Наталья ворожбит пьесы – Русско-украинская граница. Киевские драматурги Максим Курочкин и Наталья Ворожбит о противоречивых отношениях с русским языком — Театрал

Ворожбит, Наталья Анатольевна — Википедия

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Ната́лья Анато́льевна Ворожби́т (род. 4 апреля 1975, Киев) — украинский драматург, режиссёр, сценарист, куратор. Пишет на украинском и русском языках.

Биография

В 2000 году окончила Литературный институт им. Горького в Москве. С 2000 по 2005 год работа в различных телевизионных проектах. Принимала участие в театральных и драматургических фестивалях «Любимовка», «Новая драма» и др.

В 2004 году стала лауреатом литературной премии «Эврика» (пьеса «Галка Моталко»).

В 2009 году выступила сценаристом сериала «Школа» (режиссёры Валерия Гай Германика, Руслан Маликов, Наталия Мещанинова)[1].

8 мая 2015 года в Центре имени Мейерхольда состоялся предпремьерный показ спектакля Виктора Рыжакова «Саша, вынеси мусор» по одноимённой пьесе Натальи Ворожбит[2]. Пьеса была написана в рамках проекта шотландского драматурга и режиссера Николы Маккартни «A Play, A Pie and A Pint»

[2]. Участникам проекта были поставлены несколько условий: пьеса исполняется не дольше пятидесяти минут, и в ней должно быть не более трех персонажей[2].

Пьесы

  • 1994 — «Житие простых»
  • 1995 — «Девочка со спичками»
  • 1997 — «Супербум и другие подарки»
  • 1999 — «Ширма»
  • 2002 — «Галка Моталко»
  • 2004 — «Что ты хочешь, украинский бог?»
  • 2004 — «Демоны»
  • 2005 — «Присоединяюсь»
  • 2014 — «Саша, вынеси мусор»

Постановки

  • 1995 — «Житие простых». Молодежный театр, Киев.
  • 2003 — «Девочка со спичками». Театр «Приют комедианта», Санкт-Петербург.
  • 2003 — «Галка Моталка». Театр «Голосова 20», Тольятти.
  • 2004 — «Ширма». Театр «Кукушкино гнездо», Новороссийск.
  • 2004 — «Что ты хочешь украинский бог?». «The Royal Court Theatre», Лондон.
  • 2005 — «Присоединяюсь». «The Tristan Bates Theatre», Лондон.
  • 2005 — «Галка Моталка». Национальный Латвийский театр, Рига.
  • 2005 — «Галка Моталко». «Центр драматургии и режиссуры», Москва.
  • 2007 — «Раба хвоста» (реж. В. Фаэр).. «Центр драматургии и режиссуры», Москва.[3]
  • 2016 — «Саша, вынеси мусор» (реж. О. Зиброва). Театр «18+», Ростов-на-Дону.[4]

Ссылки

Источники

wikipedia.bio

Ворожбит Наталья | Драматургия — Петербургский театральный журнал

Автор, название, жанр, страна, кол-во действующих лицИсточник, примечание

Ворожбит Наталья

Вий. Докудрама

По мотивам повести Н. В. Гоголя «Вий».

Россия

Мужчины: 8, женщины: 2

По заказу киевского театра «Дах» п/р. В. Троицкого. Драматургический «Конкурс конкурсов-2012»

Ворожбит Наталья

Галка Моталко

Россия

Архив пьес ПТЖ

Новая драма-2005

Ворожбит Наталья

Девочка со спичками

Пьеса в 1 д.

одноактная

Россия

Архив пьес ПТЖ

Ворожбит Наталья

Демоны

Украинская народная драма

драма

Россия

Архив пьес ПТЖ

Новая драма-2004; Евразия-2005. Лауреат

Ворожбит Наталья

Зернохранилище

Россия

Архив пьес ПТЖ

Ворожбит Наталья

Раба хвоста

Россия

Архив пьес ПТЖ

Любимовка-2006

Ворожбит Наталья

Саша, вынеси мусор

Россия

Мужчины: 1, женщины: 2

Архив пьес ПТЖ

Володинский конкурс-2015. Off-программа

Ворожбит Наталья

Смешанные чувства

Россия

Архив пьес ПТЖ

Ворожбит Наталья

Супербум, другие подарки

Пьеса про детей в 1 д.

одноактная

Россия

Архив пьес ПТЖ

Ворожбит Наталья

Ширма

Пьеса в 1 д.

одноактная

Россия

http://www.newdrama.ru/plays/?play=39&part=322

drama.ptj.spb.ru

Интервью с киевским драматургом и сценаристом Натальей Ворожбит: iskusstvo — LiveJournal

НАТАЛЬЯ ВОРОЖБИТ: «ЗРИТЕЛЬ НЕ ДОЛЖЕН ВЫЙТИ ИЗ ТЕАТРА УМИРОТВОРЕННЫМ И СЧАСТЛИВЫМ»

Наталья Ворожбит — киевский драматург, сценарист. Одна из лидеров «новой драматургии», массовому зрителю известна как автор сценария телесериала «Школа». В 2000 году окончила Литературный институт им. Горького в Москве.
Принимала участие в театральных и драматургических фестивалях «Любимовка», «Новая драма» и других. Лауреат литературной премии «Эврика» (2004 г.)
Пьесы — «Житие простых» (1994), «Девочка со спичками» (1995), «Супербум и другие подарки» (1997), «Ширма» (1999), «Галка Моталко» (2002), «Что ты хочешь, украинский бог?» (2004), «Демоны» (2004), «Присоединяюсь» (2005), « Зернохранилище» (о Голодоморе). Ее первая драматургическая работа —«Житие простых» — была поставлена в Киевском молодом театре в 1995 году. Преимущественно пьесы Ворожбит воплощаются на сценах Москвы и Лондона (театр «Ройял-Корт»). Впрочем, Наталья остается в Украине, недавно выступила одним из организаторов «Недели драматургии». Этим интервью мы хотим привлечь внимание читателей не только к одаренному отечественному автору, но и к тому вопиющему положению, которое сложилось в украинском театре, в том числе и в отношении наших режиссеров к современной пьесе.

— Как вы начинали?
— Первую пьесу написала в 19 лет. Но даже когда я поступила в Литературный институт в Москве и проучилась там пять лет, то не относилась к драматургии как к своему призванию. Это был просто повод выехать, расширить свою жизнь.

— Когда же вы поняли, что это все-таки ваше занятие?
— Когда впервые услышала свой текст со стороны во время хорошей читки. Это происходило во МХАТе им. Чехова, где проходил фестиваль «Любимовка». Моя первая удачная пьеса. Мне тогда было лет 25—26, я увидела отклик зрителей, критиков… Я вообще амбициозный человек, и амбиции всегда подталкивали меня к развитию. Вот когда я увидела и услышала читку, во мне что-то проснулось, я стала серьезнее относиться к пьесам. До того писала скорее потому, что по институтским правилам каждый год надо было что-то представить для обсуждения на семинаре.

— Кто ваш учитель?
— Однозначно не могу ответить. Учить меня начал Анатолий Дьяченко в своей лаборатории в Киеве. Я впитывала все как губка, но прошло время, я поняла, что того, чему он учил, совершенно недостаточно, это только азы. В Литинституте нас совершенно не учили драматургии, так что я получала профессиональное образование прямо на ходу, когда в Москве начали проходить семинары лондонского театра «Ройял Корт» и фестиваль «Любимовка». Например, тот же Михаил Угаров, инициатор «Любимовки», — точно один из моих учителей. Плюс яркие тексты моих коллег, как раз пришедших в театр в это время. Много людей…

— Получается, самое важное в обучении вашему ремеслу — среда общения.
— Да, это самое важное. Читать, слушать.

— Вы, Максим Курочкин — реализуетесь за рубежом, где угодно, только не в Украине. По какой причине?
— Хорошо, что мы работаем не только в Украине, что нас ставят в Москве или в Лондоне. Чем шире география драматурга — тем лучше для него. Другое дело, что в Украине мы пока, мягко говоря, не востребованы.

— Почему?
— Потому что наш театр глубоко провинциален, совершенно не готов к современной драматургии.

— Странно: режиссеры при этом постоянно жалуются, что нет современных пьес, что нечего ставить.
— Эти режиссеры ничего не читают. Они, может быть, одну современную пьесу прочли за всю жизнь и на этом строят выводы. С другой стороны, они понимают, что эту пьесу и не смогут поставить. Для них современная драматургия — инородное тело, равно и драматург отторгает такого режиссера. Несовместимые вещи, по-моему. Думаю, просто нужны новые режиссеры. С другими взглядами, воспитанные по-другому. Это не значит, что ни один из существующих театров с такой задачей не справится. Просто мало в режиссуре людей открытых и готовых этим заниматься. Я готова разговаривать со всеми, но…

— Похоже, в последнее десятилетие у нас происходят взаимно противоположные процессы: число более или менее одаренных или хотя бы профессиональных драматургов растет или, по крайней мере, не уменьшается, а вот хорошие режиссеры, такое ощущение, вымирают.
— Я не жду ничего, поэтому у меня этот вопрос никогда остро не стоял. К счастью, мне повезло, меня ставят, изредка даже в Украине, и все же мне кажется, что молодым драматургам не надо стремиться, чтобы их ставили те режиссеры, которые не хотят и не могут это сделать. Понятно, что звучит не слишком обнадеживающе, но нужно работать над тем, чтобы появились новые постановщики. А они неизбежно появятся — это доказывает наш фестиваль, встречи в Театральном институте, которые проводили Курочкин и Угаров. Приходило много молодежи, живой, заинтересованной, на нее вся надежда.

— Почему вы взяли на себя бремя организации «Недели драматургии» в Киеве? Это ведь наверняка отняло массу времени.
— Я вижу, как много дают подобные мероприятия для начинающих драматургов. Если бы не та же «Любимовка», то большинства авторов, которые сейчас на слуху, просто не было бы. Драматургу нужен стимул, он не может писать в стол, это не проза и не поэзия. Поэтому на фестиваль в Москве я ездила постоянно, ради общения с интересными людьми и соревновательного момента. Ты все время в контексте, слушаешь чужой текст, завидуешь по-хорошему, думаешь: «я бы так хотел» или «напишу лучше в следующий раз». Поэтому, повторяю, очень хорошо, что прошел фестиваль в Киеве. Я вижу молодых ребят, которые загорелись, у которых энтузиазм появился. Уверена, что в следующем году у нас будет еще больше талантливых пьес.

— То есть, по-вашему, фестиваль удался?
— Я была очень пессимистически настроена. Всегда готовишься к худшему, тем приятнее хороший результат. «Неделя» превзошла все мои ожидания. Ходило очень много людей. Очень много заинтересованных глаз. Очень живые обсуждения. Семь дней, и ни разу не было неудобно перед авторами за пустой зал. Даже самые слабые пьесы приходили слушать. Фестиваль доказал, что театр в Украине точно будет. Сейчас, на мой взгляд, его нет — но он будет неизбежно.

— Все-таки, что же для этого нужно?
— Могу сказать, что нужно лично мне. Я хочу, чтобы у нас появилась своя площадка и чтобы мы регулярно там проводили свои фестивали и ставили современную драматургию с режиссерами, которые участвуют в фестивалях. Очень простая схема, отработанная в той же Москве. Дальше другие подтянутся — начнут реально ставить или предлагать тексты. Просто никто не хочет быть первым.

— Первым быть трудно.
— Трудно, но ведь первый и побеждает.

— Немного прозы, простите за каламбур: чем зарабатывает драматург?
— В лучшем случае — кино, но чаще всего телевидением. Все время приходится быть то главным автором, то шеф-редактором, сочинять какие-то сериалы. Это, конечно, сильно мешает, потому что отнимает время, но и позволяет быть независимым и говорить: «Да чхать я хотел на ваших нафталиновых режиссеров, на ваши академические театры, не надо меня там ставить». Палка о двух концах. С другой стороны, я бы написала больше хороших пьес, если бы меня все это время ставили и я бы зарабатывала этим на жизнь.

— Приходится уповать на телевидение?
— Иногда случается по два-три сериала одновременно делать. Правда, сейчас у меня ситуация лучше, есть должность на одном из украинских телеканалов, благодаря чему можно не заниматься халтурами, так что могу работать над тремя заказанными пьесами и полнометражным сценарием.

— Если говорить о подработках, то самая знаменитая из них — сериал «Школа». Вы довольны тем, что сделали там?
— За эту работу мне не стыдно. Один из немногих телепроектов, о которых могу так сказать. Часто переступаешь через себя, делаешь что-то для продюсера, либо сам материал изначально тебе неинтересен, а здесь все сошлось, разве что я ушла с последних серий, потому что мы по поводу финала с режиссером не договорились, но в остальном вышло хорошо.

— У всех о школьных годах разные воспоминания. Нужно ли было изображать школу столь жестко?
— Я не считаю, что там что-то преувеличено. Я исходила из личного опыта, ничего не выдумывала. Все ситуации основывались на реальных событиях, никаких натяжек. Думаю, что в школе происходят вещи похлеще. Понятно, что есть и другие школы, и другие дети, но сериал про отличников никто бы не смотрел. Надо говорить о больных вопросах, о подростках, у которых не все в порядке. Этот разговор должен побуждать к определенным действиям.

— Можно сказать, что время взросления априори неблагополучно.
— Мне кажется, что это кульминация всех переживаний. Человек все узнает в первый раз. Он не знает, что с этим делать, и стремится сделать все это впервые. Очень драматический, сложный период. Я, например, свой подростковый возраст пережила по полной программе. Есть ли смысл мне писать о чем-то другом?

— Как вы в целом находите сюжеты?
— Начинаешь вытаскивать из себя то, что тебя наиболее сейчас волнует, то, что ты накопил с того времени, как ты написал последнюю пьесу, и пытаешься придать этому какую-то форму. Я, например, училась в спортивном интернате, и пьеса «Галка Моталко» об этом. Внутри меня сидела эта информация, волновала, надо было куда-то ее деть. Мне Курочкин так и посоветовал: «Ты всегда так интересно рассказываешь о спортинтернате, напиши об этом». Или «Демоны» — история о моей тете, о ее жизненных перипетиях. Понятно, что что-то там приукрашено, а где-то сгущены краски, но во многом она меня вдохновила. Благодаря такому правдоподобию текст работает. В сценарии «Смешные чувства» тоже личный опыт. Что же касается отделки сюжетов, то это уже немного ремесленная работа: сидишь, продумываешь повороты.

— Каков критерий хорошо сделанной истории?
— Когда я слушаю хорошо сделанную пьесу, то очень раздражаюсь. Я этого очень не люблю. Сейчас время другой драматургии. Мне нравится, когда меньше сюжета, но больше загадочных смыслов, когда какое-то чудо происходит — не за счет сюжета, а за счет чего-то другого. Вот в телевидении надо закручивать сюжет, чтобы зритель смотрел. Театр, мне кажется, другую функцию выполняет.

— Как вы относитесь к методу документальной пьесы, или, как его называют, вербатим, который практикует московский «Театр.doc»?
— Вербатим — это не способ писать пьесы, и я так не хочу писать. Это не совсем авторская работа. Но этим надо владеть, это очень полезное упражнение, каждый драматург должен попробовать себя в этом жанре. Документальная драма оживляет персонажей и язык, возвращает драматурга к реальности. С 2000 года, с появления «Театра. doc», персонажи заговорили человеческим языком. Если до этого царила литературщина, не имеющая отношения к жизни, то вербатим несколько исправил положение.

— В одном из интервью вы сказали, что надо делать зрителю больно. Но что значит «сделать больно» в вашем понимании?
— Зритель не должен выйти из театра умиротворенным и счастливым.

— А каким же тогда?
— Взволнованным, рассерженным, задетым в своих убеждениях, в чувствах. Это не терапевтический сеанс, где тебя успокоят и погладят по головке. Мне кажется, театр должен будить, давать эмоциональную встряску. Любая антреприза нацелена прежде всего на то, чтобы зритель получил свою порцию удовольствия, посмеялся, как на любом телешоу или сериале. Но это неправильный путь.

— Выходит, театр воспитывает зрителя?
— Не думаю, что воспитывает. По крайней мере, не должен ставить себе таких задач. Не знаю… Пьеса — прежде всего сильное авторское высказывание. Эта энергия не несет ни развлекательных, ни воспитательных функций. Другое дело, что драматургу приходится быть хитрым и иногда подыгрывать зрителю, но это совсем не обязательное условие.

— Значит, понятие «катарсиса» актуально и сегодня?
— Мне кажется, да.

— Но ведь катарсис, если исходить из классического определения, тоже своего рода терапия?
— Да, очищение страданием. Но то, что предлагает современный театр, — это не очищение страданием, это попытка спрятаться от страданий за развлечением. Ничего нового, может быть, я и не говорю, просто сейчас театр, по крайней мере украинский, так нивелирован, что надо возвращать какие-то истинные смыслы.

— Может быть, театру сейчас недостает высокого трагического начала?
— Очень трудно говорить серьезно о серьезном. Все боятся этого и прячутся за иронией, даже драматурги нового театра стараются о трагическом писать смешно. Это неплохо, мне, например, это нравится. Надо быть очень смелым и сильным драматургом, чтобы написать трагедию, в которую поверят, точно так же как и комедию, кстати. Может быть, и стоит себе поставить такую задачу… Сейчас нет чистых жанров, и настаивать на том, чтобы они были, — глупо.

— Обсценная, нецензурная лексика сейчас появляется во многих новых пьесах. Вопрос скорее стилистический: как это использовать так, чтобы это было уместно?
— Мои герои так разговаривают, потому что они так же разговаривают и в жизни. Я никогда не делаю это для провокации, и просто не верю, что так кто-то делает специально.

— Конечно, много дискуссий об этом…
— У меня рука не поднимается написать «блин» вместо «блядь», потому что понимаю, что в данном случае это неестественно. Я знаю, что персонаж этого не скажет. А если заменять, то давайте все страшные слова заменим — «смерть», например. Есть среди писателей выражение: «Я писатель, для меня все слова равны». Это так и есть. В жизни меня мат коробит гораздо больше, чем на сцене. На подмостках — художественное переосмысление. Когда слово произносится в театре, то совсем другой эффект, в нем нет той бытовой агрессии.

— Вы хотите показать зрителям пьющего, матерящегося героя, как в жизни, но ведь в театр вряд ли ходят люди сильно пьющие и матерящиеся на каждом шагу. Может, это послание и не доходит до тех, кому оно адресовано?
— Конечно, не доходит, к сожалению, в большинстве случаев. Но послание же не только в этом: мол, посмотрите, как вы ругаетесь. В театр должны ходить люди, которые как-то могут повлиять на ситуацию. Не услаждать свой слух приходят, а посмотреть правде в лицо. В той же Европе буржуазные театры регулярно ставят социальные пьесы. Потому что элита хочет быть частью общества, хочет больше знать. Буржуа, приходя на спектакль, в некотором роде выполняют свой гражданский долг. И это совсем неплохо. Вот недавно мы сделали пьесу о Черкассах, собирали материал по технологии вербатим — там довольно острые вопросы поднимаются о городе. Очень хотелось бы, чтобы на такие спектакли приходили местные чиновники, чтобы такие пьесы шли в каждом городе. Сцена все равно воздействует сильнее, чем газета или телевизор, в которых, к тому же, не говорят правды. Театр — очень сильный инструмент, просто никто этого не понимает. Ну, может, и хорошо, что наши политики этого не понимают. (Смеемся).

— Каковы ваши планы?
— Нужно очень быстро дописать пьесу по мотивам гоголевского «Вия» для киевской студии «Дах». Нужно сделать пьесу для лондонского «Роял Корта», которую уже долго пишу. И еще один московский режиссер попросил расширить мою старую пьесу «Демоны». Плюс мне заказали пьесу в Нью-Йорке о наших эмигрантах там.

— Насчет «Вия». Какие у вас отношения с этим текстом, да и в целом с наследием Гоголя?
— «Вий» — сказка, в первую очередь. Я сейчас, работая над своим «Вием», перечитывала оригинал с большим удовольствием. Другое дело, что в данном случае «Вий» — просто повод написать что-то совершенно свое. От оригинального текста там осталась только канва. А Гоголь — один из любимейших писателей, наиболее, наверно, на меня повлиявший. Ко всему, что он сделал, я отношусь с восторгом. Когда я писала эту пьесу, его профиль начал мне видеться в обоях, и странные вещи стали происходить. Так что отношения с ним у меня серьезные. Не знаю, как у него со мной.

— Несерьезный вопрос для завершения: есть ли у вас хобби?
— У меня нет ни на что другое времени, кроме как на работу или ребенка. Пьесы — это, наверное, хобби. Не приносят денег, зато много удовольствия. Иногда вот думаю: «Чем я занимаюсь?» Засыпаю с дочкой и думаю: «Надо завтра дописать то, и то, и то», а ребенок говорит: «Завтра треба полити помідори, бо зав’януть». Вот она, истина, вот человек занимается реальным делом! А я — какой-то ерундой, обслуживаю свои амбиции. Очень часто самокритично отношусь к своему роду деятельности. Но мне это нравится, и ничего другого я не умею.

Дмитрий Десятерик

На фото: сцена из спектакля «Галка Моталко» (Royal Exchange Theatre, Манчестер, 2011)

iskusstvo.livejournal.com

Википедия — свободная энциклопедия

Избранная статья

Первое сражение при реке Булл-Ран (англ. First Battle of Bull Run), также Первое сражение при Манассасе) — первое крупное сухопутное сражение Гражданской войны в США. Состоялось 21 июля 1861 года возле Манассаса (штат Виргиния). Федеральная армия под командованием генерала Ирвина Макдауэлла атаковала армию Конфедерации под командованием генералов Джонстона и Борегара, но была остановлена, а затем обращена в бегство. Федеральная армия ставила своей целью захват важного транспортного узла — Манассаса, а армия Борегара заняла оборону на рубеже небольшой реки Булл-Ран. 21 июля Макдауэлл отправил три дивизии в обход левого фланга противника; им удалось атаковать и отбросить несколько бригад конфедератов. Через несколько часов Макдауэлл отправил вперёд две артиллерийские батареи и несколько пехотных полков, но южане встретили их на холме Генри и отбили все атаки. Федеральная армия потеряла в этих боях 11 орудий, и, надеясь их отбить, командование посылало в бой полк за полком, пока не были израсходованы все резервы. Между тем на поле боя подошли свежие бригады армии Юга и заставили отступить последний резерв северян — бригаду Ховарда. Отступление Ховарда инициировало общий отход всей федеральной армии, который превратился в беспорядочное бегство. Южане смогли выделить для преследования всего несколько полков, поэтому им не удалось нанести противнику существенного урона.

Хорошая статья

«Хлеб» (укр. «Хліб») — одна из наиболее известных картин украинской советской художницы Татьяны Яблонской, созданная в 1949 году, за которую ей в 1950 году была присуждена Сталинская премия II степени. Картина также была награждена бронзовой медалью Всемирной выставки 1958 года в Брюсселе, она экспонировалась на многих крупных международных выставках.

В работе над полотном художница использовала наброски, сделанные летом 1948 года в одном из наиболее благополучных колхозов Советской Украины — колхозе имени В. И. Ленина Чемеровецкого района Каменец-Подольской области, в котором в то время было одиннадцать Героев Социалистического Труда. Яблонская была восхищена масштабами сельскохозяйственных работ и людьми, которые там трудились. Советские искусствоведы отмечали, что Яблонская изобразила на своей картине «новых людей», которые могут существовать только в социалистическом государстве. Это настоящие хозяева своей жизни, которые по-новому воспринимают свою жизнь и деятельность. Произведение было задумано и создано художницей как «обобщённый образ радостной, свободной творческой работы». По мнению французского искусствоведа Марка Дюпети, эта картина стала для своего времени программным произведением и образцом украинской реалистической живописи XX столетия.

Изображение дня

Рассвет в деревне Бёрнсте в окрестностях Дюльмена, Северный Рейн-Вестфалия

ru.wikipedia.green

«Саша, вынеси мусор!» Пьеса Натальи Ворожбит о войне в Украине


Клуб ARCC приглашает на читку пьесы Натальи Ворожбит «Саша, вынеси мусор!» в исполнении лондонских актеров.

Саша, полковник украинской армии, умер от сердечной недостаточности и видит, как его вдова Катя и падчерица Оксана готовятся к поминкам.  А год спустя страну охватят события, способные поднять из могил даже мертвых,  и Саша – готов! Но к воскрешению не готова его семья.  Не готова хоронить второй раз.

Киевлянка Наталья Ворожбит  против войны. И в пьесе «Саша, вынеси мусор!» она дает право голоса тем, кого в реальной жизни никогда не спросят, кому выпадает незавидная доля быть вдовами и кому смертоносные подвиги не нужны.

Наталья Ворожбит – один из наиболее ярких и известных в Англии современных драматургов, пишущих по-русски. Ее пьесы с 2005 года играет Royal Court и Шекспировская компания. Всего через несколько месяцев после необычно долгой для английского театра жизни спектакля «Плохие дороги» (почти 6 недель) в Royal Court Тheatre у лондонского зрителя есть шанс увидеть пьесу Натальи Ворожбит «Саша, вынеси мусор!».

Ворожбит, пожалуй, наиболее известна тем, что провела несколько дней среди огромных толп в киевских протестах Евромайдана в 2014 году и свои впечатления об этом превратила в широко известную пьесу.

Основываясь на собственном опыте журналиста в районе Донбасса Восточной Украины, Наталья пишет пьесы о войне, в которых репортаж сталкивается с театром абсурда, документальные истории о войне – с вымышленными, временное – с вечным.

В этом сочетании документального и вымышленного ее пьесы напоминают книги Светланы Алексиевич. Обе тщательно документируют ужасную реальность и противостоят тем самым все более хитроумным подделкам. Важно, что Ворожбит рассказывает истории жителей региона, участвующих в конфликте с обеих сторон, в них нет правых и виноватых, но есть сочувствие и жалость.

Война на Донбасе – это современная война: входит в моду ношение униформы детьми и родственниками солдат, военные герои общаются на Фейсбуке со своими многочисленными поклонниками, солдаты смотрят телевизор с плазменным экраном в бараках. Но это также и древняя война, кровавая и жестокая: на востоке Украины взрываются бомбы и ракеты, люди неделями скрываются в подвалах, и основное желание их – выжить и снова обрести какую-то форму человеческой жизни: дети, огороды, община. Для них политика – это бранное слово, и все правительства теперь ненавистны. Пьеса как раз о таких людях!

 

«Катя. Ты и не жил, Саша. Доживи, вернись. Что там хорошего? А тут на пенсию уйдешь, не будешь ездить на эту проклятую службу. Конфет — сколько влезет. В село будем ездить. Зимой — в Египет. Я почему была против пенсии — боялась, от безделья забухаешь. Ну хочешь — разошьем тебя. Будешь пить. Понемногу, для радости. Сухое вино там… Да что захочешь будешь пить. Хоть Нинкин самогон.

Саша. Зачем я вам?

Катя. Ну как же без тебя?..

Саша. Никто зато не раздражает.

Катя. Ты меня никогда не раздражал.

Саша даже рассмеялся.

Саша. Когда тебе что-то надо — ты готова на все.

Катя. Что я такого сказала?

Саша. Отсюда нельзя назад, ты пойми.

Катя. Вот в это я не верю. Тебе так удобно говорить.

Саша. Это тебе не командировка, Катя.

Катя. Я все поняла.

Саша. Ну что ты поняла?

Катя. Говорила мне Танька, что ты меня бросишь. Сбылося.

Молчат, шмыгают носами. В наступившей тишине поднимается тесто и убегает из посуды. Женщины его ловят».

 

Натальи Ворожбит:

 «До девятнадцати лет мои интересы были далеки от театра, я практически не читала драматургии и не посещала театров. Не было и писательских амбиций, хотя творческие были всегда. Я училась на втором курсе Киевского института культуры, когда поняла, что нужно все кардинально менять. Тогда как раз драматург Анатолий Дьяченко открыл в Киеве экспериментальную школу драматургии, куда я пришла в качества актрисы и где я очень скоро влилась в драматургический процесс.

Да, меня можно отнести к движению «новой драмы», хотя всегда неохотно причисляешь себя к каким-либо направлениям, хочется быть индивидуальной. Но, конечно, это единственное театральное направление сегодня, к которому хочется быть причисленной. Я горжусь, что участвовала в процессе организации Театра Док., лаборатории в Ясной Поляне, фестиваля «Новая драма». Мои пьесы достаточно жесткие и откровенные».

 

Алексей Шедько, актер:

«Мне кажется, эта пьеса о любви. Саша жил, умер, но для его семьи ничего не изменилось: они продолжают жить, продолжают заниматься бытовыми вещами. Катя ходит к нему на могилу так же, как ходила разбудить после пьянки в другую комнату.  В этом и достоинство этих персонажей – ничего в их жизни не меняется со смертью близкого человека, и только углубляется чувство, которого они, может, и сами не понимают, но которое  у них в крови. Вот что я здесь увидел».

 

Ирина Селезнева-Хорнер, актриса:

«Я обожаю свой родной город. В особенности киевскую весну, когда цветут каштаны и неистовствует сирень в Ботаническом саду. И золотую осень. Катя из пьесы Натальи Ворожбит – это, конечно же, и русская женщина Некрасова, которая и коня на скаку, и в горящую избу, и абрамовские женщины из «Две зимы и три лета».

Как не поддаться унынию? Рецепта нет. Надо жить! Ненавидеть любую войну. В какие бы красивые обертки современные войны ни оборачивали. Война – это смерть, боль, грязь, кровь, расставания и беды. Объяснять это детям. Учить их уважать и ценить СВОЮ и ЧУЖУЮ жизнь».

 

Олег Сидорчик, актер:

«В нас, в человеческий вид, не заложена война, как и в любых других живых существ. Вот так, чтобы собрались черепахи и пошли организованной войной на куниц – такого не бывает. Война – это интеллектуальное, рассудочное. Людей одурачивают и стравливают друг с другом и делают на этом очень большие деньги».

 

Константин Каменский, режиссер:

«Я не протестный человек. Меня сложно сподвигнуть на активные действия общественного характера. Я разделяю точку зрения Иосифа Бродского, который говорил: «Человечество спасти, по всей вероятности, уже не получится, но отдельного человека – стоит попытаться». Я стараюсь спасать – или хотя бы подавать сигналы, подбрасывать пищу в котел разума – отдельным людям. В особенности тем, кто приходит на мои спектакли. В конце концов, в самые сложные времена театр выжил той мыслью, что, создавая театральную сверхреальность, он, театр, может влиять на реальность повседневную. Надежда слабая, но она есть. Надо пробовать».

 

Саша Михаилова, актриса:

«Нас спрашивают, что такое читка пьесы, поэтому несколько слов о том, что вас ждет на нашем вечере 29 апреля.

Читка – это нечто уникальное. Хорошо проведенная читка, где расставлены акценты, с хорошим распределением ролей может быть идеальным спектаклем. Это золотая середина между видениями драматурга и режиссера. Этот жанр стал широко распространен в России с появлением в начале 90-х Центра драматургии и режиссуры А. Казанцева и М. Рощина, Театра.Doc, с появлением фестивалей «Любимовка», «Новая драма», где молодым и не очень режиссерам давали возможность создать некий эскиз свежей пьесы с артистами, которые разобрали текст, но еще не выучили.
И, наверное, самая главная составляющая читки – воображение зрителя, откликнувшегося на звуковую, ритмическую партитуру, заданную артистами.
Читка – это реальная альтернатива режиссерским спектаклям, где над текстом автора часто лежит многослойная конструкция из сценографии и режиссерского решения.
Так что стоит задуматься: может, это тот театр, о котором вы мечтали? И он совсем рядом – в Лондоне».

Режиссер: Константин Каменский.
Участвуют: Олег Сидорчик, Ирина Селезнева-Хорнер, Алексей Шедько, Александра Михайлова.
Музыкальное оформление: Ирина Муха.
Перевод Саши Дагдейл.

Читка пьесы состоится на русском языке с английскими субтитрами
29 апреля, воскресенье, 15.00-17.00
Билеты: 10 фунтов

Pushkin House 5a Bloomsbury Square, London WC1A 2TA

www.anglorussian.co.uk

 

 

pulse-uk.org.uk

Русско-украинская граница. Киевские драматурги Максим Курочкин и Наталья Ворожбит о противоречивых отношениях с русским языком — Театрал

Недавно ко мне обратился известный американский драматург Каридад Свич с предложением написать для журнала American Theatre небольшую статью про пересечение границ в театральном искусстве. В то время Крым уже стал «наш», а первые горячие бои шли на востоке Украины, и мне подумалось, что тот, кто сегодня пишет по-русски, но называет себя украинским писателем – и есть настоящий «пересекатель границ». Я тут же задумал материал про Наталью Ворожбит и Максима Курочкина. Ведь оба драматурга написали новые пьесы на тему войны, которые были поставлены в мае: у Ворожбит «Майдан: Голоса протеста» в Лондоне, в театре «Роял Корт», а у Курочкина «Дульси и Рокси в городском совете» в театре «Breaking String», в городе Остине, штат Техас. Свич – дочь кубинских-аргентинских-испанских-хорватских родителей – поняла мой замысел и одобрила его. Я подготовил вопросник для объектов моего исследования и послал им, сказав, что они могут реагировать в любой форме. Ответы, полученные мною в начале июня от Натальи и Максима, произвели на меня сильное впечатление. Я понял, что это существенные мысли о важнейшей, волнующей нас всех теме. Здесь видно, как Украина стала «уплывать» от России еще в 80-е и 90-е годы, а кто это видел? Писатели видели, те кто пересекал границы языком. Впрочем, сами все увидите в этих замечательных размышлениях на тему русско-украинских братства и вражды.

Драматург Максим Курочкин

— Считаете ли Вы себя украинским писателем?
— Считаю себя украинским драматургом.

— Как Вы объясняете свое отношение к культуре (русской/украинской), к языку (русской/украинской), к традициями (русской/украинской)?
— В семье мы говорили по-русски. Но мама изучала украинское изобразительное искусство. А папа – украинскую этнографию. Он занимался украинской карнавальной культурой, которая  до сих пор сохранилась в некоторых областях. Я очень доволен своими родителями. Как настоящие киевляне, они свободно переходили на украинский, когда это было необходимо. Я учился в украинской школе. И, когда стал много читать, часто не мог вспомнить: на каком из двух языков была написана прочитанная книга. Когда вырос, предпринял определенные шаги, чтобы узнать украинскую жизнь лучше.

— Почему Вы решили писать по-русски?
— Я показывал свои тексты поэту и писателю Роману Кухаруку, мнение которого очень ценил и до сих пор ценю. Он сказал, что в моих украинских текстах чувствуется определенная скованность. И он был прав. Живой разговорной практики у меня было мало. Я ориентировался на литературный украинский, нормы которого как раз активно менялись в начале 90-х. Язык избавлялся от русизмов, развивался. Какие-то языковые явления стремительно устаревали, в обществе шла дискуссия о языке. Мой «советский» украинский отставал от реальности. Надо было «догонять». Но я осознавал границы своих лингвистических способностей. «Орудием языка» я себя не чувствовал.

— Бывает, что Вы сомневаетесь в этом решении?
— Мне и по-русски писать тяжело. На любом языке мира мне было бы тяжело написать пьесы, которые я хотел написать. Но выбор русского языка в качестве инструмента был для меня органичным. Так что это не было ошибкой.   

— Гоголь – один прецедент, Шевченко – другой… Как Вы вписываетесь в эту «историю»?
— Не скажу, что я об этом не думал. Но с какого-то времени писательские стратегии прошлого перестали меня волновать. Сегодняшняя реальность уникальна, все аналогии будут поверхностными. Мне важен мой выбор, мое самоопределение. Я – украинский драматург. Но я чувствую связь с процессами, которые идут в русском театре. Иметь отношение к передовой русской драматургии – почетно. Прогрессивная роль русской новой драмы для меня несомненна. Очень рад, что в Украине тоже развивается театр актуального высказывания. Появляются замечательные пьесы украинских авторов. 

— Пишете ли Вы по-украински? Часто? Что именно? При каких условиях?
— Пытаюсь. Какие-то важные вещи об Украине можно сказать только с помощью украинского языка. И, конечно, пытаюсь фиксировать живую речь. Радуюсь, когда узнаю больше и избавляюсь от своих языковых «слепых зон».

— Как события последнего времени изменили Ваше отношение к себе, как к русскоязычному писателю?
— Ну, стал болезненнее реагировать, когда меня автоматически записывают в «русские драматурги». Почетное, в принципе, звание, не описывает мою реальность точно. А я за точность.

— Изменилось ли каким-нибудь образом Ваше отношение к русскому языку за последнее время?
— Язык прекрасный, язык не виноват.

— Какие психологические «раны», «трудности» возникли у Вас за последнее время? и как с этим быть?
— Не знаю, Джон, как с этим быть. Это кошмар и ад. И что-то во мне сломано непоправимо.

Драматург Наталья Ворожбит

— Считаете ли Вы себя украинским писателем?
— Да, я украинский писатель. Мне кажется, язык – это не главный показатель «национальности писателя». Если я буду писать по-английски (не буду, конечно), я не перестану быть украинским писателем. Набоков никогда не переставал быть русским, а Гоголь – украинским. Главное – корни, самоидентификация. Если читать мои пьесы на каком угодно языке, будет понятно, что я транслятор определенного, особенного мира – украинского.

— Как Вы объясняете свое отношение к культуре (русской/украинской), к языку (русской/украинской), к традициями (русской/украинской)?
— Моя мама из украиноговорящей деревни, по соседству от которой родился Гоголь. Папа – русскоговорящий украинец. Но с раннего детства я была у бабушки с дедушкой на воспитании. Так что мой первый язык – украинский. Он не такой чистый и литературный, как в Западной Украине, но он безусловно украинский. В 1982 году я пошла в киевскую школу. В то время примерно 80% школ в Киеве было русских, такая была политика, направленная на подавление всего национального. В столице было стыдно говорить по-украински. Поэтому дома многие говорили по-украински, а в обществе – на русском. Украинский забывался, не развивался, для домашнего использования не нужно знать его в совершенстве. Русский был «главнее». Автоматически, само собой, я начала писать по-русски свои первые стихи, рассказы, потом и пьесы. Я не задумывалась тогда о языке. Это было безответственное время. Хотя отделение от Союза и независимость Украины я восприняла с восторгом. Потом я поехала учиться в Литературный институт им. Горького.

— Почему Вы решили писать по-русски?
— В Москве я начала формироваться как писатель. Конечно, только русский язык. Через десять лет я вернулась в Украину. За время независимости возникла новая сильная волна украиноязычных прозаиков и поэтов. Я с удовольствием их читала. О них не знали в России, но охотно переводили в Европе. А они и не ориентировались на Россию. Совсем. Я так и не влилась в эту тусовку. Я для них – чужая. 

Я продолжала говорить по-украински с родными, в обществе – на русском, писать на русском.  До определенного момента у меня не было повода писать на украинском. Но однажды режиссер Влад Троицкий попросил написать меня маленькую сценку на украинском. Я помню удовольствие, с каким я это делала. А потом переводила на русский и чувствовала, как все теряется при переводе. 

Когда моя дочь стала учиться говорить – я впервые серьезно задумалась о языке. Нужно было тупо делать выбор на каком языке нам с ней разговаривать. И я выбрала украинский. Это было гораздо естественнее.  Я вместе с ней училась говорить по-украински. Говорить правильно. Мы до сих пор исправляем руссизмы друг у друга и благодарим за это. Мне кажется, это было одно из немногих правильных решений в моей жизни. Возвращение к родному языку имеет какую-то непередаваемую магию. Сближает с корнями. Вскрывает какие-то коды, не знаю.

Мы чувствуем себя заговорщиками, когда в русскоязычной среде (в Киеве много русскоязычных людей) говорим по-украински. У людей это вызывает в основном умиление и уважение. Мне кажется, мы подаем пример. Многие хотят этого, но не многие решаются.

— Пишете ли Вы по-украински? Часто? Что именно? При каких условиях?
— Да, за последние три года я написала две большие пьесы на украинском языке. Так что меня уже нельзя назвать русскоязычным писателем. Обе пьесы были мне заказаны киевскими театрами.  

Сейчас передо мной дилемма. Я хочу написать повесть. Не на заказ. И я не понимаю, на каком языке мне писать. Оба мне доступны в равной степени. Если я напишу на русском – большее количество людей поймет меня, легче наверное будет найти переводчиков на другие языки. Но я не понимаю, почему я говорю с дочкой на украинском, живу в Украине, а пишу на русском. Странные идеи посещают меня в связи с этим – писать разные главы по-разному.  И еще я понимаю, что от того, какой язык я выберу – зависит все в будущем тексте. Язык поведет за собой, от языка зависит поэтика, стиль, сюжет, герои. И никогда нельзя проверить, какой язык больше идет этой истории. Ведь никто не станет писать (не переводить, а именно писать) одну и ту же историю на разных языках. 

— Изменилось ли каким-нибудь образом Ваше отношение к русскому языку за последнее время?
Многие мои украинские друзья в связи с антироссийскими настроениями перешли только на украинский язык, принципиально. От горечи, от обиды, из протеста мне хочется сделать то же самое… Как раз сейчас остро чувствую, что наступил тот самый момент… Но потом я думаю – черт возьми, но ведь русский и мой тоже язык, почему я должна от него отказываться? Я люблю его, я пишу на нем.  Протестовать против себя? Не буду. Ну и потом – диалог. Он нужен для диалога.

www.teatral-online.ru