Маша Федорова: «Журнал Vogue — не персональное высказывание Маши Федоровой»
Вы впервые в Алматы? Как вам здесь?
Я здесь в первый раз. В абсолютном восторге – рядом горы, другое ощущение жизни, другой ритм. Я наконец-то увидела каток Медео, о котором много слышала. И вообще, тот факт, что снежный барс украшает въезд на эту территорию, – это фантастика. Побывала на Шымбулаке, познакомилась со множеством приятных людей – видно, что культура катания здесь развита. Возможно, в следующий раз поеду сюда, вместо «Розы-Хутор».
Сейчас тяжело вырваться из Москвы, с новой должностью?
Тяжело вырваться на отдых, по работе – нет. Мне было интересно приехать. Я привыкла оперировать тем, что сама знаю, видела, пробовала. Как можно говорить, что столица моды – это Париж, Нью-Йорк, Милан, Москва, если ты не был в других местах и не знаешь, что это такое? Я вчера была на модном показе в Алматы. Там были плюсы, были минусы, но мне было приятно, что среди новомодной эстетики, техно-музыки, нашлось место для симфонического оркестра – это было очень приятно. Также для меня это был первый показ казахстанского дизайнера, чего я раньше не видела. Совершенно неожиданная эстетика, которая близка к антверпенской школе, в ней чувствовалось влияние Рей Кавакубо и Йоджи. А ещё меня поразил саундтрек – это была современная обработка саундтрека Артемьева к картине «Свой среди чужих, чужой среди своих».
Вам до сих пор интересны показы?
Я не люблю коммерческие показы, где демонстрируют, как сочетать юбки. XXI век на дворе, все уже сделали лукбуки, съемки, показали в Инстаграм. Для меня показ – это арт-перформанс. Но «арт» не в смысле какой-то стейтмент, когда трусы на голову надел – вот и всё заявление, а когда есть смысл, посыл, сторителлинг. В Vogue более 120 лет занимались, и уже 20 лет мы в России занимаемся сторителлингом. Да, журналов много, конкуренция не столько друг с другом, сколько с сайтами, соцсетями. Мы недавно с моим коллегой разговаривали, и он сказал: «Забавно, одна ведущая Телеграм-канала делала свой собственный контент, но стала безумно популярной, когда начала транслировать чужой». Это обидно – ты всю жизнь положил на создание чего-то аутентичного, а человек на репосте и на комментариях к твоей работе получает больше лайков и, в итоге, больше денег, чем ты за свою работу.
К слову, о конкуренции. Пару недель назад закрылась печатная версия американского Glamour.
14 лет своей жизни я посвятила журналу Glamour. Это большой опыт, удивительная возможность поговорить с весьма разнообразной аудиторией. Мне нравилось, что очень известные и богатые женщины читали Glamour, потому что это интересно, но они не признавались в этом. Я была уверена, что определенное количество женщин покупают Vogue из-за статуса, и, перейдя в журнал, убедилась в этом. Vogue – это как покупка первой брендовой сумки: можно купить две сумки попроще, но в какой-то момент понимаешь, что лучше купить одну, но статусную, которая будет говорить о том, что ты добилась в жизни определенного уровня. А Glamour любят, читают, потому что он прежде всего о жизни.
Но все равно он закрывается.
Закрывается печатная версия, бренд остается в диджитал. Glamour был одним из первых глянцевых журналов, который напоминал Lego конструкцию, как сказала Карина Добротворская. Этот журнал был неким предвестником Инстаграма, когда ты подписан на несколько каналов и как пазл складываешь свою ленту. Еда, секс, мода, it-girl, новости, музыка – то, из чего сегодня состоит лента. Покупая журнал Glamour, читатели получали полный срез того, что входит в сферу интересов женщин, когда они не углубляются в какую-то отдельную тематику. Мне отчасти жаль, но с другой стороны – раз они закрывают печать, значит они точно знают, что покроют эту аудиторию в онлайне. Конечно, я могу сколько угодно ностальгировать, я всё равно человек «печатный». Например, никак не могу привыкнуть к тому, что книги можно слушать.
Да! Мне даже «Арзамас» иногда тяжело слушать: отвлекаешься, не получается сфокусироваться.
Но у них, во всяком случае, короткие лекции, длинную книгу слушать очень тяжело. Я могу приехать на дачу, снять с полки книгу, которую читала в детстве, это совершенно другое ощущение. Сейчас я иногда жалею, что прочла «Евгения Онегина» не в 15, а в 25 лет, потому что в 15 ты многого ещё не понимаешь. Или в 16 лет читаешь «Войну и Мир» и тебе совсем не интересно. Мне так смешно, когда мне говорят, что я такая продвинутая в Инстаграме. Но я стала это делать потому, что это самый короткий путь. Мне было интересно коммуницировать через картинки. В Фейсбук я не хожу за картинками – у меня там остались только друзья, которых мне интересно читать.
Разве не из-за этого вас пригласили в Vogue, за ваш драйв? С тем, чтобы вы обновили Vogue?
Я думаю, что да, но я не могу его обновить радикально, потому что тогда это будет не Vogue.
Сейчас все говорят о визуальном стиле Vogue Украина и Vogue Португалия, их обожают за минималистичные обложки. Многим хочется, чтобы Vogue Россия был таким же.
Я считаю, что у каждого Vogue своя индивидуальность. Я не знаю, почему у Чапурина должен быть стиль как у Jacquemus. У нас слишком большая история, у меня слишком большой кредит доверия от рекламодателя и работодателя. Это же не личная история, но я напишу книгу, когда выйду на пенсию, надеюсь. Когда твоя личность начинает заслонять бренд-нейм – это неправильно. Есть дизайнеры, которых приглашают в какой-то большой дом моды, они привносят что-то своё, но адаптируют это под историю и ДНК бренда, а есть те, кто будет самореализовываться и «натягивать» этот бренд на себя. Как Сара Бертон с McQueen. Кто-то до сих пор считает, что надо было закрыть бренд после смерти Маккуина, но владельцы посчитали иначе и имели на это полное право, а «Маккуин» стало именем нарицательным. Я не хочу превращать Vogue в персональное высказывание Маши Федоровой, моя задача – сделать издание интересным здесь и сейчас. Мы должны быть разными. Язык никогда не будет таким же, какой при Алене или Вике. Глупо сравнивать Vogue – 2018 c Vogue – 1998.
Не могу не задать этот вопрос, раз уж мы заговорили. Почему к 20-летию бренда обложка была сделана не в России?
У этого есть разные предпосылки: была уже сделана такая история 20 лет назад, это было wow. Приехали Кейт, Эмбер с Марио, сделали съемку на Красной площади. Были мысли повторить, но мы решили, что за 20 лет мода перестала быть локальной, наши модели стали звёздами мирового масштаба. Может быть кайф в том, что на русских модниц перестают показывать пальцем за границей: «О, вот эта – точно русская!». Я не считаю, что есть один ответ или очевидный факт – надо было сделать съемку в России. Вот, пожалуйста, приезжал итальянский Vogue с Лоттой Волковой и делал съемку – что они получили? Совершенно неоднозначную реакцию. Я сочла, что 20-летие Vogue и сентябрьский номер 20 лет спустя – не место для каких бы то ни было провокаций или реинкарнаций.
Если быть честной, что бы я ни сделала, всё было бы не так. Если бы я сделала съемку в России, говорили бы, что «вот, ничего нового не придумали.» Если бы я пригласила кого-то, сказали бы, что «нового ничего нет, сделала как Долецкая.»
У всех были ожидания насчет вас, обсуждают каждый ваш шаг, вашу обложку, ваше письмо. Вам было важно оправдать ожидания или, точнее, чьи-то ожидания?
Я понимала, что это такая должность, ответственная и всеми вожделенная. Очень много людей со стороны считают, что они точно знают, кто должен быть на этом месте. Но мало кто готов к такой гонке – и физической, и моральной. Это выматывает, невозможно угодить всем. Мне важно быть откровенной с самой собой, я все-таки 20 лет в этой профессии. Я могу отличить плохую картинку от хорошей – поверьте, бóльшего критика для моих историй и принятых мною решений, нет. Я знаю это намного лучше других. At the end of the day – это всего лишь журнал, через месяц выйдет новый, поэтому очень часто бывает, что с точки зрения креатива – обложка не самая удачная, однако она оказывается самой популярной с точки зрения продаж. Это то, что оценивается узким, профессиональным, очень непростым и довольно злобным сообществом, теми людьми, которые имеют самый громкий голос в Телеграм, они и оценивают это по своим канонам, а все остальные люди воспринимают это совершенно по-другому. Сложность Vogue в том, что он настолько ответственный бренд, что ты должен нести этот уровень: и только первый класс, и только эксклюзив. С другой стороны – тоже хочется больших тиражей и большого влияния: чем дальше круг и чем больше сообщество, тем больше происходит размывание концентрации моды, тем более разные люди должны нас полюбить. Завоевать это уважение – моя главная цель. Кому я хочу угодить? Самой себе. Я хочу, чтобы люди, которые принимали решение о моём назначении, не пожалели об этом. Меня самой в этом журнале не так много, хотя я, в итоге, человек, который отвечает за всё.
То есть, вы – самое главное, но незаметное звено?
Это не совсем про меня. Я заметна, имею вес в обществе – в прямом и переносном значении этих слов, – поэтому с меня спрос всегда больше. Моя задача очень непростая: мне нужно не раздражать одних, при этом нравиться другим, и это очень сложно. В этом и заключается баланс: мода, как и любое другое искусство, делится на «продвинутое» и «массовое». Надо балансировать на грани, в этом вся сложность. Сделать весьма продвинутый, узкопрофильный журнал намного проще, чем сделать журнал высококлассный, но который при этом будет иметь обширную аудиторию и коммерческий успех. Мы не нишевый журнал, мы – большое коммерческое издание с огромной историей, то есть мне надо соответствовать уровню – с фотографами, со стилистами, с текстами, – что тоже очень сложно.
Должность главного редактора Vogue – это самая «вышка» для человека, который работает в глянце. Вам не было страшно, что будет потом? Конечно, вы только приступили к должности, но мне кажется, всё равно об этом задумываешься, когда этого достигаешь.
Конечно, когда ты приходишь на работу, тебе не хочется думать о том, как скоро ты с неё вылетишь, или сам захочешь уйти. Естественно, я стала сразу об этом думать, ещё когда мне «закинули удочку», что есть такая мысль, что ты обо всем этом думаешь. Когда меня начали поздравлять, я невольно припомнила, как люди поздравляют олимпийских чемпионов, которые сделали рывок и теперь могут расслабиться. Моя должность – не олимпийская медаль, которую я могу повесить на стену. Теперь моя задача – работать еще больше.
И последний вопрос: кого бы Маша Федорова хотела снять для Vogue Russia?
Слишком много разных персонажей. Мне бы очень хотелось поработать с Тильдой Суинтон или снять историю с Тимом Уокером. А так, планов и желаний очень много.
5 фактов об Эдварде Эннинфуле — новом главном редакторе Vogue Britain | Vogue Ukraine
Эдвард Эннинфул назначен новым главным редактором британского Vogue. На этом посту он заменит Александру Шульман, которая руководила изданием последние 25 лет. Vogue UA собрал 5 фактов, которые нужно знать об Эннинфуле.
Эдвард ЭннинфулСамый молодой fashion-директор
Эдвард Эннинфул начал карьеру в моде в 16 лет — был замечен модельным скаутом прямо в Лондоне. Затем он познакомился с основателями культового британского журнала i-D Magazine Терри и Тришей Джонс и продолжил работать с ними, став самым молодым fashion-директором издания — ему на тот момент было 18.
«Черный» номер Vogue Italia
В 1998 году Эдвард Эннинфул начал работать с итальянским Vogue, а спустя 10 лет стал одним из создателей полностью «черного» номера — страницы выпуска украшали лишь темнокожие девушки. В своих интервью он тогда рассказывал, что цвет кожи никогда не имел для него значения: «Мы просто хотели показать женскую красоту во всем ее многообразии и не подозревали, что проект вызовет такой резонанс в обществе. Кстати, тот номер стал самым продаваемым за всю историю Vogue Italia».
Работа с модными брендами
Эннинфул не ограничивается лишь работой в глянце, но и активно сотрудничает с модными брендами. В его портфолио работы с Christian Dior, Dolce & Gabbana, Mulberry и Prada. Для последнего он, кстати, разработал несколько инсталляций в рамках проекта The Iconoclasts.
Музы
Эдвард Эннинфул фанат всего британского, а своими музами он называет двух британских супермоделей — Кейт Мосс и Наоми Кэмпбелл. Вместе с ними он сделал немало громких съемок. Так, одним из самых обсуждаемых в свое время фотосетов стал «Good Kate, Bad Kate».
Съемка Goog Kate, Bad Kate, W MagazineНаграды
В 2014-м году Эннинфул получил премию имени Изабеллы Блоу на British Fahion Awards. Однако это его не единственная награда. В прошлом году его вклад в развитие модной индустрии оценила королевская семья — он получил рыцарский орден британской империи. «Сегодня один из важнейших дней в моей жизни. Мне очень приятно быть признанным моей страной и находиться здесь в окружении семьи и близких друзей», — заявил Эннинфул после награждения.
Эдвард Эннинфул и Наоми Кэмпбелл на приеме в Букингемском дворцеЧитайте также:
Эмануэле Фарнети — новый главный редактор Vogue Italia
Интервью бывшего главреда Vogue Россия | Блогер olga_olga_olga на сайте SPLETNIK.RU 29 апреля 2019
В редакции Vogue, где я когда-то работала под началом Виктории Давыдовой (Вика взяла меня в штат по итогам конкурса «Vogue ищет таланты» и последовавшей за ним стажировки) к ней обращались только на «Вы»: никакого отчества, но и никакого панибратства. Слухи о железном характере Давыдовой, которые ходили по Москве, были правдой. К тем, кто хотел работать на последнем этаже особняка на Большой Дмитровке (его занимает Vogue), при Давыдовой всегда предъявляли высокие требования.
А в феврале 2018-го Викторию Давыдову, запустившую журналы Glamour и Tatler и проработавшую главредом Vogue больше восьми лет, сместили с поста. Год с лишним она хранила молчание о деталях этой истории, но нам не смогла отказать и рассказала все! О том, чем она теперь занимается и почему больше не верит в глянец, – в нашем эксклюзивном интервью.
Вы не в Vogue уже больше года: чем занимаетесь теперь?
На следующий день после ухода из Vogue я купила домен, а в октябре уже запустила портал о моде, спорте и здоровом образе жизни SportChic.ру. Здесь я и креативный директор, и автор, продюсер, и главред. В команде – любимые фотографы (например, Слава Филиппов), видеооператоры, журналисты, все фрилансеры, в основном ребята чуть за 20. Я – человек, ориентированный на коммерческий успех, а тема ЗОЖ уже несколько лет в топе. Куда ни пойдешь, везде говорят о диетах и тренировках. Мне только хотелось преподнести это через призму моды. Например, мы снимаем блогера Марьяну Ро для рубрики «Что у вас в холодильнике», а она в комбинезоне Fendi и туфлях Louis Vuitton из последних коллекций. Все-таки я проработала 20 лет в глянце, мне важна красивая картинка!
Вы разделяете принципы, которые проповедуете?
Да, я сама зожник. В занятиях спортом делала перерыв только во время второй беременности (сыновьям Виктории, Борису и Матвею, сейчас 11 и 15 лет. – Прим. ред.). А последние пять лет мое правило – никаких мяса, молока и яиц, только растительный белок. Утром ем кашу на воде, потом, после тренировки, веганский протеиновый коктейль или тост с авокадо. На обед – овощной суп или рис и киноа с овощами или фасолью, а вечером – салат, запеченные овощи. Муж сначала критически относился к такому режиму питания, а потом увидел, что у меня энергии хоть отбавляй и чувствую себя хорошо, и теперь во многом разделяет эти принципы. Ну а детям мы просто в тот же овощной суп кладем, например, индейку.
Диджитал и глянец – где вам лучше?
В плане работы моя жизнь после ухода из Vogue и сильно изменилась, и не очень. Я такой же редактор: съемки, интервью, презентации. Изменился формат. Во-первых, я не хожу сейчас в офис. И мне это очень нравится, больше времени остается на себя и на семью. Во-вторых, когда работаешь онлайн, событий у тебя в два раза больше, другие скорости. Тем более что многое приходится делать самой. Да, диджитал – это, бесспорно, некоторое упрощение, ты не можешь, как в глянце, писать огромные тексты, ставить высокохудожественные картинки, но таков тренд эпохи: вся наша жизнь идет к упрощению. А еще мне как редактору важно, что сейчас я могу сразу оценить результаты своего труда: выстрелил материал или нет, нужно развивать тему или переключаться на другую.
Меня очень вдохновляют диджитал-возможности: видео, подкасты, гифки. Одним словом, сейчас я получаю гораздо больше удовольствия – постоянно что-то придумываешь, творишь. А в журнале в последние годы много времени и энергии тратилось на бесконечные собрания и тренинги, «политинформации», как мы шутили. Причем чем хуже шли дела, тем больше назначали политинформаций.
Вы уже говорили, что глянец умирает. От своих слов не отказываетесь?
Глянец мне сейчас кажется паровым двигателем в эпоху полетов на Марс. Я это и своему бывшему начальству твердила несколько лет назад: будущее за такими изданиями, как Love, которые выходят раз в полгода – красивые, с дорогими съемками, большими интервью, но без всяких однодневных шопинг-страниц и мелочевки под рекламодателя. Такие коллекционные издания хочется хранить как арт-альбомы. А в телефоне большие фотоистории не смотрятся, он их убивает. Как вид искусства жалко терять, и хочется, чтобы они продолжили свое существование, но этот жанр умирает, к сожалению. Диджиталу они не нужны, а у принта нет бюджета. Еще два-три года назад я читала и смотрела все издания всех стран. Я обожала журналы! А сейчас я их даже не открываю, мне неинтересно – нет новых идей, все вторичное, ничто не вдохновляет.
Как вы уходили из Vogue? Говорят, без скандала не обошлось?
Мне пришло сообщение от Аниты Гиговской (Президент компании «Condé Nast Россия»): «Вика, давай встретимся». Да, у «Конде-Наста» было много историй с увольнением одним днем, но ты всегда думаешь: ну я-то столько проектов запустила, столько хорошего сделала, 20 лет тут проработала, со мной будет как-то интеллигентнее, что ли. Прихожу, и мне говорят: «Подписывай, и чтобы через пять минут тебя здесь не было». Без объяснений. Впрочем, я и не спрашивала. Я ушла не через пять минут, а когда выяснила все детали, включенные в мое соглашение, но в целом да, в тот же день меня в редакции не было.
Неужели вы не предчувствовали скорое расставание с издательским домом?
Предчувствовала, конечно, но даже не из-за разговоров и слухов, а по поведению некоторых людей, которые были в курсе, – раньше исключительно подлизывались, а тут вдруг стали борзыми. В целом в последний год все давило, было ощущение, что моя работа никому не нужна. И политинформации, и бесконечная экономия. А как ты можешь делать библию моды, когда ходишь к рекламодателям и клянчишь деньги?! И не рекламу, а деньги на съемку! Единственное, что вдохновляло, – это грядущее двадцатилетие журнала. Было много классных планов, большинство из которых, жаль, так и не сбылись.
От вас не отвернулись светские знакомые после ухода из Vogue? Ведь таких историй немало!
Я все это пережила еще в 2007 году. Я была беременна и ушла из Glamour в декретный отпуск, можно сказать, не по своей воле. Год я не работала, и да, некоторые люди перестали звонить, общаться, здороваться, в конце концов. Я не особо переживала, с малышом на руках было чем заняться. Так что год назад я это легко прошла. Намного важнее для меня то, что после моего ухода со мной осталось много людей. Многие помогают до сих пор.
А почему вы не заводите личный Instagram?
Если честно, не хватает ресурсов – времени и сил. Все отдаю сайту. «Инстаграм» как жанр мне очень нравится, но, чтобы добиться там успеха, надо вкладывать силы и душу, как и во все, чем занимаешься. Я не знаю главных редакторов, у которых был бы и хороший инстаграм, и хороший журнал. Ты не можешь и то и другое делать классно, ведь все равно ресурсы ограниченны. Может быть, где-нибудь в Америке главному редактору приносят все на блюдечке, а у нас редактор – это двигатель, нужно постоянно вести за собой команду, вдохновлять на великие дела. Мы все знаем, во что превращаются журналы, где главный редактор занят исключительно Инстаграмом.
Вика смеется и вставляет еще пару шуток в той части рассказа, что «не для публикации». За год совместной работы в редакции Vogue такой расслабленной, веселой и легкой я видела ее, ну, может, раза два. В чем секрет?
Конечно, я расслаблена. У меня работа по душе, семья, которая поддерживает во всем, благодаря ЗОЖ я полна сил – конечно, я в хорошем настроении!
Источник: Peopletalk.ру
Внутри глянца: 5 книг от редакторов Vogue | Vogue Ukraine
Александра Шульман, Анна Харви, Грейс Коддингтон, Грейс Мирабелла и Джоан Джулиет Бак — редакторы Vogue, которые вошли в историю глянца. Vogue.ua рассказывает о пяти книгах от пяти редакторов, с которыми должен познакомиться каждый.
Александра Шульман «Внутри Vogue. Мой дневник 100-го года»
Александра Шульман была редактором британского Vogue в течение 25-ти лет. В честь столетнего юбилея журнала, редактор издала книгу — дневник юбилейного года. Шульман открыла завесу на то, чем же занимается главный редактор глянцевого журнала, рассказала о том, сколько серьезных решений приходится принимать ежедневно, а так же пригласила читателя посетить несколько светских вечеров, о которых изысканно поведала на бумаге.
Грейс Мирабелла «In and Out of Vogue»
Автобиография, где большая часть посвящена работе в Vogue. Почему? Потому что Грейс Мирабелла провела в Vogue 38 лет, пройдя путь от помощницы до главного редактора. В книге Мирабелла рассказывает о своей жизни, а так же откровенно увлекает следить за созданием ее собственного глянца Mirabella. О трудностях и о радостях, о вдохновении и разочаровании – в автобиографии In and Out of Vogue реально найти советы, поддержку и, конечно, мотивирующий пинок.
Джоан Джулиет Бак «The Price of Illusion: A Memoir»
Главная редактор парижского Vogue прошла поистине увлекательный и насыщенный путь. Джоан Джулиет Бак удалось не просто пожить в самых колоритных городах мира – Нью-Йорке, Лондоне, Лос-Анджелесе и Париже, но и сделать довольно насыщенную карьеру. В своих мемуарах Бак не старается понравится или специально заинтересовать читателя. Она лишь честно и уверенно пишет о самом личном, не забывая делать это в своем особенном стиле, который делает книгу уникальной.
Анна Харви «Timeless Style: Dressing well for the rest of your life»
Еще одна редактор британского Vogue и персональный стилист принцессы Дианы Анна Харви посвятила книгу секретам стиля. В одном небольшом томе собраны универсальные советы по созданию образов по разным поводам. Написанная уверенным и, даже, авторитарным слогом книга, зачаровывает атмосферой важности того, как вы выглядите и не отпускает до тех пор, пока не придет осознание на что и как правильно тратить деньги.
Грейс Коддингтон, Майкл Робертс «Grace. Автобиография»
Грейс Коддингтон признана лучшим в мире фешн-редактором и стилистом, а сама Анна Винтур не скрывала счастья, когда Коддингтон присоединилась к команде редакторов американского Vogue. В автобиографии фешн-редактор рассказывает о самом любимом – о работе в моде. Она буквально знакомит читателя с известными фотографами, стилистами и моделями. Но и от личной жизни и травм Коддингтон не скрывается, рассказывая о трудностях после автомобильной катастрофы и неудавшейся карьеры модели.
Жизнь после VOGUE | Vogue Russia
Шерстяной смокинг, Ralph Lauren Collection; шелковый топ, Chapurin; золотое колье с бриллиантами, сапфирами, изумрудами и кораллами, Bvlgari; колье из жемчуга и смолы, Chanel; колье из жемчуга и стразов Swarovski
на кожаном шнурке, Helene Zubeldia.
«Единственное, что люди знают обо мне, это то, что я француженка. Ну да! Я жила во Франции, говорю по-французски, редактировала французский VOGUE. А я — американка. Американка по рождению, француженка по мироощущению, англичанка по образу жизни. Капучино с корицей, пожалуйста. И бутылочку Panna». Так, подчеркнуто сухо и одновременно исчерпывающе, шестидесятидвухлетняя миниатюрная брюнетка комментирует мою ремарку о том, что после переезда из Парижа в Нью-Йорк она стала выглядеть еще более по‑французски. На ней черные брюки афгани, тельняшка в тонкую черную полоску. В коротко стриженных жестких волосах — откровенная проседь. За «совиными» очками в черепаховой оправе — глаза цепкие, ироничные и умные. Ее зовут Джоан Джулиет Бак. Для тех, кто начал следить за модой раньше Тави Гевинсон, это имя значит «главный редактор VOGUE Paris второй половины девяностых», самого интеллектуального VOGUE в истории.
В кафе одного из арбатских переулков мы ждем полудня, когда откроется дом-музей Станиславского: вечером Рената Литвинова ведет Джоан за кулисы МХТ, и она хочет настроиться. К тому же Бак сама актриса: из известного широкой публике — сыграла в позапрошлогодней кулинарной комедии «Джули и Джулия» стервозную директрису школы Le Cordon Bleu. В Москве она по заданию американского Condé Nast Traveller, для которого пишет очерки о городах мира. Ей интересно, по-прежнему ли у нас «тот ужасный мэр-реконструктор», отчего в доме Мельникова (она обожает конструктивизм) нельзя сделать музей… «Можно вас процитировать?» — она открывает блокнот. На смену именитой отставнице приходит въедливый и остроумный репортер.
«В 1994-м Джонатан (Ньюхаус, президент Condé Nast International. — Прим. VOGUE) предложил мне возглавить французский VOGUE и дал карт-бланш. Тираж тогда был шестьдесят тысяч экземпляров. Мне поставили задачу, я приняла вызов. Вот и вся история, — пожимает плечами Джоан. — В моей жизни был странный период. Меня бросил бойфренд, была зима, а в тот день вообще шел ужасный снег. Да еще кот сходил в туалет, надо было поменять наполнитель. Я и подумала: „Что, в конце концов, я потеряю, если соглашусь на это предложение?!“ Я не была человеком из мира моды. Все это выглядело сумасшествием. Вообще в первый раз мне предложили возглавить французский VOGUE еще в восьмидесятые. Тогда я только и ответила: „Как вы смеете! Я интеллектуалка!“»
В галерее Ларри Гагосяна в Нью-Йорке, 2010
Рассказ о ее жизни, как принято говорить, мог бы занять почетное место в учебнике по истории культуры двадцатого века. Отец, военный оператор Жюль Бак, — один из основателей Комитета против охоты на коммунистических ведьм в Голливуде наряду с Хамфри Богартом и режиссером Джоном Хьюстоном (он приходился Джоан крестным отцом). Мать, модель Джойс Гетц, дебютировала на Бродвее вместе с подругой по агентству Лорен Бэколл, а перебравшись в Голливуд, ездила с ней смотреть на окна дома Богарта на бульваре Сансет. После замужества занялась дизайном интерьеров, позже возглавляла избирательные штабы кандидатов в президенты Джимми Картера и Джорджа Макговерна.
Говорить на французском, как на родном, Джоан научилась в три года — Жюль Бак устал от маккартизма и переехал с семьей в Париж. В шесть начала писать пьесы для кукольного театра (к слову, о советском вторжении в Венгрию): отец запретил даже мечтать стать актрисой. Когда девочке исполнилось девять, Баки перебрались в Лондон. «Джоан занималась балетом и успела прочесть всего Шекспира. Она уже тогда была человеком Ренессанса», — вспоминает актриса Анжелика Хьюстон, дочь Джона, с которой Бак выросла.
В свингующем Лондоне Бак приобрела фирменную стрижку каре с косым пробором (ее сделал Видал Сассун). Потом поступила в нью-йоркский Sarah Lawrence College, альма-матер Барбары Уолтерс, Йоко Оно и прочей либеральной американской элиты. В девятнадцать начала писать для Glamour рецензии на книжные новинки, взяв второе имя — Джулиет, в честь прабабушки-одесситки Юлии Бронштейн. Всего в двадцать три стала редактором отдела культуры британского VOGUE. Была корреспондентом Women’s Wear Daily в Риме и Лондоне, писала колонки для американского VOGUE и The New Yorker, обозревала кино в Vanity Fair. «А потом случайно стала законодательницей моды», — смеется Бак.
С Питером О‘Тулом на премьере фильма «Лорд Джим» в Лондоне, 1965; Джоан времен учебы в колледже, конец 1960-х.
До Джоан французским VOGUE три десятилетия правили фотографы: в семидесятые Ги Бурден и Хельмут Ньютон, с конца восьмидесятых — Патрик Демаршелье и Питер Линдберг. Бак же стала наследницей неравнодушных к слову главредов VOGUE пятидесятых: американского — Дианы Вриланд, сделавшей имя в колумнистике, и французского — Эдмонды Шарль-Ру, гонкуровской лауреатки и автора одного из лучших жизнеописаний Коко Шанель.
Бак начала с того, что объявила сотрудникам: в журнале больше не будет фраз вроде «Этой осенью каблуки засверкали», после чего половина редакции, включая издателя, написала заявления об увольнении. «Французской женщине не нужен журнал, рассказывающий, как надо одеваться. Она и так умеет, — говорит Джоан. — У нее уже есть черный свитер, который вы называете покупкой месяца. Французы — нация интеллектуалов, здесь высокий процент людей с высшим образованием, но главное — они крайне требовательны к тому, что получают за свои деньги, на что тратят свое время. Надо было подняться до этого уровня».
В итоге VOGUE версии Бак примирил тех, кто чтение глянца считал уделом провинциальных глупышек, и тех, кто жил по модным журналам, как по Библии. Не потому ли Бак понравился фильм «Дьявол носит Prada» — его героиня, защищая перед друзьями любимый Runway, говорила словно о баковском VOGUE: «То, что журнал модный, не означает автоматически, что он глупый. У нас пишут о СПИДе в Африке, насилии в семье, подростковой наркомании».
При Бак количество текстов в VOGUE выросло в три раза. Появилась регулярная рубрика «Философия», где на вечные вопросы отвечали, обращаясь к опусам Спинозы, Платона и Канта. Но главной революцией стали рождественские номера. «В VOGUE была традиция — их приглашенными редакторами становились прославленные фэшн-персоны: дизайнеры, супермодели — друзья, в общем. Те вываливали на страницы журнала свои детские фотографии, источники вдохновения, дорогие сердцу фотосессии, сопровождая их трогательными подписями. А я решила отдавать декабрьские номера тем, кто писал и работал для нас весь год — нашим авторам. Это была награда профессионалам за их труд».
Обложки рождественских номеров Vogue времен Бак: «Кино», 1994, «Мода и наука», 1998 и юбилейного «Семьдесят пять лет французского Vogue», 1995.
Первый такой номер, декабрь–январь 1994/1995, Бак посвятила столетию кинематографа и поместила на обложку черно-белую фотографию Марлен Дитрих. Потом сделала музыкальный номер, следом — «Моду и арт», со съемками, вдохновленными Родченко, Маяковским, Оскаром Шлеммером и Джексоном Поллоком. А последний рождественский номер, отредактированный Бак, в конце 2000 года стал справочником «Кто есть кто» в театре рубежа веков.
Но лучше всего подход Джоан иллюстрируют «научный» и «любовный» номера. Первый, под названием «Мода и наука. Архивы будущего», Джоан выпустила в 1998 году. В нем были не только ожидаемые от такого рода выпусков съемки футуристических нарядов в постапокалиптическом антураже — журнал интервьюировал французских палеонтологов, квантовых физиков, историков математики. Ботаник рассказывал об особенностях выращивания висячих садов, профессор Института Пастера — об устройстве головного мозга с томограммами в качестве иллюстраций. Вместо путешествий по лазурным берегам корреспонденты отправились в высокогорные обсерватории, на борт полярного атомохода, в центр ядерных исследований и на космодром «Байконур». Отдельное портфолио было посвящено фракталам — оказалось, что на глянцевых страницах они выглядят не хуже принтов Emilio Pucci и Etro, а рубрика «Еда» — рецептам молекулярной кухни.
«Никто до сих пор не понимает, как мне разрешили такое сделать, — смеется Джоан. — Я в том числе. Но возникла идея, я, как всегда, созвала редакцию, рассказала. И все, как всегда, были недовольны. А после ко мне подошла редактор моды Каролин ван дер Ворт и сказала, что она — бакалавр математики. Потом стилист Дельфин Треантон оказалась физиком. Окончательно меня убедил в том, что наука не далека от моды, фотограф Эрик Траоре: этот молодой человек с дредами, представьте, тоже окончил физфак. Вот мы вчетвером и сделали этот номер».
В роли мадам Брассар в «Джули и Джулии», 2009
Новый миллениум французский VOGUE встретил с обнаженной моделью Евой Нилтовой в образе Евы на обложке и темой «Любовь». «Когда французы говорят amour, они имеют в виду физическую любовь, — говорит Джоан. — Я, озвучивая тему на редколлегии, думала о чувстве любви. А все решили, что мы будем делать номер о сексе. Так что вместо херувимов в съемках были модели в чулках, бандаже и с раздвинутыми ногами. Любопытно: я решила опубликовать одно из любовных писем Жорж Санд. Вроде романтичная целомудренная эпистола, но если вчитаться, разглядеть смыслы, получается чистейшая порнография».
Но даже при этом Бак осталась собой: ту самую съемку с раздвинутыми ногами она сопроводила цитатами из Паскаля, Софокла и Шарлотты Бронте. Одна из главных статей номера вообще выглядит диссертацией по культурологии — в ней исследуется эротическая составляющая лабиринтов с подробным разбором мифа о Минотавре и эпилогом из Вольтера.
Такой подход Париж принял на ура — тираж журнала вырос почти вдвое. Юджиния Мелиан, в середине девяностых агент фотографа Дэвида Лашапеля, вспоминает: «Когда называли имя Джоан, первое, что говорили мне люди — что она чертовски умна, утонченна и блестящий мастер слова. Когда я повела Дэвида к ней знакомиться, у меня коленки дрожали. А она оказалась напористой, яркой, с блестящим чувством юмора — и на удивление свойской. Тут же предложила Дэвиду его первую работу — съемку для сентябрьского номера, посвященного Haute Couture». Сейчас Мелиан — продюсер телешоу The Modern о буднях парижской модельной школы, в котором Бак начнет сниматься осенью в роли директрисы. «Когда я два года назад начала работать над сюжетом, я сразу вспомнила о Джоан. Нужно было не высмеять мир моды, как это сделал Роберт Олтмен в „Прет-а-порте“, а показать его остроумно и глубоко. Никто лучше Джоан с этим не справился бы».
В роли богачки-экспатки миссис Прест в инди-экранизации «Писем Асперна» Генри Джеймса, 2010;
Сегодня VOGUE Бак не то что не читает — даже не листает. «Карин (Ройтфельд — преемница Джоан на посту главного редактора. — Прим. VOGUE) присылала. Но это сложно — читать журнал, который ты когда-то редактировала. Начинаешь думать, что бы ты сделала по‑другому. А я не хочу втягиваться. Я устала от моды. Люди в мире моды — закрытые, всегда настороже и на нервах. Однажды я прочла блистательнейшую книгу Сьюзи Менкес и так расчувствовалась, что написала ей полное комплиментов письмо. А она мне ответила очень сдержанно: „Тебе нравится? Ну-ну“. Понимаете, она сделала такую работу и не готова принять восторг за чистую монету! Уходя из VOGUE, я решила, что буду счастливой. Мне надоело — чувствовать себя несчастной, причем без какой бы то ни было причины».
Уволившись в 2001 году, она переехала в провинциальный Санта-Фе в штате Нью-Мексико и занялась театром, училась импровизировать на сцене и начала снова писать пьесы (в том числе о занимающей ее герцогине Виндзорской). Тогда же она отдала большую часть гардероба Институту костюма нью-йоркского музея Метрополитен, потому что «нет ничего грустнее, чем бывший главред VOGUE, который носит одежду десятилетней давности». «Я вообще хотела отдать все. Но Гарольд Кода (директор Института костюма. — Прим. VOGUE) пришел ко мне домой, посмотрел и сказал: „Так, Chanel, Yves Saint Laurent, Chanel, Yves Saint Laurent… Милая, у нас полно и того, и другого. Есть что‑то поострее?“ Пришлось отвести его в „японский“ угол гардеробной. Теперь у меня больше нет винтажа Comme des Garçons. А я их одежду очень любила».
У нее мало вещей из девяностых. «Мода тогда была плохая. Выбор был между черным плиссе из нейлона одного бельгийского минималиста и серым плиссе из полиэстера другого бельгийского минималиста. Жакеты Тьерри Мюглера смотрелись хорошо только застегнутыми. А вот жакеты Аззедина Алайи я любила, но не платья, за которые его боготворили. Хотя… Томас Майер в Hermès делал хорошие вещи, Том Форд в Gucci и Yves Saint Laurent. И конечно, Карл».
С Карлом Лагерфельдом, 2005; с главными редакторами британского и американского VOGUE
Александрой Шульман и Анной Винтур, 1998;
Лагерфельда Джоан называет гением: «Он первый из дизайнеров начал работать сразу на несколько марок и для каждой делал разные, не повторяющиеся коллекции. А вот в одежде Гальяно я никогда не чувствовала себя хорошо. Потому что он не умеет кроить плечо. Понимаете, в силуэте часть от проймы рукава до ворота — самая важная. Если она хорошо скроена, вещь сидит. Если плохо, то вся вещь плоха. Только Шанель, Сен-Лоран, Лагерфельд и Соня Рикель умели скроить плечо идеально. Рикель я вообще считаю лучшим современным дизайнером, хоть она занимается модой уже полвека. О молодых модельерах я не говорю — я их не знаю. Так вот — о рикелевских свитерах я мечтала еще в шестидесятые, когда была школьницей. Потом с удовольствием носила ее костюмы, платья. Она — Шанель нашего времени».
Теперь Бак платья не носит: «С платьями надо носить каблуки. А тогда надо ходить медленнее или пользоваться машиной. А я хожу быстро и обожаю ходить пешком. К тому же платья и каблуки надо носить, если у тебя красивые ноги. А у меня уже не очень». Оттого у нее в вечернем гардеробе — смокинги Armani, в дневном — пальто Hermès майеровских лет («верхняя одежда Hermès — это то, что не выбрасывают»), пиджаки Prada и десять пар просторных черных брюк — все марки Nu, в магазин которой она случайно зашла, когда приехала в Стамбул писать очередной очерк. «Купила четыре пары, теперь мне их возят — друзья. С тех пор как я стала актрисой, ношу только брюки и майки — не в Alaïa же мне валяться на полу на репетициях! Одеваться надо либо для того, чтобы подчеркнуть свой статус, либо для того, чтобы нарядиться», — убеждена Джоан.
Статусом актрисы и репортера-джетсеттера она объясняет и то, что носит исключительно бижутерию (Kenneth Lane, Chanel, традиционную индейскую из серебра): «Украшения должны делать вас счастливыми, а от драгоценностей одни проблемы: нужно хранить их в банке, если надела — ходить с охраной. А я в театр хожу по вечерам и домой возвращаюсь на метро. К тому же, чтобы собирать драгоценности, надо, чтобы в твоей жизни были богатые мужчины. А у меня это никогда не получалось».
Говоря это, Бак достает из сумки пояс от радикулита из собачьей шерсти: купила на Арбате для бойфренда. «Ему пятьдесят, он художник-мультипликатор. А это значит три тысячи кадров, нарисованных от руки. Рисует он стоя, так что к концу дня не разгибается». Себе на измайловских развалах Бак приобрела охотничье-сторожевой тулуп из нестриженой овчины, 1978 года производства, как гласит чернильный штамп на подкладке кармана. «Это очень по-русски, разве нет? Вот бы еще купить шапку-пирожок. Знаете, я тут прошлась по Кузнецкому Мосту. У вас отличные концепт-магазины русских дизайнеров: Viva Vox, Chapurin, Alexander Terekhov. Но потом я зашла в бутики иностранных марок. Это кошмар! То, что выбирают для Москвы ваши байеры, уму непостижимо!»
Мы входим в ГУМ. «В 1989 году, когда я приехала в Москву в первый раз, обозревать кинофестиваль для Vanity Fair, тут продавались только серые носки и макароны, — говорит она, проходя мимо бутика Burberry. — О! Я вам сейчас такое покажу!» Джоан достает из кошелька пожелтевшую черно-белую фотографию: она на фоне панно с портретом генсека Горбачева. Зачем она носит ее с собой? Ностальгирует по тому времени, когда стилисты еще не правили журналами, в моде были все оттенки черного, а Париж лежал у ее ног? «Бог с вами! Все меняется, и это хорошо. Вот в Москве теперь, посмотрите, двадцатилетние девушки водят Bentley. Вы, кстати, видели где-нибудь в мире белые Bentley? Я только тут, у вас, впервые увидела. Всегда думала, что Bentley должны быть серебристыми или голубыми. О чем это я? Да. Если я по чему и скучаю, так это по Нью-Мексико. По пейзажам, по своему дому с солнечными панелями. Он смотрел на гору Санта-Фе, где шесть месяцев в году лежит снег. Но солнечного тепла хватало, чтобы согревать дом даже зимой — кроме дней, когда шел снег. Если он шел и на второй день, мы с бойфрендом собирались и уезжали в отель. Вот по такой милой жизни я скучаю в своем лофте на 42-й улице в квартале от Гудзона».
VOGUE — сайт о моде, стиле, культуре и красоте
VOGUE — сайт о моде, стиле, культуре и красотеТреники и пальто — главное модное сочетание зимы 2020
Streetstyle на Pitti Uomo 97
Vogue
3 модных способа носить шерстяную рубашку поло
Vogue
Одеться за кофе как Хейли Бибер
Vogue
Как обновить офисный гардероб с помощью 15 вещей
Vogue
Одеться за кофе как Хейли Бибер
Vogue
Как обновить офисный гардероб с помощью 15 вещей
Vogue
Кукольные воротники — любимый тренд модниц из инстаграма
Vogue
Одеться за кофе как Хейли Бибер
Vogue
Свитер с косичками — любимчик звезд стритстайла
Vogue
3 модных способа носить шерстяную рубашку поло
Vogue
Как обновить офисный гардероб с помощью 15 вещей
Vogue
Кукольные воротники — любимый тренд модниц из инстаграма
Vogue
Свитер с косичками — любимчик звезд стритстайла
Vogue
Что такое «веганварь» и почему вам стоит это попробовать
Versace pre-fall 2020
Vogue
Louis Vuitton pre-fall 2020
Vogue
Telfar осень-зима 2020
Vogue
Jil Sander осень-зима 2020
Vogue
Telfar осень-зима 2020
Vogue
Jil Sander осень-зима 2020
Vogue
Tiger Of Sweden осень-зима 202
Vogue
Telfar осень-зима 2020
Vogue
E. Tautz осень-зима 2020
Vogue
Louis Vuitton pre-fall 2020
Vogue
Jil Sander осень-зима 2020
Vogue
Интервью с Эммануэль Альт | Vogue Ukraine
Альт и сама истинная парижанка. Она родилась и выросла здесь в семье модели и директора по рекламе. Образование получила в престижной католической школе Lubeck, а связать жизнь с модой решила в 19 лет, побывав на показе Жан-Поля Готье. В редакцию французского Vogue ее приняли в 2001 году, всего за четыре недели до эпатажной Карин Ройтфельд, возглавляющей журнал до 2011 года, когда на этом посту ее сменила Альт.
Под ее руководством журнал изменился. В отличие от Ройтфельд, воплощавшей на страницах идею гиперсексуального, зачастую холодного эротизма, Vogue в версии Альт исследует гораздо более земную сторону чувственности. Ее прагматизм ощущается буквально во всем – начиная с нелюбви к спорту («Нет, вообще не занимаюсь. Даже летом не плаваю. Я устаю от одной мысли о пилатесе, пробежке или йоге. Наверное, в моем случае французское сопротивление приняло такую форму») и заканчивая слегка наивным увлечением диско-фанком и музыкантом Бруно Марсом и Ruzzle – игрой в слова, которая установлена в ее iPhone.
Будучи центральной фигурой индустрии, насквозь пронизанной метакультурными цитатами, холодной надменностью и насмешливыми колкостями, Альт приятно удивляет простотой и скромностью. Она из тех, с кем приятно пропустить пару коктейлей, – вот только она не пьет и даже не курит. «Никакого кофе, алкоголя и сигарет, – уверяет Эммануэль. – Раньше я курила, но бросила 17 лет назад. И я в жизни не пробовала кофе и алкоголь. Ни единой капли. Мне никогда не хотелось». Разве такое воздержание не карается законом во Франции? «Это отличный способ оздоровления, – считает Альт. – На мой взгляд, куда лучше йоги». Если она куда-то идет, то пьет «диетическую колу на обед, а вечером безалкогольный мохито или Perrier», которые закусывает блинчиками из омара в рыбном ресторане Marius & Janette в районе Елисейских Полей или своими любимыми спагетти с моллюсками в Cibus.
Так значит, Эммануэль все-таки не прочь поесть. «Обожаю еду, – с энтузиазмом восклицает она. – Но я очень строго к себе отношусь и в этих вопросах весьма радикальна: могу неделю питаться исключительно ризотто и пастой с хлебом, но следующие две недели проведу на невероятно унылой, но эффективной диете из лука-порея и брокколи. Я хочу наслаждаться жизнью и потому стараюсь совмещать диету с вкусными блюдами».
Альт – великолепный собеседник: смешливая, кокетливая, она постоянно следит, чтобы не сказать чего-то «лишнего» о мире моды. «Из-за своего положения во французском Vogue она может показаться неприступной, чересчур изысканной и элегантной», – считает модель Дарья Вербова, познакомившаяся с Альт во время съемки их первой совместной fashion story для Chanel много лет назад и ставшая одной из самых любимых моделей издания. «На самом деле она женственная и дружелюбная, очень веселая, легкая и дерзкая».
Такое беззаботное отношение к жизни находит свое проявление и в стиле Альт – если, конечно, можно назвать беззаботным человека, который может себе позволить одежду Balmain. А еще природа одарила ее длинными ногами. Сегодня на Альт ансамбль из черных джинсов по щиколотку Topshop Baxter («Несмотря ни на что, считаю их лучшими»), туфли Saint Laurent на среднем каблуке и темно-синий свитер Celine. Каштановые волосы распущены и без следа укладки, из косметики – лишь румянец от загара после отдыха с семьей: мужем, арт-директором Франком Дюраном, 17-летним сыном Антонином и 8-летней дочерью Франсуазой. Минимум украшений: кольцо с бриллиантом, часы Cartier и пара браслетов Hermes. Ее привычная форма одежды – обтянутые денимом стройные ноги, статусный жакет, туфли на тонком каблуке. И как свидетельствуют тысячи интернет-мемов, это и есть то, что называют настоящим французским стилем. «Ей действительно удалось создать образ современной женщины», – считает Дарья Вербова.
Стиль Альт – продукт эволюции и безжалостной цензуры. «Я никогда не чувствовала себя до конца комфортно в юбке, – рассказывает Эммануэль о вещи, давно исчезнувшей из ее гардероба. – Долгое время я носила мини, но нельзя забывать о возрасте и сопутствующих ему ограничениях. И даже если я на мгновение о них забуду, мой муж всегда напомнит. Или мои дети. Сын, например, может сказать: “Мама, может, не стоит это надевать?”»
Она говорит, что с возрастом начинаешь понимать, что в одежде главное – комфорт. «Я не смогу носить самый расчудесный наряд, если буду чувствовать себя в нем неуверенно, – жестикулирует она. – Вы никогда не увидите меня зимой в обуви на босу ногу. Женщины часто приходят на модные показы в босоножках, даже когда на улице метет снег. Я же страдать не хочу». На Неделе моды в Нью-Йорке она была одной из немногих, одетых в пальто по сезону.
«Это отнюдь не означает, что я могу прийти на показ в шлепанцах Birkenstock, – уверяет Эммануэль. – Но окоченевшие ноги или несоразмерные каблуки портят все впечатление от мероприятия. Я уже не могу носить очень высокий каблук. Во-первых, из-за роста: в какой-то момент я поняла, что совсем не обязательно на голову возвышаться над толпой. И во-вторых, мне уже сложно в них ходить. Я могу выйти на шпильках куда-нибудь вечером, но в настоящее время я вполне довольна новой для меня высотой каблука», – говорит она, покачивая ногой в туфельке на пятисантиметровом каблучке.
Нынешний большой интерес к моде ее удивляет. «В 17-18 лет я совершенно не интересовалась модой, – говорит она, хоть в это трудно поверить. – Моя мама была моделью, поэтому я росла, скажем так, в окружении моды, но какого-то особого интереса к ней не испытывала. Сейчас же молодые люди просто помешаны на марках. Моему сыну 17, и я очень удивилась, когда увидела, что его девушка каждый день ходит в школу с брендовой сумочкой – Chanel, Celine, Burberry. Мне кажется, это безумие – ходить с такими вещами в школу».
Fashion-индустрия изменилась с тех пор, как Альт делала свои первые шаги в моде, но некоторые вещи остаются незыблемыми. Одна из них – культ femme fatale. Альт по-прежнему искренне верит в образ сексуальной француженки и потому с удовольствием печатает ее фото на страницах французского Vogue «топлес, с каким-нибудь чисто французским атрибутом – например, сигаретой». Она горячо защищает свой выбор: «Сигарета придает образу характер. Дама с сигаретой всегда была очень эстетичным зрелищем. Не думаю, что сигарета у вас в руке повлияет на чье-то решение курить или нет». Что касается обязательной «обнаженной натуры», Альт считает, что в Vogue, в особенности французском, она обязательно должна присутствовать. «Но я всегда пристально слежу за тем, чтобы женщина выглядела достойно».
Все ее музы давно вышли из нежного возраста. «Со многими нашими моделями мы работаем по 10 лет, а то и больше, – рассказывает Альт. – Я не хочу публиковать фото слишком худых или слишком молодых девушек у себя в журнале. Засилье молодых девочек в прессе нагоняет тоску. Важно показывать настоящих женщин определенного возраста».
Считает ли она себя феминисткой? «Что вы! – смеется Эммануэль с притворным ужасом. – Жизнь без мужчин была бы такой печальной. Для кого мы покупали бы все эти туфли?
