской по фигуре сестры, которая заменила бы потерянную.
Идея была, должен признать, кровавой. Каждый новый «сестринский эпизод» жизни Дарки был разработан, чтобы повторить тот же образец соперничества за выживание, который она впервые использовала с Эффи в «Девушках».«С одной стороны, мой предполагаемый роман должен был представить драму о« серийном победителе », так сказать, о человеке, тщетно пытающемся освободиться от когда-то совершенного преступления, в которое она была вовлечена в младенчестве. , без ее ведома, тогда как, с другой стороны, это должна была быть антология женских смертей. Ибо в каждой истории воображаемая сестра Дарки умирала какой-то смертью, пусть даже социальной или символической.
Я был трусом и бросил это после того, как в моей жизни случилось что-то ужасное.Моя лучшая подруга, блестящий литературный критик и теоретик-феминист, мать двенадцатилетнего ребенка и много лет моя бета-читательница, погибла в результате несчастного случая в своем киевском доме, более или менее так, как описано в одной из моих книг. «Сестринские» сквозняки (утечка газа в ванной). Я знаю, что это может звучать безумно, но, помимо шока и травмы, у меня было жуткое ощущение, как будто с помощью моего незавершенного романа я попытался ограбить реальность, в которой литература и жизнь каким-то образом кровосмесили. Как будто я перешел какую-то невидимую красную черту, которую не должен переходить ни я, ни какой-либо другой автор.Поэтому я решил ограничиться тремя уже написанными рассказами о «сестрах» (фактически, четырьмя вместе с «Я, Милена»). Что касается темы преследующего прошлого и женских смертей, я затронул ее в другой работе, Музей заброшенных секретов .
Через год или два после того, как я опубликовал триптих сестер, я случайно наткнулся на дневники Ингеборг Бахманн, одного из моих любимых писателей, и увидел, что Бахманн также составляет «антологию женских смертей» незадолго до своего трагического события. один! Это был один из таких моментов, когда вы чувствуете себя исследователем, путешествующим по пустыне, который внезапно видит на песке кости человека, который был здесь до нее.С содроганием вы сразу знаете, что ваш маршрут правильный, но после этого вы продолжаете движение на свой страх и риск. Кстати, разве это не еще один образец сестринского дела?
Я думаю, что тема сестринства все еще недостаточно исследована в литературе. Женская дружба — неотъемлемая часть эмоциональной жизни женщины, не менее важная, чем любовные отношения. Сейчас, когда мне за пятьдесят, я с ностальгической улыбкой вспоминаю все разорванные отношения моих молодых лет, но те разрывы с моими подругами все еще причиняют боль, независимо от того, сколько лет прошло, и моя мать утверждала то же самое в свои восемьдесят! В подростковом возрасте меня озадачило название коллекции Хемингуэя Мужчины без женщин : я попытался вспомнить книгу о «женщинах без мужчин», и у меня ничего не вышло.В лучшем случае я мог придумать историю, но не коллекцию. В наши дни, спустя два поколения женщин-писателей, в литературе все еще есть женщины среди малоизученных видов.
Rumpus: Все эти истории с поразительной откровенностью размышляют о женском опыте. «Вход в зал для выступлений после третьего звонка запрещен» — это витает в уме матери, джазовой певицы, которая обижается, лелеет, ранит и неправильно понимает свою семнадцатилетнюю дочь. Подобно сестринским историям, он рассматривает близость между женщинами как борьбу за власть.Вы можете рассказать об этом подробнее?
Забужко: Эта история вообще моя любимая в сборнике, и, надеюсь, не только потому, что возраст героини мне ближе всего. Это история о старении, но в довольно особых условиях, которые у нас сейчас есть на Украине: когда главное историческое событие, война с Россией, к которой моя героиня, как и большинство ее соотечественников, была совершенно не готова, совпадает со сменой поколений. И в этом проблема. Как бы полна энергии ни была Ольга за сорок, она не может подавить паническое ощущение, что «новые времена» принесут ей не только «естественные» неприятности, вроде ранней менопаузы или смерти бывшего любовника. , но что они также столкнут ее с ее актерского подиума (поскольку она играет все время, даже в своих внутренних монологах).Миллениалы вышли на сцену истории, ее дочь среди них, и собственный опыт выживания Ольги кажется им бесполезным. Такой разрыв в общении между моим поколением и следующим действительно существует. Война доказала то, о чем я подозревал: мы не смогли обеспечить нашим детям надлежащий иммунитет против зла, поскольку у нас никогда не было достаточно смелости, чтобы поделиться с ними всей правдой о систематическом, узаконенном зле, которому мы подвергались в наши советские годы.Это моральная ловушка, которую используют все диктаторские режимы, чтобы на протяжении поколений хранить молчание своих жертв. Стокгольмский синдром, заговор стыда. Есть разные способы прибить его; Я пробовал свой.
Только сейчас, после 2014 года, начали появляться первые хорошие книги о том, как мы выжили в 1970-х и 1980-х годах в охваченной чистками Украине. У каждого поколения своя историческая миссия; у нас была работа Фортинбраса в Гамлете — чтобы убрать трупы со сцены и записать историю.(Один из моих сборников эссе называется The Fortinbras Chronicles. ) К сожалению, мы провалили миссию, поскольку легко можем видеть, глядя на мир, который мы передаем нашим теперь уже взрослым детям. В каком-то смысле мы все «Ольхи» с дочерьми или без них.
Rumpus: Какие писатели больше всего вдохновляли вашу фантастику?
Забужко: Назвать их всех — это длинный список! Конечно, я многим обязана женщинам-классикам моего родного языка, имена которых, к сожалению, вряд ли будут знакомы американцам.Назовем только двоих: Леся Украинка (1871–1913), великий драматург Belle Époque, больше всего повлияла на мою личность как писательницу. В своих драмах в стихах она переписала европейскую культурную мифологию с точки зрения женщины. От другой матери-литератора, Ирины Уайлд (1907–1982), автора тетралогии «Сестры Ричинские », семейной саги, я впервые узнала, как «большую историю» можно распознать в мелочах и изобразить из, казалось бы, маргинального (женского) ) точка зрения.Перечитывать их оба время от времени всегда полезно; магия все еще работает.
С отцами-литераторами дело обстоит иначе. Марсель Пруст, Альбер Камю, Герман Гессе, Хулио Кортасар, Василий Гроссман, Милан Кундера, Роберт Мусил, Сиз Нутебум, Дж. М. Кутзее с годами поменялись местами в списке моих фаворитов. Кундера, например, держал меня под своим чарами до двадцати лет. Я был впечатлен его манерой писать о сексе и в то же время испытывал отвращение к его позе «мачо».Он определенно должен прочесть «Дон Жуана» в версии Украинки! Это было одновременно вдохновляющим и провокационным, заставляя меня чувствовать себя конкурентоспособным. («Могу ли я когда-нибудь научиться делать то же самое, но с точки зрения женщины?») А теперь представьте мою реакцию спустя годы, когда после моего полевого исследования в украинском сексе появилась в чешской крупной чешской газете Lidove noviny озаглавил меня как «Леди Кундера»! Настоящий момент триумфа, элас, не с кем поделиться, потому что даже самые близкие друзья не знали, что это значит для меня.(«Да! Я сделал это!»). Между прочим, я до сих пор считаю Кундеру великим писателем, которому современный роман, особенно восточноевропейский, обязан больше, чем говорят нам учебники; Независимо от всех скандалов в СМИ, связанных с его именем, он заслуживает более серьезного и более сбалансированного признания.
Rumpus: В этом сборнике наряду с психологическими темами прослеживается политический нарратив. В двух историях, помещенных на первое место, «О, сестра, моя сестра» и «Девочки», в обоих есть главная героиня — девочка по имени Дарка, которая растет во времена советских репрессий.«Альбом для Густава» рассказывает голосами мужа и жены об их опыте оранжевой революции 2004–2005 годов, когда украинская демократия поднялась и защитила себя. Как вы вплетаете личную и политическую жизнь в свою художественную литературу?
Забужко: Ну, я тоже европеец. Хуже того, восточноевропейцы, детище «Кровавых земель», если использовать остроумную формулу Тимоти Снайдера. Думаю, это многое объясняет. В глубине души я удивляюсь каждый раз, когда понимаю, насколько строго личное и политическое разделены в американской культуре.Я привык к противоположному, к их постоянно кипящей огненной смеси, в которой «слишком много истории на квадратный метр», иногда буквально, является банальной реальностью. Пытаясь разобраться в истории своей страны, вы неизбежно заканчиваете деконструкцией того или иного политического нарратива, если хотите создать свою собственную. Вот что, на мой взгляд, отделяет литературу от журналистики: литература изо всех сил пытается создать собственный мир, даже когда речь идет о событиях, которые все смотрели в новостях.
С другой стороны, возвращаясь к «миссии Фортинбраса», в течение примерно семидесяти лет новейшей истории Украины (начиная с сталинского антропогенного голода 1933 года) страна была вынуждена замолчать. Независимость дала моему поколению впервые в живой памяти нации возможность говорить за мертвых, собрать воедино разрозненные фрагменты незарегистрированных воспоминаний, выкапывать скелеты из шкафов, пересматривать старые репрессивные нарративы: пытаться преобразовать наша изуродованная недавняя история из несуществующего превратилась в пригодную для жизни.Только после того, как я опубликовал The Museum of Abandoned Secrets , сюжет которого охватывает три поколения нашей замалчиваемой истории, мне пришло в голову, что то же самое относится ко всей восточноевропейской литературе, поскольку наряду с моей появились десятки таких романов, от финской чистки Софи Оксанен до хорватской Срда поет в сумерках в день Пятидесятницы Мильенко Ергович. С Ольгой Токарчук мы с 2017 года обсуждаем, как помочь людям осознать, что восточноевропейский роман превратился в феномен, во многих отношениях сравнимый с латиноамериканским романом поколения Бум.
Моя собственная биография тоже вплетена в структуру истории с раннего детства. «О, сестра, моя сестра» в значительной степени автобиографична. Моя беременная мама действительно потеряла ребенка в 1965 году, когда жизнь нашей семьи была серьезно прервана КГБ. (Волна чисток началась на Украине сразу после того, как Хрущев с его «оттепелью» был отстранен от должности и заменен Брежневым.) Когда я читал мемуары американских политиков того времени, которые еще летом 1968 года оставались убежденными, что Кремль никогда бы не рискнул военным вмешательством в Чехословакию, я не могу не думать о себе тем же летом: маленькая девочка, которая собиралась пойти в школу, которая тайно писала «письма» Брежневу, прося его прекратить преследовать ее маму и папу ». потому что они лучшие люди в мире, а господа из КГБ думают, что любят Америку, а они нет.«Я считаю, что таких голосов все еще не хватает в изображении холодной войны.
Я чувствую себя подавленным, понимая, что я уже испытал на себе больше «большой истории», чем я когда-либо смог бы «переварить» в своих статьях. Я вырос в квартире с жучками, рано осознавая, что «Большой Брат наблюдает за мной». Я был свидетелем крушения советской империи, начиная с чернобыльской катастрофы; Я был на баррикадах трех народных революций (три украинских «майдана» 1990, 2004 и 2013-14 годов), не говоря уже о постколониальном «построении нации» 1990-х годов, когда потеря друзей стала обычной практикой. .А с 2014 года, когда вся эта «гибридная война» распространяется по миру, как рак, я задыхаюсь от избытка политического в моей жизни. Самое сложное в воплощении всего этого в художественную литературу — получить достаточно времени не столько для написания, сколько для концентрации на собственных чувствах и чувствах моих героев. Ускорение истории в информационную эру в первую очередь наносит ущерб нашей эмоциональной сфере. Мы съели больше, чем можем проглотить в культуре.
***
Фотография Оксаны Забужко. Автор Павел Ботанов.
Розанна Уоррен преподает в Чикагском университете. Она является автором шести сборников стихов, последней из которых является Departure (2003) и Ghost in a Red Hat (2011). Ее новый сборник стихов So Forth только что вышел (май 2020 г.), а ее биография Макса Джейкоба выйдет осенью 2020 г. Она опубликовала книгу литературной критики и отредактировала сборник эссе о переводе. , и получил награды от Академии американских поэтов, Американской академии искусств и литературы, Фонда Лилы Уоллес и Фонда Гуггенхайма, среди других.Еще от этого автора →
Ваша реклама может идти сюда: Истории
«Темы страха, желания и национального товарищества пронизывают восемь огненных сказок украинского писателя и философа Забужко ( Музей заброшенных тайн , 2012 и др.). Забужко получила международное признание за свой непочтительный голос, и даже на первых нескольких страницах этого сборника можно понять, почему… Захватывающие истории о том, как национальные проблемы влияют даже на самые личные аспекты жизни. — Kirkus Reviews
«Объективная правда и личные мифологии сталкиваются в сборнике рассказов Забужко, который сосредоточен на вопросе, что такое правда в этот современный момент. Она отправляет читателей в путешествие от триумфа Оранжевой революции до домашних побед в сватовстве и соперничестве между братьями и сестрами, побуждая нас задуматься о том, каким может быть , , если включить элементы мифа и сказки в эти захватывающие дух истории. —PEN America
«Оксана Забужко триумфально возвращается в издательское дело в США с [этим] сборником страстных рассказов». — Женщины-писательницы, женские книги
«Эти истории, одновременно интимные и мирские, перекликаются с непочтительным и прозорливым голосом Забужко, отзывающимся эхом еще долго после прочтения». —Midwest Book Review
«В коллекции, объединяющей ключевые идеи о женственности и истории с безупречным мастерством, украинская писательница Оксана Забужко еще раз поразила англоязычный мир своим блеском своим недавно выпущенным изданием Your Ad could Go Here … Известная в равной степени своими критическими и философскими способностями, как и ее достижения в поэзии и художественной литературе, утонченный взгляд Забужко на украинскую идентичность и феминизм, оживляющий ее персонажей и повествования, является подарком для читателей во всем мире… Главные герои Забужко — неизменно женщины — обращают свое внимание внутрь, не теряя из виду свою физическую сущность.Они находят силу, мощь, недостатки и источник самолюбия, несмотря на то, что их раздирают естественные противоречия полноценной жизни … Восемь историй, составляющих книгу, по очереди реалистичны, сюрреалистичны и сверхъестественны, и они сговариваются с тем, чтобы поместите коллекцию прямо на границе, где наш мир уступает место магии. Здесь Забужко продолжает исследование пола и украинской идентичности, которые характеризовали ее десятилетия писательской и научной деятельности … Предложения Whitewater каскадом вокруг банков запятых и бросают читателя на новые высоты.Отброшенные в сторону содержат глубокий опыт и раскрывают преданность Забужко своей теме … Женщины из этих историй наблюдают за своими действиями и чувствами в период как международно значимых событий (Оранжевая революция 2004 г.), так и более банальных поворотных моментов (подростковые годы дочери) . Но их озабоченность носит одновременно интеллектуальный и физический характер: персонажи Забужко воплощены без извинений. К их сложным и развивающимся отношениям с телесностью относятся с уважением как к неотъемлемому компоненту самости, независимо от того, принимают ли они свою сексуальность или сталкиваются с потерей красоты.Взятые вместе, эти истории открывают путь для украинских женщин и прославляют активистов страны … Истории Забужко и их экспертные переводы помогают в этой работе, поскольку они связывают воедино прошлое Украины и ее надежды на будущее. Несмотря на тонкий и явный активизм на работе, Забужко продолжает оглядываться назад: она заявляет о важности демократического наследия Украины … Невозможно не читать это как заявление о собственной миссии Забужко, учитывая, насколько хорошо она преуспевает в этой коллекции ». — Asymptote Journal
«Ее новый сборник рассказов Your Ad could Go Here … показывает, что Забужко — разносторонний писатель короткой прозы… переводчики умело следят за дезориентирующими, но захватывающими поворотами длинного, сложного произведения Забужко. предложения и внезапные изменения тона … будь то в стихах, прозе или эссе, ее главной заботой всегда было влияние деструктивной коллективной истории на хрупкую судьбу человека, и ее особенно интересует, как идеологии, репрессии и насилие накладываются на себя на женском теле, даже через поколения.Раскрытие травмирующего прошлого опыта повторяется в этих историях … В других частях сборника стиль Забужко становится более эссеистическим, давая читателю возможность почувствовать острые культурные и политические комментарии, которыми она известна в Украине ». — Times Literary Supplement (UK)
«Богатые, лирические описания лассируют читателя в жизни персонажей и в исторические драмы прошлого и настоящего… Мы получаем глубокое ощущение духа товарищества, которое охватывает незнакомцы во время восстаний, и то, как хочется этого чувства … Эта озабоченность связью между персонажами в моменты высокой драмы и интимной страсти делает прозу Забужко, которая всегда укоренена в украинской действительности, универсально актуальной.” — Los Angeles Review of Books
Оксана Забужко — одна из самых известных современных писателей Украины, автор более двадцати книг. Она окончила философский факультет Киевского университета имени Шевченко и защитила кандидатскую диссертацию по философии искусства. После публикации своего влиятельного романа «Полевые исследования в украинском сексе» (1996 г., опубликован в 2011 г. в английском переводе Галины Грин), она работала внештатным автором.
Забужко живет в Киеве, где она и ее партнер, художник Ростислав Лужецкий, владеют небольшим издательством.
Книги Забужко переведены на пятнадцать языков. Среди ее многочисленных наград — Грант Макартура (2002 г.), Премия Международного фонда Антоновича (2008 г.), Орден княгини Ольги (2009 г.) и Национальная премия Украины имени Шевченко (2019 г.). Ее magnum opus, The Museum of Abandoned Secrets (2010, опубликованный в 2012 году в английском переводе Нины Мюррей), выиграл литературную премию Angelus Central European Literary Prize (2013) как лучший роман Восточной и Центральной Европы.
Just Press Play с Оксаной Забужко
В то время, когда пандемия COVID-19 беспрецедентным образом разрушает жизни миллионов людей, PEN America’s World Voices Festival запускает новую серию плейлистов с песнями, выбранными некоторыми из наших любимых авторов со всего мира.
Каждую неделю Just Press Play приносит саундтреки из жизни поэтов и писателей романистов в дома и офисы повсюду. Эти плейлисты напоминают нам всем, от балконов Милана до динамиков наших смартфонов, что музыка, как и книги, может связывать человечество на расстоянии.
На этой неделе ведущий украинский автор Оксана Забужко публикует свой сборник рассказов, недавно переведенный на английский язык , Your Ad could Go Here , на музыку:
«Приведенный ниже плейлист основан на« саундтреке », который, на мой внутренний слух, сопровождает мой сборник рассказов Your Ad could Go Here . Полный саундтрек получился бы довольно объемным. (В некоторых историях музыка играет непосредственную роль в действии; в одном из них главная героиня — джазовая певица, которая часто цитирует из своего репертуара.Таким образом, я ограничил свой выбор композициями, к которым я лояльно обращался на карантине, например, близкие родственники и старые друзья.
«Порядок песен соответствует содержанию моей книги. Версия Джони Митчелл 2000 года «Обе стороны, сейчас» резонирует для меня с голосом моей Дарины из вступительного триптиха «сестер» в «О, сестра, моя сестра». Американская публика может вспомнить Квитку (или Кейси) Цисик ( 1953–1998) как оригинальный голос оскароносной песни You Light Up My Life.Она также стала жертвой «неподобающих ухаживаний» композитора, от которых она отказалась, прежде чем он заменил ее Дебби Бун. Это была образцовая история до # MeToo. Я привожу нотку Украины 1970-х — «саундтрек» к «Девушкам» и юным годам Дарки — вальсом Игоря Шамо (1925–1982), композитора из знаменитой «Киевской авангардной школы» (симфонические произведения которого пианист Павел Хинтов теперь выступает онлайн для ценителей классической музыки).
«Треки третий и четвертый принадлежат неизмеримому миру« Сказки о флейте калины », который сам по себе мог бы отсылать к многочасовым записям.Зимнее колядование, которое в Украине имеет давнюю традицию с языческих времен, представлено отрывком из легендарного «Козловского концерта», где в 1970 году Иван Козловский (1900–1993), один из великих теноров 20 века. записал избранные украинские рождественские гимны с оркестром Большого театра Москвы. Великолепный успех, мастер-диск был быстро конфискован КГБ, а коллекционеры тайно прятали сохраненные виниловые пластинки до распада Советского Союза. Наша семья теперь слушает концерт каждый раз, когда нам требуется музыкальная терапия.Четвертый трек, новое произведение современного украинского этно-рок-музыканта Кати Чилли, представляет собой то же измерение силы женщин, которое я ассоциирую с главной героиней «Сказки о флейте калины».
«Шоу должно продолжаться», мой безусловный фаворит Queen на протяжении многих лет, предлагает музыкальный ключ к драме Милены в «Я, Милена». Идите вниз, Моисей »Луи Армстронга (1901–1971) из киевского Майдана в «Альбоме для Густава». «Ohne Dich» Rammstein — это мой похоронный марш для анонимного перчаточника из Вены, к которому рассказчик «Your Ad Could Go Here» так стремится обратиться на немецком языке.«Come Talk to Me» Питера Гэбриэла из его Secret World , одного из моих любимых альбомов 1990-х годов, — это скрытая музыкальная тема «Инструктора по теннису». Зал спектаклей после Третьего звонка », главная героиня которого Ольга поет в клубах. Упомянутый в тексте «Days Go, Nights Go» — старый украинский хит, традиционно считающийся мужским из-за харизмы его автора — соул-певца Николая Мозгового (1947–2010). Итак, я решил включить сюда в качестве иллюстрации оригинал, который тоже датируется началом 1990-х годов.”
Посмотрите ее плейлист на Spotify и YouTube сегодня и закажите ее недавно переведенную книгу Your Ad Could Go Here на Amazon или Indiebound.
Фаворит Оксаны: «Шоу должно продолжаться» от Королевы
О оксане забужко
Забужко Оксана родилась в 1960 году в Луцке, Украина, получила докторскую степень в Киевском университете. Когда она была стипендиатом программы Фулбрайта, она написала Полевая работа в украинском сексе , роман, который вызвал самый большой литературный скандал в Украине за десятилетия после его публикации в 1996 году.С тех пор она была переведена на 16 языков и признана одновременно визитной карточкой новой украинской литературы и «Библией украинского феминизма». С тех пор она издала еще десяток книг, в том числе три сборника рассказов, три тома очерков, отмеченное наградами исследование Леси Украинки и отмеченный наградами роман Музей заброшенных секретов , который был переведен на шесть языков. Ее сборник рассказов « Ваша реклама может пойти сюда » был переведен Ниной Мюррей, Галиной Грин, Аскольдом Мельничук, Марко Каринник и Мартой Горбан.
Присоединяйтесь к нам на следующей неделе и получите плейлист от японской писательницы и певицы Миеко Каваками , чья последняя книга, Грудь и яйца, в переводе Сэма Бетта и Дэвида Бойда, уже вышла.
CLYTEMNESTRA (стихотворение) — Оксана Забужко — Украина
«Ты не совсем женщина». Агамемнон возвращается домой.
Он поднимается по лестнице, солнце
позади него, он звенит медью
Кожаные ремешки его доспехов, как раздутый войной идол, скрипят.
Снимай, не хочу!
Мне не нужен животный запах его рта,
Или его руки с их ногтями в черной оправе — эти руки
Сдирать с меня одежду, как если бы я был трупом на поле битвы,
И под его ногтями хлопья
И пух от одежды и волосы убитых, вероятно, все еще гниют.
Может, я и правда не женщина.
Я не хочу кричать и извиваться от смертельного удовольствия,
Пронизанный этим его сверкающим оружием,
Пропитанный вонючими каплями пота
Его царственной силы, запертый под его телом
Истекающий своими липкими соками смерти на меня; Я ненавижу
Пронзительный стон суки
Который вырвется из моего горла;
Ненавижу волну томления, которая охватит меня
И рыхлую шею с ямками надо мной
Когда я открываю глаза.О сын Атрея!
Вот так корчился под тобой Трой, распростертый.
Ваши стрелы нацелены на что-нибудь живое, упругое, быстрое —
Это лань? Брисеида? или горячая женская кровь
Стекающая по бедрам, что делает тебя победителем,
Может ли кровь из тела истощить, как безгрешный человек, вода из камня?
Это была не похоть или зверство, а скотство.
Покорить Клитемнестру, лань, Кассандру, Микены и Трою.
Может, я и правда не женщина.
Агамемнон возвращается домой, и тени, пахнущие тьмой и потом,
становятся длиннее.
Мне холодно.
Меня трясёт от осознания: убийство — это тоже работа!
Прядение, ткачество,
Расплетение (как та женщина из Итаки), растирание розового тела Эгиста
(при чем он тут?)
С успокаивающим маслом —
Это удовольствия для рук, занятия для рук — но а не у королевы.
Они, например, не более благородны, чем оспины.
Было бы в сто раз лучше сбежать с какими-нибудь паломниками,
Скажем, в Дельфы, и стать жрицей,
Принадлежать на каждом пиру к каждому проходящему мимо калеке,
Слепо отдаться этой безликой силе
Без злобы
И вездесущий — переменчивый, бегущий, невидимый.. .
Ой, как мне холодно!
Вы поднимаетесь по лестнице, освещенная солнцем —
О божественный,
Более божественный, более ненавистный, более убедительный
Ваш шаг вверх по лестнице (каждая ступенька весит
Один год Троянской войны) — о, подойди ближе , ближе. . .
Скованный от волнения,
Полуслепой от черного и белого — этот график теней, пятна
солнца на мраморной плитке —
Я держу на виду, всей силой воображения,
Только этот маленькая комната
Там, где занавес словно вспыхнул малиновым: если отойти за нее,
Одним властным жестом
Моей рукой, устойчивой к холодному, послушному металлу,
Я превзойду все, что ты сделал,
Я ‘ Установлю новое царство —
Мир без Агамемнона.
Представляем апрельский выбор книжного клуба: ваша реклама может быть размещена здесь Оксана Забужко
В коллекции, объединяющей основные идеи о женственности и истории с безупречным мастерством, украинская писательница Оксана Забужко еще раз поразила англоязычный мир своим блеском своим недавно выпущенным изданием Your Ad could Go Here. По адресу Asymptote мы невероятно гордимся тем, что представляем этот том потрясающих рассказов в качестве нашей подборки Книжного клуба на апрель.Известная как своими критическими и философскими способностями, так и своими достижениями в поэзии и художественной литературе, утонченный взгляд Забужко на украинскую идентичность и феминизм, оживляющий ее персонажей и повествования, является подарком для читателей во всем мире.
Книжный клуб « Asymptote » стремится ежемесячно предоставлять читателям всего мира лучшую переведенную художественную литературу. Вы можете подписаться на получение выбора в следующем месяце по номеру на нашем веб-сайте всего за 15 долларов США за книгу; как только вы станете участником, вы можете присоединиться к онлайн-дискуссии на нашей странице Facebook !
Ваша реклама может идти сюда Оксана Забужко, перевод с украинского, под редакцией Нины Мюррей, Amazon Crossing , 2020
Когда я читал новейший сборник рассказов Оксаны Забужко, Your Ad could Go Here , , я вспомнил сцену из Paradise Lost , когда Ева, новичок в мире, поражена, увидев свое собственное отражение в луже света. вода:
Когда я наклонился, чтобы посмотреть, как раз напротив
В водянистом просвете появилась фигура,
Наклонившись, чтобы посмотреть на меня: я начал назад,
Это началось снова; но довольный, что я скоро вернулся,
Доволен, что он вернулся сразу же с ответными взглядами
Сочувствия и любви: Там я устремил
Мои глаза до сих пор и тосковал от тщетного желания,
Не было бы голоса таким образом предупредил меня; «То, что ты видишь,
» То, что ты видишь, прекрасное Существо, есть ты сам
Подобно Еве Мильтона, главные герои Забужко — неизменно женщины — обращают свое внимание внутрь себя, не теряя из виду свою физическую сущность.Они находят силу, мощь, недостатки и источник самолюбия, несмотря на то, что их раздирают естественные противоречия полноценной жизни.
Самый длинный рассказ в сборнике «Сказка о флейте калины» основан на традиционной народной сказке. Этот пересказ библейской истории о Каине и Авеле, переведенный Галиной Грин и Ниной Мюррей, заменяет братьев сложной парой сестер и, как и Мильтон, вызывает сочувствие к грешнику. Восемь историй, составляющих книгу, по очереди реалистичны, сюрреалистичны и сверхъестественны, и они собираются разместить коллекцию прямо на границе, где наш мир уступает место магии.
Здесь Забужко продолжает исследование пола и украинской идентичности, которые характеризовали ее десятилетия писательской и научной деятельности. (Ее дебютный роман 1996 года, Полевая работа в украинском сексе, , также переведенный Галиной Грин, , обозначил контуры украинской женственности, вызвал горячие национальные дебаты и оставался на вершине списка бестселлеров страны более десяти лет). Грин и Мюррей, Аскольд Мельничук, Марко Каринник и Марта Хорбан сделали переводы для этого сборника, а Мюррей, как редактор, обеспечил плавность их работы и переходов между тремя разделами книги.Особый стиль Забужко — это сквозная линия между подходами разных переводчиков.
предложений Whitewater каскадом вокруг банков запятых и бросает читателя на новые высоты. Заброшенные в сторону слова содержат глубокий опыт и раскрывают преданность Забужко своей теме. В «Я, Милена» телеведущая Милена пугающе вспоминает публичное выступление и ее симулякр. Предложение описывает ее брак:
С тех пор по телевизору показывали множество различных «картинок», как называл их муж Милены, фотожурналист (который более претенциозно называл себя «фотохудожником» на своих визитных карточках), и теперь он имел привычку тратить свои вечерами в спальне с закрытой дверью, как если бы он был в темной комнате — только свет там был не красным, а мерзко-синим, если смотреть с улицы, — перебирая кнопки на своем пульте и прыгая с канала вести канал, как менеджер банка, вызывающий подчиненных по внутренней связи, и когда Милена просовывала голову в полумрак спальни, чтобы спросить, что приготовить на ужин, он ухмылялся ей зубами, окрашенными светом телевизора экран.
Женщины из этих историй наблюдают за своими действиями и чувствами в период как международно значимых событий (Оранжевая революция 2004 г.), так и более банальных поворотных моментов (подростковые годы дочери). Но их озабоченность носит одновременно интеллектуальный и физический характер: персонажи Забужко воплощены без извинений. К их сложным и развивающимся отношениям с телесностью относятся с уважением как к неотъемлемому компоненту самости, независимо от того, принимают ли они свою сексуальность или сталкиваются с потерей красоты.
Взятые вместе, эти истории открывают путь для украинских женщин и прославляют активистов страны. «Альбом для Густава» ярко иллюстрирует сложность — и необходимость — трансляции для мировой аудитории украинской истории и контекста, которые разразились во время Оранжевой революции, народного движения сопротивления в знак протеста против второго тура президентских выборов 2004 года. Истории Забужко и их экспертные переводы помогают в этом, поскольку они связывают воедино прошлое Украины и ее долгожданное будущее.Несмотря на скрытую и явную активность на работе, Забужко продолжает оглядываться назад: она подчеркивает важность демократического наследия Украины. В рассказе, который дает название книге, она тоскует по исчезнувшему мастерству. Главный герой также является писателем:
Понимание, по сути, моя работа, для этого писатели — пытаться понять всех и вся и выразить это понимание словами, доведенными до тонкой тонкости лепестка розы, слова сделаны гибкими и послушными, слова обрезаны, чтобы удержать ум читателя подобен хорошо сделанной перчатке, облегающей как вторая кожа.
Невозможно не прочитать это как заявление самой Забужко, учитывая, насколько хорошо она преуспевает в этой коллекции. Ее роскошная проза балует Еву, когда она размышляет, в прямом и переносном смысле, о себе, размышляя о своих мыслях, действиях и голом теле. Забужко восхищает читателей, как Ева — женщина — отвергает идею о том, что ее создали по чьему-то образу, и мы все еще в восторге, когда, обнаружив в своем собственном опыте жестокую силу, она наконец поднимает глаза и удерживает наш взгляд.
Эллисон Брейден — писатель и переводчик с испанского. Помимо представления Аргентины в качестве главного редактора журнала Asymptote , она также является редактором журнала Charlotte Magazine и помощником редактора академического журнала Translation and Interpreting Studies . Ее статьи были опубликованы в Columbia Journalism Review, The Daily Beast, Asymptote, и Spanish and Portuguese Review , а также в других.
*****
Подробнее в блоге Asymptote :
Ваша реклама может идти сюда: писательницы, женские книги
Оксану Забужко называют украинской комбинацией Сьюзан Зонтаг, Эдриенн Рич и Рэйчел Мэддоу, а ее романы получили международную известность. Полевые исследования украинского секса вызвали самый большой литературный скандал в Украине за последние десятилетия. С момента публикации в 1996 году он 10 лет занимал первое место в списке бестселлеров Украины; переведен на 16 языков; и признана одновременно визитной карточкой новой украинской литературы и «Библией украинского феминизма.Швейцарская газета Tages-Anzeiger назвала ее следующий роман «Музей заброшенных секретов» одним из «20 лучших романов 21 века» (наряду с «Исправлениями», «Гарри Поттером» и «Искуплением»), и в этой книге есть сравнивали с лучшими произведениями Томаса Манна, Джеймса Джойса и Федора Достоевского.
Теперь Оксана Забужко триумфально возвращается в издательское дело в США со страстным сборником рассказов ВАША РЕКЛАМА МОЖЕТ ПОЙТИ СЮДА, и мы рады разместить одну из историй на нашем сайте!
Ваша реклама может размещаться здесьПеревод Галины Грин
Это были самые великолепные кожаные перчатки, которые я когда-либо видел в своей жизни: они были отделаны до тонкой пленки, напоминающей лепесток розы, с ослепительно сияющим заливным оттенком, который мгновенно напомнил императорских лошадей и их шелковистые крупы в Hofreitschule, изящно зашнурованные. с тонко скроенным рисунком на запястье (все это сделано вручную, боже мой!), они немедленно схватили мою руку твердой любовной хваткой второй кожи, и отныне каждый был вынужден гладить руку в такой перчатке с тем же благоговением, что и Императорский конь.Хотелось погладить и полюбоваться рукой, растопырить пальцы против света, сжать кулак и отпустить — ах! — и никогда не снимать с себя такой красоты. Одним словом, уйти от этих перчаток было не в моих силах.
Они существовали — как и положено любому произведению искусства — как уникальный артефакт. В этом перчаточном магазине все было необычно, ни одна пара не походила на другую, каждая из них фантастичнее другой, но эти — они привлекли мое внимание, когда я вошел в дверь, как взгляд дорогого товарища в толпе.И они были точно моего размера: я сказала нежному старику в вязаном жилете, который сидел за прилавком, у меня шестой размер, но он только покачал головой. Нет, сказал он на своем слегка скрипучем венском английском, тебе не шесть, а пять с половиной, вот, попробуйте это. Но я всегда покупаю шестерки! — Вы мне скажете, мисс, — засмеялся он, — я делаю эти перчатки пятьдесят лет. О, ты это делаешь? И продать их? Так ты хозяин? Да, подтвердил он с тихой гордостью мастера, знающего себе цену.Крошечный магазинчик на Марияхильферштрассе, в который я вошел по прихоти с чисто туристами. Интересно, что здесь? превращенный в сказочную лесную хижину — ту, к которой убегающая героиня натыкается с наступлением темноты и где она встречает хозяина подземного царства, который рубит себе дрова, несет свою воду и сам готовит ужин. Мне очень хотелось, чтобы я лучше говорил по-немецки — а старик, лучше по-английски — мы едва ли могли говорить о чем-то важном с нашим минимальным для туристов словарным запасом. Я обожаю таких щеголеватых джентльменов в жилетах — в моей стране они были истреблены как вид пятьдесят лет назад, отправлены в Сибирь в вагонах для скота, и их отсутствие во вселенной, в которой я вырос, все еще было очевидно — так же заметно, как вырезанные силуэты вне групповых картинок, с написанными под ними именами.Это согревает мое сердце каждый раз, когда я вижу, что стало с ними в других, менее хаотичных странах. Потратить пятьдесят лет на лепку таких перчаток, от дубления и стрижки до финишных стежков вокруг отверстий для глазков, которые украшали бы воображаемые руки, — это не значит стать Властелином перчаток, единственным и неповторимым не только в Вене, но и в целом. широкий мир?
Я назвал их своими солнечными перчатками — они светились. Я мог видеть их ауру в бумажном пакете, в который повелитель перчаток упаковал их для меня — с напечатанным его именем и адресом — Марияхильферштрассе, 35 — и телефонными номерами (стационарными — все в нем было таким старомирским, твердым, далекий ветерок веры девятнадцатого века в упорядоченный мир, мир, в котором вещи созданы для вечной жизни, потому что создатели знают, что вещи переживают людей и однажды станут для наших потомков единственным осязаемым доказательством нашего существования).Даже сквозь бумажный пакет я чувствовал шелковистую мягкость кожи с лепестками роз. Я продолжал прикасаться к нему и улыбаться. В сказочной лесной хижине мне доверили сокровище — талисман из другой эпохи. Кто сегодня будет трудиться над такими перчатками — каждая пара уникальна, каждая пара — в единственном экземпляре — чтобы продать их за те же пятьдесят евро, которые они берут за толстые куски рукавиц в торговом центре через улицу?
Позже я купила себе специальный дизайнерский свитер к перчаткам. Специальная куртка.Особая пара штанов из тонкой замши. У меня было стойкое ощущение, что мои солнечные перчатки выделяются независимо от того, что я ношу, как тщательно я их выбираю, и они, безусловно, выделяли их: они требовали разных линий — разработанных кем-то , влюбленным в их модель . С помощью перчаток я мог определить настроение, с которым был задуман и сделан другой предмет одежды: они приняли одни, но отвергли другие предметы одежды без какой-либо видимой логики, но безотзывно и сразу. Осенью 2004 года они внезапно полюбили яркий огненный шарф, который я носил на протяжении всей Оранжевой революции — не говоря уже о том, что шарф не был от модельера и стоил треть стоимости перчаток.Они были идеальны вместе, и фотокорреспонденты, все до мужчины, хотели, чтобы я сфотографировался в этом оранжевом шарфе и в моих солнечных перчатках. Нет-нет, не снимайте их, просто оставьте все как есть!
Здесь, скорее, следует ожидать определенного развития сюжета: Хулио Кортасар, например, или даже Питер Хей определенно написал бы рассказ (а Тарас Прохаско рассказал бы его в пабе, будучи ленивым написать его!), В котором перчатки незаметно переходят от одобрительной одежды к одобряющим — или неодобрительным — людям и начинают управлять жизнью героини, направляя ее к подлинному и прочь от подделки, выметая из гардероба своей жизни ложных друзей, ненужные обязательства и, в конечном итоге, ее собственные маски, обнажая ее, как капусту, до голого ядра, и тогда мы можем обнаружить, что ядра нет, что сама героиня не проходит испытание волшебными перчатками, поэтому в конце концов она должна драматически погибнуть , исчезнуть, утилизироваться, и перчатки, прекрасные, как лепесток розы, останутся перчатками в своем шелковисто-каштановом великолепии на столе, ожидая своего нового владельца.Что-то в этом роде.
На самом деле произошло другое. То, что происходит, всегда отличается от того, о чем мы читаем позже. В мае 2005 года я сделал то, чего никогда не делал, насколько я помню, что начинается примерно в трехлетнем возрасте: я потерял перчатку.
Может, я его потерял, когда выходил из такси. По крайней мере, его не было нигде на тротуаре — я возвращался назад по всему маршруту, где теоретически мог бы уронить его, жадно заглядывая в каждый мусорный бак.Напрасно: перчатки не было. Испарился. Исчез. Поднялся к небу и улетел. Взлетел и полетел в широкое голубое небо. Обгорела до корки, как кожа Царевны-Лягушки. Моя солнечная перчатка из левой руки. Рука осталась обнаженной.
И не думаю, что я так плакал с трех лет. Я имею в виду, конечно, что я плакал бесчисленное количество раз, и у меня было множество поводов и гораздо более веских причин для этого за то, что я более или менее связно вспоминал сорок лет с тех пор, как мне исполнилось три года, — но, по правде говоря, никогда так не плакал.Я плакал, как ребенок, который впервые обнаруживает несправедливость мира, который она начала верить, чтобы быть упорядоченным и безопасным. Взрослые называют это жизненным кризисом — и вместо того, чтобы плакать, они обычно лезут в петлю или вызывают терапевта. Или ищите другие способы склеить разрушенное «я», потому что чем старше вы становитесь, тем больше вы видите, что на самом деле жизнь можно каким-то образом восстановить, сделать ее терпимой, хотя это никогда не будет таким, как было раньше, но это нормально, на самом деле все будет хорошо, вещи могут наладиться сами по себе, пока с тобой все в порядке.Именно об этом мне говорили все дома: перестань быть ребенком, у тебя есть другая перчатка, у тебя есть адрес, у тебя есть книга, выходящая в Австрии, ты все равно поедешь в Вену — зайдите в магазин и просто попросите их сделать вам новую! Мой муж сказал, что вы даже можете отправить им по почте правильный вариант, позвоните им, сделайте заказ и пусть левый будет готов к вывозу, когда вы будете там. Однако у меня не было возможности делать это, не было никакой рассылки — для меня это как-то не могло быть и речи. Передать уцелевшую перчатку в неизвестные руки, доверить ее судьбу безликой системе слежения — это было для меня предательством, как если бы я хотел подтвердить, что заслужил потерянную перчатку, которую бросила потерянная перчатка, как гласит народная песня: «Ты не знал, как нас почтить.. . » Нет, мне пришлось сделать это лично, мне пришлось столкнуться с Повелителем Перчаток в его лесной хижине на Марияхильферштрассе. Сделав шаг в переулок от оживленной торговой улицы, толкни правую дверь — и я снова окажусь в этой уютной, драпирующей тишине зеленого цвета, словно окрашенной девственным лесом за окнами, но на самом деле из-за зеленой облицовки витрина, заполненная великолепными, единственными в своем роде парами перчаток ливерно-гнедого, черного, оленьего и чалого цветов. Возможно, Властелин Перчаток предложит мне чай, и у нас будет возможность немного поговорить о важных вещах, например, о том, как заниматься своим ремеслом в течение пятидесяти лет, несмотря на поднимающееся наводнение на Марияхильферштрассе за его окнами.Я запомнил несколько особенно сложных фраз на немецком на тот случай, если он не понимал моего английского.
Перспектива действительно заставила меня понервничать.
В той поездке у меня почти не было свободного часа в Вене, и мне пришлось вписаться в поездку от отеля Mercure, недалеко от Вестбанхофа, до Марияхильферштрассе и обратно. Поэтому я начал набирать номера, указанные на моем бумажном пакете (в котором я носил правую перчатку), как только приземлился, и продолжал звонить, пока не приехала такси, чтобы забрать меня из отеля. Ни по одной из строк не было ответа.Я почувствовал болезненный узел в горле; мое сердце забилось. Через сорок минут у меня должно было быть интервью с репортером популярного еженедельника в вестибюле моего отеля. По крайней мере, я надолго запомнил все, что говорят репортеру о своей книге, в виде хорошо отшлифованных блоков текста, например аудиогида — пожалуйста, нажмите десять. Была осень, воздух был полон влаги, и ранние огни горели на неуместно праздничной Марияхильферштрассе. На мне было то же твидовое пальто, что и в тот день, когда я потерял левую перчатку.Здесь? — спросил водитель. Вот, я сказал: хоть дверь там, где должна быть, я смотрел прямо на нее.
Но больше ничего не было.
Это было все равно, что прийти ночью домой, открыть дверь своим ключом и увидеть чужую квартиру с совершенно другой мебелью, давно населенную посторонними людьми, которые в тревоге поворачиваются к вам лицом. Были и шарфы, и ремни, и какой-то домашний декор в стиле хай-тек, пластик, а не дерево. Другое освещение, вертикальные витрины кубической формы, все стерильно-белое, толпа людей и совсем другой запах.Вместо того чтобы войти в волшебный параллельный мир, я стоял в отделе аксессуаров большого универмага. Grüß Gott, darf ich Ihnen helfen? — спросила очаровательная молодая женщина с шикарной стрижкой и флуоресцентными ногтями. Заикаясь на своем английском, я вытащил свой бумажный пакет, талисман, который позволил бы мне быть узнаваемым у входа в потусторонний мир (что, если бы, отчаянно подумал я, здесь есть еще одна комната, а лесная хижина теперь там ?) Отчаянно оглядываясь во все стороны в поисках секретной двери (может быть, за этой занавеской? Нет, это похоже на чулан.. .), Я попытался объяснить: у меня была одна перчатка, которую я купил здесь два года назад, а другую я потерял. Пожалуйста, сюда, — указала женщина мигающими ногтями — перчатки здесь! Безликие куски серого цвета свисали с прищепок, как туши в мясной лавке. Нет, ты не понимаешь, я хочу именно такую. . . «Это Рёкл», — повторила женщина, и название бренда прозвучало пронзительно, как карканье вороны, питающейся падалью. Вот наши перчатки! Моя, казалось, ее раздражала, как улика, свидетельствующая о тайном проступке, в котором она тоже участвовала: она продолжала говорить Roeckl , Roeckl , как будто она имела в виду Shoo, Shoo! Где пожилой джентльмен, у которого здесь был магазин, производитель перчаток? — спросила я, и мисс Кроу завизжала, как будто ее ужалила оса. По-немецки Er ist tot! Захлопнул это слово как дверь мне в лицо.Затем более приятным голосом она повторила по-английски: пожилой джентльмен умер, дом купил Рёкл.
Когда это произошло? Я сделал усилие, чтобы подавить дрожь в коленях — я уже знал ответ.
Весной, сказала мисс Кроу, где-то в мае.
В мае не так ли. Точную дату спрашивать было бессмысленно, все было ясно: он взял перчатку, когда уходил, мертвые иногда так поступают — когда хотят оставить живым что-то, чем они помнят.Что-то более надежное, чем просто слова.
Двери распахивались и закрывались, пухленькая дама в пуховике просила показать бумажник, за моей спиной пара русских женщин громко болтала о шарфах. Прохожие смотрели в окна. Зазвонил сотовый телефон. Ничего не осталось, нечего мне напомнить. Он умер — от него избавились. Отправлено на переработку. А что с перчатками? Мои солнечные перчатки и прочее, перчатки лунного света (перчатки Марса, перчатки Юпитера, перчатки Венеры, перчатки Сатурна?) — перчатки для любви, перчатки для траура, ливерно-гнедые, черные, оленьи и чалые, которые населяли это пространство так недавно, что стало из них? Их утилизировали на гаражной распродаже?
Вслух я спросил, пытаясь казаться более или менее сдержанным, неужели никто не унаследует бизнес? Мисс Кроу скривила лицо, которое одновременно выражало должное уважение к покойному и едва ли снисходительное сочувствие к полной неустойчивости его бизнес-модели — то есть, ну, вы должны понять.Да, я понял. Понимание, собственно, и есть моя работа, для этого писатели — пытаться понять всех и вся и выразить это понимание словами, доведенными до тонкой тонкости лепестка розы, слова сделаны гибкими и послушными, слова вырезаны, чтобы удерживать Читательский ум похож на хорошо сделанную перчатку, которая сидит как вторая кожа. Этого нельзя сделать без понимания, как бы регулярно мы ни фигурировали в официальных документах под рубрикой «Конферансье» и получали деньги не столько за часы работы, сколько за бренд. Рёкл . Расположение старого магазина посреди главной торговой улицы, должно быть, стоило целое состояние. Я могу представить себе войну заявок, разразившуюся после смерти Повелителя перчаток, пространство практически представляет собой особняк. Но может ли кто-нибудь мне сказать: разве в Вене не осталось никого, кто делает такие перчатки? Есть ли еще в живых кто-нибудь, кто умеет делать такие перчатки? Неужели я стал свидетелем смерти целого искусства — как один из тех языков тихоокеанских островов, который ежегодно исчезает из лингвистических атласов, закрывая для нас, как пещеры с сокровищами, параллельные миры, которые они выражают?
Почему он никому не передал свое ремесло? Почему не было подходящего человека, которому можно было бы передать его, другого немного сумасшедшего бородатого ботаника, влюбленного в женские руки, или просто в девушку, которой он хотел подарить самые красивые перчатки в мире? Для этого даже не нужно быть таким сумасшедшим — вероятно, сам Властелин Перчаток начал с этого, и девушка, скорее всего, отказала ему, и следующие пятьдесят лет он прикасался к женским рукам со всей своей безответной нежностью, но со всей своей мы, купившие его перчатки, утащили, откусили себе немного, как голодные гуси, и, прежде чем мы это осознали, все это исчезло.Как могло случиться так, что никто не останавливал, никто не просил научить этому языку? У каждого великого мастера должны быть ученики — а он был великим мастером, у меня все еще есть доказательства, которые я мог бы показать вам, посмотрите на эту каштановую перчатку, которая у меня есть, посмотрите, какая она нежная и чувствительная, как живое существо, разве вы не хотите примерить?
Попробуй! Пожалуйста, девочки, не бойтесь. . . не убегай!
Нет, эта последняя строчка — это я выдумываю, этого не произошло. Я не стоял там, размахивая последним уцелевшим произведением мастера перед встревоженной продавщицей, и не произносил пламенной речи, которая напугала бы покупателей (хотя у нас здесь может быть еще один рассказ, в котором героиню забирает полиция, немного Голливуда, небольшая дань уважения Вуди Аллену, но прямо в женской чувственности — почему бы и нет, шестидесятые возвращаются, женский бунт в тренде).Вместо этого я вежливо купил у мисс Кроу пару ее рукавиц, выпускаемых серийно, менее кислотного цвета (и никогда их не носил): это был мой способ заплатить ей за информацию. Потом я пошел, не видя, где, по Марияхильферштрассе, спотыкаясь — Entschuldigen! — в тела и мысли других пешеходов, глотая слезы, смешанные с дождем, я мог бы написать рассказ! О, какой рассказ я мог бы написать — крылатый и уверенный, как будто бы продиктованный самими небесами, я мог бы прямо сейчас запереться в своем гостиничном номере и написать его — если бы у меня не было интервью, на которое я мог бы пойти, и потом чтение в городской библиотеке, потом ужин с организаторами, и мой полет на рассвете — обычное расписание нашего литературного рынка.Я тоже работаю в обычной рознице. Повелитель перчаток ошибся, поверив мне.
И вы тоже должны забыть обо всем, что только что прочитали здесь. Однажды кто-нибудь сотрет все наши тщательно продуманные слова из своих электронных хранилищ, чтобы сэкономить место, и на белом экране нового улучшенного супергаджета осени 2063 года мы увидим мигающий лозунг, который уже так часто скрывает свободных мест под кирпичом двери:
ВАШЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ МОЖЕТ ПОЙТИ ЗДЕСЬ
Оксана Забужко, автор «самой влиятельной украинской книги за пятнадцать лет после обретения независимости», Полевая работа в украинском сексе , возвращается с захватывающим сборником рассказов.
Оксана Забужко, ведущий публичный интеллектуал Украины, призвана осмыслить немыслимую реальность нашего времени. В этом захватывающем сборнике рассказов она переворачивает концепцию правды в руках, как пара прекрасно сделанных перчаток. От триумфа Оранжевой революции, ознаменовавшей начало двадцать первого века, до домашних побед в сватовстве, соперничестве между братьями и сестрами и даже в теннисе Забужко умудряется шокировать читателя, сопоставляя вещи такими, какие они есть — бесспорные, видимые для всеобщего обозрения. невооруженным глазом — с тем, как все могло быть, сплетая миф и сказку в решающие моменты, точно так же, как мы вплетаем удовлетворяющую повествовательную дугу в нашу собственную личную мифологию.
Эти истории, одновременно интимные и житейские, перекликаются с непочтительным и прозорливым голосом Забужко, разносящимся эхом еще долгое время после прочтения.
Книгу можно купить здесь
Теги: избранные, писательницы
Категория : Современные писательницы, О писательстве
.