Читать онлайн электронную книгу Бог располагает! — I. КОСТЮМИРОВАННЫЙ БАЛ У ГЕРЦОГИНИ БЕРРИЙСКОЙ бесплатно и без регистрации!
В политической жизни французского королевства к концу правления Карла X наступило некоторое прекращение борьбы, нечто вроде разоружения и перемирия. И хотя министерство Мартиньяка было лишь результатом взаимных уступок со стороны политических партий, поверхностным наблюдателям могло показаться, что достигнут мир между традициями прошлого и устремлениями к будущему.
Однако глубокие умы не доверяли поверхностным приметам. Они знали, что прогресс и цивилизацию остановить нельзя и подобные временные перемирия только передышка, предшествующая великим потрясениям. Ведь именно голубое небо и может предвещать раскаты грома, а революция, когда она дремлет, лишь набирает силы для будущей борьбы.
Господин де Мартиньяк слыл человеком тонкого ума, общительным и способным к согласию и играл между королевским двором и нацией роль, какая в ссорах влюбленных в комедиях отведена субреткам. Но эта его роль обесценивалась тем, что в данном случае влюбленные не любили друг друга и бурный разрыв их брака был неизбежен. Однако это не мешало г-ну де Мартиньяку заботиться о супружеском союзе, как если бы за ним не должен был последовать разрыв отношений. Он сновал между королем и Францией, говоря каждому из них о другом только хорошее, гася взаимные жалобы и упреки и побуждая обе стороны сделать хоть шажок к желанному сближению. В Тюильри он защищал свободу, а в Бурбонском дворце — монархию.
Такая роль посредника сопряжена с некоторым риском: когда разнимаешь дерущихся, все тумаки могут достаться тебе самому; ведь общественные мнения напоминают строгих супругов: и те и другие не прощают измены. А потому г-н де Мартиньяк подрывал доверие к себе и придворных и либералов, плодя врагов в обоих лагерях. Зато он снискал симпатии тех, чье расположение обычно ценят более всего: людей искусства, молодых мужчин и женщин, благодарных ему за то, что он вносил успокоение в обстановку того времени. Весь этот элегантный и остроумный свет, для которого спокойствие, празднества и искусства составляют его жизнь, был ему признателен за вновь обретенные удовольствия и благодарил его, продолжая развлекаться.
Многие еще помнят, какой вихрь горячечных страстей, какое самозабвение пробудил карнавал 1829 года.
Волна празднеств, словно морской прилив, захлестнула весь город и добралась даже до подножия трона: ее королевское высочество герцогиня Беррийская, захваченная потоком всеобщего увлечения, решилась возобновить когда-то модные костюмированные балы, воскрешавшие прошлые исторические эпохи.
Ее королевское высочество — а теперь более чем когда-либо уместно об этом напомнить, коль скоро г-жа герцогиня Беррийская оказалась в изгнании, — природа наградила живым темпераментом и ярким очарованием. Отдаваясь радости в павильоне Марсан столь же бесстрашно, как позже она выносила все тяготы Вандейского восстания, эта женщина в своих фантазиях проявляла ту же порывистость и бесшабашную отвагу, какие впоследствии воодушевляли ее на борьбу.
На этих празднествах, подобных последним лучам солнца при закате монархии, она стала вдвойне королевой: по праву рождения и по праву победительницы. То было истинно французское явление: женщина остроумная и отважная, своенравная и рыцарственная, сердечная и мужественная — в будущем поэты еще посвятят ей немало романов, пусть только быстротекущее время наведет глянец на некоторые из реальных событий и сгладит кое-какие шероховатости, слишком заметные сейчас.
И вот во время того благословенного карнавала 1829 года герцогиня Беррийская поддалась желанию, в котором женская фантазия соединилась с артистическими наклонностями. Светские салоны давно утратили вкус к маскарадам. Возродить их перед лицом сумрачного старца, восседавшего в тронной зале французских королей словно в монастырской исповедальне, казалось совершенно невозможным. Разумеется, еще Людовик XIV сам выступал в балетах, и уже по одному этому двор Карла X не уронил бы себя, следуя примеру великого короля. Однако в дивертисментах Люлли и Мольера танцевал коронованный юнец, влюбленный и безрассудный, а какого-то четверостишия Расина оказалось достаточно, чтобы он навсегда отказался от этого порочащего его занятия. И никто не забыл, как раскаивался впоследствии король в этом унижении своего величия, сколь свирепо порицал супруг г-жи де Ментенон прегрешения возлюбленного мадемуазель де Лавальер.
А значит, следовало прикрыть легкомыслие туалетов серьезностью замысла, тяготеющего к наслаждениям более возвышенного толка, выдать переодевание лишь за средство для более важной цели, сделать вид, что маска скрывает некую глубокую мысль.
И герцогиня Беррийская не замедлила найти выход. В то время вошло в моду все средневековое. Поэты и художники из клана бессмертных принялись — вещь неслыханная! — разглядывать убранство старых соборов, тщательно изучать хроники, копаться в прошлом Франции. Средневековье быстро вошло в моду. Разговоры о дагах и камзолах не сходили с языка, в апартаментах появились сундуки, старинные шпалеры, резной дуб и витражи. Из всех прошлых эпох более всего привлекало шестнадцатое столетие с его Возрождением — весной нашей истории, цветущей и плодоносной, овеваемой теплым ветром Италии, казалось принесшим во Францию любовь к искусству и вкус к прекрасному.
Да будет позволено автору этих строк напомнить, что и сам он не вполне был чужд этому направлению умов, поскольку премьера его «Генриха III» состоялась в феврале 1829 года.
Раскрыть могилу шестнадцатого века, восстановить эту блестящую эпоху, оживить и выставить на всеобщее обозрение те давние ослепительные годы, занимавшие все помыслы, — не подлинно ли королевская это фантазия, способная оправдать и маску и костюм? Таким образом дух некой суровой и почти набожной мрачности соединялся с развлечением, и самый строгий моралист не посмел бы обвинить в несерьезности празднество, где под масками таился строгий лик самой истории.
И вот герцогиня Беррийская решилась точно воспроизвести одно из знаменитейших празднеств шестнадцатого века: обручение Франциска, дофина Франции, и Марии Стюарт; представление должны были разыграть придворные Карла X.
Были распределены роли: Мадам взялась сыграть Марию Стюарт, а дофина выпало представлять старшему сыну герцога Орлеанского герцогу Шартрскому, как его тогда называли.
Роли остальных персонажей достались носителям самых знатных имен и наиболее привлекательным из придворных прелестниц. Более всего герцогиню забавляла одна идея: поручить, насколько это представлялось возможным, потомкам исполнять роли собственных предков. Так, маршала де Бриссака играл г-н де Бриссак, Бирона — г-н де Бирон, г-на де Коссе — г-н де Коссе.
Все тотчас принялись за дело и в ожидании грядущей блистательной ночи целый месяц переворачивали Париж вверх дном: перетрясли все папки в Библиотеке и все шкафы в Музее, разыскивая образец какого-нибудь кинжала или рисунок какой-нибудь прически. Художники трудились вместе с портными, археологи — с модистками.
Каждый на свой страх и риск обязан был сделать себе костюм. Тут все основывалось на самолюбии, ибо никто не желал быть уличенным в анахронизме: самые юные девы склонялись над старинными гравюрами и древними книгами. Никогда еще у эрудиции не было столь счастливого дня, ведь ранее она встречала лишь седые и взлохмаченные бороды, и теперь совершенно растерялась от обступивших ее юных румяных лиц.
Привлекли всех выдающихся художников того времени — Жоанно, Девериа, Эжена Лами. Дюпоншеля рвали на куски и заманивали в каждый будуар как величайшего знатока коротких штанов и доктора в тонкой науке выбора серег и подвесок. Наконец, наступил долгожданный понедельник 2 марта 1829 года. Именно в этот день Мария Стюарт и ее свита должны были предстать в Тюильри перед французским двором и дофином Франциском, своим женихом. Церемонию назначили на половину восьмого, однако, несмотря на толпу портних и лес швейных игл, сновавших уже целый месяц, далеко не все оказались готовы к указанному сроку и пришлось ждать до десяти.
Наконец все пришло в движение, растеклось по парадной лестнице павильона Марсан и застыло в следующем порядке:
телохранитель и швейцарский гвардеец;
пять пажей дофина Франции;
офицер швейцарской гвардии;
шесть кавалерийских офицеров в две шеренги;
дофин Франциск.
За спиной дофина разместились коннетабль Монморанси и герцог Феррарский.
За ними — девять вельмож по трое в ряд.
Они застыли в ожидании, но почти тотчас показался кортеж Марии Стюарт.
Впереди королевы шествовали пять пажей и восемь фрейлин, а за ней торжественно выступали:
четыре придворные дамы;
королева Наваррская;
четыре принцессы крови;
королева-мать.
И наконец, за ними следовал целый сонм дам и кавалеров.
Процессия выглядела весьма впечатляюще. Множество вельмож в коротких плащах и длинных камзолах, в сборчатых шапочках с перьями, собранными над ухом в узенький пучок, вышагивали, высоко вздернув подбородок и горделиво топорща закрученные кверху усы, предлагая дамам для опоры сжатую в кулак руку; женские туалеты переливались бриллиантами и прочими драгоценными камнями и слепили глаза яркостью тканей; все это было залито потоками света и лучилось отраженным сиянием великих, но уже угасших времен. Положительно, тут не чувствовалось ни грана пошлости обычных светских развлечений: возникала полная иллюзия незримой цепи, связующей прошлое и настоящее, жизнь и смерть, а заемные костюмы давно отгоревшей эпохи придавали нынешним актерам этого странного действа частицу былого душевного жара тех, кто некогда их носил, и немало было таких, кто внезапно ощущал, что в его груди забилось воинственное сердце предка, облачавшегося в такой же наряд.
Сначала все прошли в большую приемную Мадемуазель, где их ожидали приглашенные зрители — мужчины в парадных сюртуках и женщины, одетые во все белое, чтобы оттенить яркость костюмов главных действующих лиц; здесь же в салоне была сооружена обширная ложа в форме амфитеатра, затянутая бархатом, который отливал перламутровым блеском, и декорированная картушами и знаменами с гербами и девизами Франции и Шотландии; именно там высился трон для Марии Стюарт.
Герцогиня Беррийская направилась к нему. С волосами, завитыми в мелкие плотные колечки и уложенными в высокую башенку, с туго накрахмаленными складками воротника, усеянного драгоценными камнями, в платье голубого бархата с фижмами, отягченными бриллиантами стоимостью в три миллиона франков, она разительно походила на портреты шотландской королевы, оставленные восхищенному потомству такими мастерами, как Фредерико Цуккери, Вандерверт и Георгиус Вертю.
Как только Мария Стюарт воссела на трон и ее свита разместилась вокруг, грянула музыка и начались танцы. На какое-то время в кадрили, поставленной самим Гарделем и включившей в себя па из сарабанды и танцев шестнадцатого столетия, смешались самые очаровательные девушки и миловидные молодые люди современного двора.
А затем произошло то, что и должно было случиться: всем несколько наскучила история и чинное подражание предкам. Понемногу исполнители стали освобождаться от окостенелой торжественности своих ролей, сарабанда перешла в контрданс, старинные туалеты и современные белые платья, актеры и зрители — все смешалось: шестнадцатый век пустился в вальсе с девятнадцатым. Притом сама герцогиня Беррийская отнюдь не уступала в решительности самым дерзким из танцовщиц.
Во время галопа у нее отцепилась от корсажа и упала на пол бахрома, унизанная бриллиантами, стоимость которых могла достигать чуть ли не полумиллиона франков. Однако — черта, достойная этой гордой и порывистой натуры, — она не потерпела, чтобы, пытаясь отыскать драгоценную вещицу, прервали танец или кого-либо попросили посторониться! И в течение всей ночи она и на мгновение об этом не обеспокоилась.
Впрочем, на следующий день драгоценности нашлись.
Поскольку такой пример был дан хозяйкой торжества, можно себе представить, какое пылкое возбуждение воцарилось в тот памятный вечер в павильоне Марсан. Ничто так не распаляло воображение, как мелькание перед глазами столь невообразимой роскоши, как буйство цвета и сияния огней. Каждый костюм, плод долгих размышлений и внезапных озарений, подкрепленных возможностью потратить на их исполнение не один миллион, заслуживал особого рассмотрения. Каждая женщина или каждый мужчина смотрелся как само совершенство.
Но никто, разве что сама герцогиня Беррийская, не смог бы поспорить в разительной точности каждой детали и подлинности всего замысла туалета с неким сеньором из свиты шотландской королевы-матери.
Звали его лорд Драммонд.
Его шапочка с пером, камзол и короткие штаны были из зеленого бархата с нашитыми витыми золотыми нитями, образовывавшими своего рода кружево, подобно тому, что можно рассмотреть на портрете Карла IX кисти Клуэ. Шапочку обвивала цепочка с оправленными в Индии жемчужинами и драгоценными камнями. Плащ был подбит также привезенной с Востока серой тканью с золотыми цветами, похожей на те, что в XVI веке поставляла в Европу одна только Венеция. Пуговицами камзолу служили настоящие жемчужины. Шпага изысканной работы, хранившаяся в его семействе целых три сотни лет, висела у него на боку, а ее перевязь украшал великолепный кошель с резными узорами, некогда принадлежавший самому Генриху III.
Все глаза, завороженные таким богатым и искусно выдержанным в старинном духе одеянием, были прикованы к лорду Драммонду, который, кстати, явился не один, и его спутник тоже не замедлил привлечь к себе всеобщее внимание.
Впрочем, почти каждый из костюмированных вельмож имел при себе пажа, шута или адъютанта — фигуру второго плана, призванную способствовать совершенству ансамбля.
Лорда же Драммонда сопровождал не то врач, не то астролог, каких охотно держали в знатных средневековых семьях. Одет он был очень просто: в длинный бархатный плащ, перетянутый массивной цепью из чистого серебра, а его лицо украшала роскошная белая борода, закрывавшая почти всю грудь. Столь же густые седые волосы были полуприкрыты меховым колпаком.
На этого персонажа никто и не обратил бы внимания, если бы блеск наряда лорда Драммонда не вызвал всеобщего восхищения, но как только его лицо попадало на глаза, оно тотчас приковывало к себе; таким образом, взгляд сначала падал на лорда, но потом уже не мог оторваться от астролога.
При всей простоте его одеяние не могло вызвать ни единой придирки у самого изощренного и привередливого знатока. Никакой упущенной или фальшивой черточки из тех, что раздражают археолога так же, как грамматика — ошибки орфографии. Словно ожил портрет кисти какого-то старинного живописца, каждой складкой одежды, каждой морщиной лица свидетельствовавший о своей подлинности.
При всем том костюм служил лишь необходимым дополнением: само лицо возбуждало всеобщий интерес и притягивало любопытные взоры. Да и фигура, посадка головы — малейший жест излучал силу, мужественность и властность. А белизна бороды и шевелюры при внимательном взгляде противоречили несокрушимой пронзительности серых глаз и гладкости обширного лба без единой морщины.
В ту минуту, когда строгий этикет, диктуемый исторической достоверностью, был поколеблен и сменился неразберихой бала, в разных местах зала сбивались кучки недоумевающих, пытавшихся выяснить, кто же этот спутник лорда Драммонда. Но либо он сильно изменил свою внешность, либо еще не завел ни с кем знакомства — как бы то ни было, его имени не знал никто.
— Черт побери! — воскликнул граф де Белле. — Есть простой способ узнать истину. Сейчас я сам спрошу у лорда Драммонда.
— Господа, это ни к чему, — раздался чей-то голос у него за спиной.
Граф и его собеседники обернулись — с противоположной стороны салона к ним обращался сам астролог: он расслышал, о чем они беседовали, хотя музыка заглушала их голоса.
— Вам незачем, господин граф, беспокоиться по такому пустячному поводу, — продолжал он, приближаясь к ним. — Вам интересно узнать мое имя? А разве его нельзя угадать по моему облачению? Меня зовут Нострадамус.
— Собственной персоной? — спросил, улыбаясь, граф.
— Собственной персоной, — без тени иронии сурово ответил незнакомец.
librebook.me
Прощальный бал у герцогини Ричмонд: ru_royalty — LiveJournal
В этих платьях сестры Персеваль блистали в Брюсселе на балу у герцогини Ричмонд. Этот бал называют самым знаменитым в истории: знаменит он тем, что состоялся накануне битвы — и тем, что практически весь офицерский состав британской армии отправился оттуда прямо в бой. Леди Луиза, дочь герцогини, позже вспоминала: «. Многие их тех, что танцевали там, погибли потом при Ватерлоо, бедняжки.»
Герцог Веллингтон, который в семье Ричмонда считался почти родственником, этаким дядюшкой, признался другой дочери герцогини, Джорджиане, что планирует завтра покинуть Брюссель во главе армии, но гости как раз собирались пойти ужинать, когда отворилась дверь, и уставший. весь покрытый грязью курьер (это был английский офицер Гарри Вебстер) сообщил, что Наполеон наступает — причем не так, как полагали союзники.
Веллингтон, однако, сохранил хорошую мину и не дал прервать ужин, лишь после того потребовав у хозяина дома карту, на которой отметил продвижение французов.
В зале между тем воцарился хаос — офицеры приказывали седлать коней, женщины рыдали, музыканты по приказу герцогини продолжали играть новомодный вальс, но он уже не мог заглушить канонаду.
Джорджиана Леннокс покинула бал, чтобы помочь собраться старшему брату, и назвала «бессердечными» барышень, которые продолжали вальсировать, понимая, что следующий шанс станцевать им представится очень не скоро… ( этот текст перетащен из журнала waterloo_out)
На балу у герцогини Ричмонд прощаются герои картины «Чёрный брауншвейгский гусар» английского художника Джона Эверетта Милле.
Интересно, право, что за заднем плане на стене висит гравюра с известной картины Жака Луи Давида (1748-1825) «Наполеон на перевале Сен-Бернар» (1801). Воистину, adi et amo
А вот шотландский танец на этом балу в фильме «Ватерлоо»
</lj-embed>
ru-royalty.livejournal.com
Сто дней. Битва при Катр-Бра
Пока маршал Блюхер 15 июня пытался сконцентрировать свои силы на левом фланге в районе местечка Линьи, к северо-востоку от Шарлеруа, главнокомандующий Артур Веллингтон держал в готовности свою армию в Брюсселе и непосредственной близости от него. Он не торопился, а будучи человеком хладнокровным и предусмотрительным, хотел убедиться в окончательных намерениях императора Наполеона, чтобы действовать наверняка, не распыляя свои войска на нескольких направлениях.
28-й полк в битве при Катр-Бра (фрагмент)
Элизабет ТОМПСОН, леди Батлер
Фельдмаршал Веллингтон находился в Брюсселе, но при необходимости предполагал двинуться на юг через Катр-Бра на соединение с войсками Нижне-Рейнской армии Блюхера. А пока противники прощупывали обстановку и изучали местность.
Аванпост британских лёгких драгун, 1815 год
Крис КОЛЛИНГВУД
Передовые отряды французской кавалерии вечером 15 июня наскочили на аванпосты британских лёгких драгун, состоялся короткий кавалерийский бой, после которого стороны разошлись.
Принц Бернард фон Саксен-Ваймар с офицерами своей бригады и голландских пехотных полков 15 июня 1815 года в Катр-Бра
Ян Хойнк ван ПАПЕНДРЕХТ
Бригада принца Саксен-Ваймара прибыла в район Катр-Бра 15 июня. Маршал Ней ночью вернулся в Шарлеруа, где поужинал и побеседовал с приехавшим туда Наполеоном. Затем он отправился назад к Франу, надеясь собрать сведения о противнике и месте предполагаемого боя. Но ограниченная видимость из-за темноты и высоких колосьев злаков не позволила ему детально рассмотреть поле боя, поэтому он вскоре покинул деревню. Так как войска, которыми он командовал, несколько дней находились на марше, маршал дал им возможность передохнуть, а не озаботился сосредоточением своих корпусов в районе предполагаемого сражения. Это не позволило ему атаковать противника всеми силами с утра и одновременно, но дало возможность союзникам получать подкрепления и постепенно вводить их в бой, усиливая свою оборонительную линию.
Бал герцогини Ричмонд
Роберт Александр ХИЛЛИНГФОРД
А в Брюсселе в тот вечер 15 июня Шарлотта Маргарет, герцогиня Ричмондская, давала знаменитый бал для высшего британского общества, съехавшегося сюда в предвкушении победы над Наполеоном, на котором присутствовали практически в полном составе все офицеры английской армии, в том числе и главнокомандующий Артур Веллингтон. На бал были приглашены также союзники по коалиции, французы-роялисты. Под танцевальный зал было приспособлено помещение огромного каретного сарая, приведённого в надлежащий вид: стены, оклеенные обоями розового цвета и украшены малиновыми, золотыми и чёрными ламбрекенами, а также лентами, венками и цветочными гирляндами. Приготовления к балу взбудоражили весь город, дамы говорили о нём и интересовались им куда больше, чем наступлением грозного неприятеля.
Зал был набит до отказа, военные в темно-красных мундирах кружили в танце веселящихся леди в нарядных платьях из шёлка, тафты и кружев. Их мамаши и востроглазые вдовы увлеченно обсуждали наряды, кавалеров, их репутации. А мужчины в штатском толпились по краю танцевальной площадки, строя прогнозы о наступлении Наполеона и предстоящем сражении.
Картина изображает момент, когда прусский офицер сообщает герцогу Веллингтону о том, что французы пересекли границу в Шарлеруа, а пруссаки сосредоточили свою армию у Линьи.
Уильям ХИТ
Согласно романтической версии, весть о том, что Наполеон перешел границу, Веллингтон получил именно на этом балу. Однако герцог был осведомлен о случившемся ещё днём, получив донесения от принца Оранского, тоже приехавшего на бал, а также от прусского генерала барона Мюффлинга, офицера связи при штабе Веллингтона, передавшего герцогу рапорт командира I корпуса генерала Цитена. Но Веллингтон не знал, куда далее направится Наполеон и ждал дополнительных известий. Герцог появился на балу около девяти часов вечера, он был весел и бодр, всем своим видом демонстрируя обществу уверенность и спокойствие. Когда ему доложили, что французы переправились через Самбру и имели стычки с прусскими войсками, тень тревоги промелькнула на лице английского главнокомандующего. Он, продолжая вести светскую беседу, вскрывал и изучал депеши, отдавал распоряжения адъютантам и офицерам. Некоторые командиры покидали бал до ужина.
Накануне Ватерлоо. Офицеры, покидающие бал герцогини Ричмонд
Генри Нельсон О’НИЛ
Для многих собравшихся на тот незабываемый бал, весть о наступлении противника и предстоящем сражении, стала неприятным сюрпризом. Вскоре в зале воцарился хаос: один за другим, стараясь не привлекать к себе внимания, старшие офицеры приказав седлать коней, покидали танцевальный зал и направлялись к своим войскам; женщины рыдали, хотя музыканты по просьбе герцогини продолжали играть новомодные вальсы…
Чёрный брауншвейгский гусар
(отправляется на войну под Ватерлоо, модель Кейт Диккенс, дочь Чарльза Диккенса)
Джон Эверетт МИЛЛЕС
Некоторые, как этот брауншвейгец, смогли попасть домой и проститься с семьями; у других же не нашлось даже времени, чтобы переодеться, и они по легенде отправились прямо с бала на войну в вечерних фраках. Вряд ли многие молодые люди представляли, что эта ночь могла стать последней в их жизни.
Брюссель, рассвет 16 июня 1815 года. Отъезд офицеров с бала герцогини Ричмонд.
Солдаты маршируют из Брюсселя на войну.
Роберт Александр ХИЛЛИНГФОРД
Под звуки рожков, грохот барабанов и визг шотландских волынок военные подразделения покинули просыпающийся Брюссель и отправились на юг в район местечка Катр-Бра… Артур Веллингтон оставался на балу у герцогини Ричмондской примерно до трех часов утра 16 июня, потом он попрощался с гостями и отбыл. По воспоминаниям барона Мюффлинга, сопровождавшего его на балу, герцог пребывал в приподнятом настроении. Около пяти часов утра оба генерала верхом отправились на позиции к Катр-Бра, куда прибыли к одиннадцати часам.
Катр-Бра в 1815 году
Эта деревенька, состоявшая из фермы, кабака и нескольких домиков, стояла на пересечении двух стратегически важных шоссе: Брюссель-Шарлеруа и Намюр-Нивель. Местность была перерезана несколькими ручьями, густо засажена изгородями. К югу от Катр-Бра лежала деревня Фран; к западу – лес де-Боссю; к востоку – лес Вилер-Перюн и несколько мелких ферм. Вокруг крупной мызы Жимонкур с мощными башнями рос фруктовый сад, обнесенный живой изгородью из кустов и деревьев.
Герцог Веллингтон на пути к Катр-Бра
Роберт Александр ХИЛЛИНГФОРД
Основные войска под предводительством герцога Артура Веллингтона выступили из Брюсселя на юг в ночь на 16 июня. Здесь их собирался встретить сам Наполеон, но к полудню он изменил свои планы, вручив англичан на попечение маршала Нея, не соизволив тому сообщить об этом своевременно. Ней, рассматривал свой бой у Катр-Бра как главный участок сражения, не поняв того, что император пересмотрел свои действия и главные события переместились на противоположный фланг.
В одиннадцатом часу адъютант императора привез Нею во Фран инструкции, составленные в Шарлеруа начальником штаба машалом Сультом: Император повелевает, чтобы вы двинули 2-й и 1-й армейские корпуса, а равно и переданный в ваше распоряжение 1-й кавалерийский корпус и направили их к пересечению дорог, известному под названием Труа-Бра (Катр-Бра), где расположили их на позиции; вместе с тем вы должны выслать разведывательные отряды по дорогам на Брюссель и на Нивель, откуда противник вероятно отступил… Также маршалу предлагалось держать свои восемь дивизий в готовности быстро и беспрепятственно двинуться к Брюсселю по первому приказанию.
Джузеппе РАВА
Веллингтон и Блюхер в 1815 году.
Роберт Александр ХИЛЛИНГФОРД
В 6 утра на позиции к Катр-Бра прибыл принц Оранский и осмотрел линию фронта. А герцог Веллингтон и барон Мюффлинг на театре военных действий появились к одиннадцати часам. Французы, закрепившиеся перед Франом, не проявляли особой активности. Убедившись, что у Катр-Бра, где расположились его войска, все спокойно, Веллингтон нашел время съездить в ставку к Блюхеру, которая расположилась у ветряной мельницы в окрестностях Бри. Главнокомандующий обратил внимание Блюхера на неудачное расположение его войск, незащищённость выдвинутых колонн от обстрела противника, неблагоприятные особенности ландшафта. Но прусские штабисты отвергли рекомендации Железного герцога и тот, откланявшись, отбыл в свою ставку, пообещав при необходимости содействие Блюхеру, при условии, что ему не придётся делить свою армию. Прусские генералы предпочли, чтобы Веллингтон направил своих солдат по дороге на Намюр, создав таким образом резерв в тылу армии Блюхера, на что тот ответил: Хорошо, я приду туда, если только меня самого не атакуют.
В полдень Ней получил новую депешу из Шарлеруа: император разрешал маршалу воспользоваться корпусом Келлермана и присоединить его к корпусам Рейли и д’Эрлона. С этими силами вы должны разбить и уничтожить все неприятельские корпуса, которые покажутся….
Битва при Катр-Бра
Томас САЗЕРЛЕНД
Наконец в третьем часу пополудни Ней распорядился начать атаку. Услышав наступление французских войск, Веллингтон с Мюфлингом галопом помчались обратно в Катр-Бра. Перевес в силе был на стороне французов: номинально численность войск Нея доходила 40 тысяч солдат. Но на данный момент в его распоряжении было около 16-18 тысяч пехоты, 2 тысячи кавалерии и 38 орудий, так как он не позаботился о концентрации войк у Катр-Бра, дав им разрешение на отдых после длительного перехода; поэтому некоторые подразделения, в том числе и I пехотный корпус Д’Эрлона, ещё не успели выйти на позиции. Однако маршалу Нею противостояло всего лишь восемь тысяч союзных пехотинцев с 16 орудиями, так как к моменту начала сражения большая часть армии Веллингтона всё ещё находилась на марше. Этими войсками командовал юный и неопытный принц Вильгельм Оран
pro100-mica.livejournal.com
Герцогиня | Блогер Bugagashenka на сайте SPLETNIK.RU 1 декабря 2019
Всем привет!
Костюмированные исторические драмы ну совершенно не мой любимый жанр, но на днях случайно попала на фильм «Герцогиня» с Кирой Найтли 2008 года (да, я знаю, я тормоз) и пришла в совершеннейший восторг! История Джорджианы Кавендиш, герцогини Девонширской как-то очень по женски тронула меня: ее трагедия как матери, отношения с супругом, наличие любовницы мужа, проживающей вместе с ними (о времена, о нравы)… Так как фильм автобиографический, я пошла изучать, какова была ее реальная жизнь и совпадает ли она с картиной.
Герцогиня Девонширская родилась 9 июня 1757 года в семье графа Джона Спенсера. Её отец, Джон Спенсер, 1-й граф Спенсер, был правнуком Джона Черчилля, 1-го герцога Мальборо, а леди Кэролайн Лэм, известная своими романтическими отношениями с поэтом Байроном,приходилась Джорджиане племянницей. Среди потомков её семьи — действующий герцог Девонширский (через её внучку), Диана, принцесса Уэльская (урождённая леди Диана Спенсер), и Сара, герцогиня Йоркская (через её внебрачную дочь Элайзу Кортни).
Джорджиана Спенсер знала правила брака, по крайней мере те правила, которые распространялись на женщин из аристократической среды. От девушки, выбранной в качестве подходящего сосуда для семени знатного мужчины, ожидали рождения наследника. До этого момента ей вменялось в обязанность хранить мужу верность. А после рождения мальчика она должна была быть предельно осторожной и ни в коем случае не допускать беременности от другого мужчины. Огромную роль здесь играла репутация, и стоило ей лишь раз оступиться, доброе имя можно было утратить навсегда. Мужчина, со своей стороны, должен был защищать и обеспечивать жену и семью. Джорджиана Спенсер всеми силами пыталась играть по правилам, а когда она чуть сбивалась с пути истинного, ее властная мать, леди Маргарет Спенсер, решительно и безапелляционно напоминала ей о ее обязанностях. Выполнять их было нелегко: муж Джорджианы – Вильям, пятый герцог Девонширский – в лучшем случае относился к ней безразлично, а в основном был замкнут, угрюм и враждебно настроен.
Кроме того, с момента их вступления в супружескую жизнь, начало которой знаменовала свадьба, состоявшаяся за два дня до того, как Джорджиане исполнилось семнадцать лет, он изменял ей с любовницей – Шарлоттой Спенсер. Незадолго до того, как он женился на Джорджиане, Шарлотта родила ему дочь, которую тоже назвали Шарлоттой, а после смерти матери девочка переехала в дом к герцогу.
Первый ребёнок появился лишь через девять лет после свадьбы, до этого момента у Джорджианы было несколько выкидышей.Всего же у четы было трое детей:
Джорджиана Кавендиш, «малышка Джи» (англ. «Little G») (12 июля 1783 — 8 августа 1858), была замужем за Джорджем Говардом, 6-м графом Карлайлом.
Гарриет Кавендиш, «Гаррио» (англ. «Harryo») (29 августа 1785 — 25 ноября 1862), была замужем за Гренвилем Левесон-Гоуэром, 1-м графом Гренвилем.
Уильям Джордж Спенсер Кавендиш, 6-й герцог Девонширский, «Харт» (англ. «Hart») (21 мая 1790 — 18 января 1858), никогда не был женат и умер, не оставив наследника.
«Джорджиана, герцогиня Девонширская, со своей дочерью, Джорджианой Кавендиш (1784)»
Между тем Вильяму требовалась женщина, которая любила бы его так же, как Шарлотта Спенсер, и он обрел такую обожательницу в лице леди Элизабет – или Бесс, как ее называли родные, – Херви Фостер. Несчастливой чете герцогов Девонширских эту женщину представила мать Джорджианы. Джорджиана прониклась по отношению к Бесс искренним расположением и привязанностью .
Элизабет Фостер.
Очарованная новой лучшей подругой, Джорджиана нашла оптимальный способ укрепить их отношения. Бесс должна была стать гувернанткой молоденькой Шарлотты Вильямс – такое решение очень понравилось Шарлотте, а для Бесс стало спасением в финансовом и социальном отношении.
Джорджиана была человеком незаурядным. Вскоре после свадьбы она оборудовала скромную геологическую и химическую лабораторию и с большим интересом проводила там опыты. Вильям счел, что его жене не пристало заниматься такими вещами, и закрыл лабораторию. Поэтому Джорджиане пришлось направить свою кипучую энергию на другие цели, в частности политические, что пришлось по душе Вильяму. И его семейство, и ее родственники были сторонниками вигов, решительной активисткой которых вскоре стала и она. Джорджиана организовывала бесконечные встречи с угощениями, на которые приглашала сторонников партии и пыталась привлечь потенциальных союзников вигов. Она принимала участие в уличных мероприятиях, связанных с проведением предвыборных кампаний, и, прекрасно зная обо всех опасностях и мерзостях самых неблагополучных кварталов, даже там призывала людей поддерживать вигов. Политика занимала значительную часть ее времени, но Джорджиане требовались и другие возможности для выхода ее кипучей энергии. Она нашла их в развитии моды и азартных играх. Как законодательница мод она создала такие высокие шляпы, что они задевали низкие потолки, и на их украшение уходило столько перьев, что целым стаям павлинов это грозило остаться без оперения.
Как заядлый азартный игрок она иногда проигрывала внушительные суммы, но никогда не признавалась в этом мужу. Большую часть жизни ей приходилось скрываться от кредиторов или морочить им голову, и она это очень переживала, считая свое пристрастие к азартным играм самым большим личным пороком. Это пристрастие Джорджианы привело к еще большему ее отчуждению от Вильяма и предоставило Бесс чрезвычайно эффективное оружие против нее. Страсть Джорджианы была необузданной и безудержной, этот порок «все быстрее тянул меня к пропасти», признавалась она в дневнике.
Герцогиня Девонширская за игрой в карты. Карикатура того времени
Неизвестно,как скоро после знакомства с герцогом и герцогиней Девонширскими Бесс стала любовницей Вильяма. Учитывая своеобразие его характера, вполне вероятно, что он первый влюбился в нее без памяти, а потом какое-то время ждал, намекая ей на свой амурный интерес. Но сблизились они достаточно быстро, что внесло еще большую сумятицу в жизнь Бесс, и без того достаточно запутанную. Ее материальное и общественное благополучие полностью зависело от герцога и герцогини Девонширских, и она прекрасно понимала, что важнейшим фактором, определяющим ее дальнейший успех, является репутация.
Через некоторое время герцог и герцогиня Девонширские послали Бесс за границу под предлогом развития культурного образования Шарлотты, а на самом деле – чтобы пресечь разговоры о ее связи с герцогом. Эти слухи расстраивали Джорджиану и тревожили Спенсеров. Из Европы Бесс посылала им восторженные письма, стремясь сохранить влияние и на Вильяма, и на Джорджиану. Кроме того, она пыталась возбудить их зависть, описывая блестящую светскую жизнь при французском дворе, причем все это она придумывала. Во время тягостного пребывания во Франции Бесс получила известие, подчеркивавшее ущербность и несправедливость ее положения. Примерно тогда же, когда Джорджиана сообщила ей радостную новость – написала о новой беременности, Бесс поняла, что тоже забеременела. По расчетам Бесс получалось, что герцог был близок с ней за несколько дней или даже часов до того, как был близок с Джорджианой. От этих подсчетов ее охватила жгучая ревность. Еще большую досаду и раздражение у нее вызывало то, в каких условиях ей приходилось вынашивать ребенка. В то время как Джорджиана нежилась в роскоши, Бесс должна была скрывать округлявшийся живот, – а потом, когда пришло время рожать, она с трудом добралась до запущенной и грязной квартирки врача, который взялся принимать роды. Она делила эти унижения с Луисом, своим слугой, изображавшим ее мужа. Как только родилась малышка Каролина, ее тут же передали в бедную семью, чтобы ни у кого не возникло никаких подозрений. Бесс вернулась к обычной жизни, хотя грудь ее тяжелела от прибывавшего молока, а сердце сжималось от горечи обмана, потому что Каролину нужно было скрывать так же, как скрывают грязный секрет.
Джорджиана тем временем тоже забеременела от Вильяма и в 1790 г., к всеобщей радости, произвела на свет Вильяма Хартингтона (Харта) Спенсера – наследника, появления которого с таким явным нетерпением ждал ее муж. Она посчитала, что рождение наследника освобождает ее от супружеских обязанностей. Она начала страстный роман с Чарльзом Греем, политиком гораздо моложе нее, который значительно позже, в 1830-е годы, провел через парламент законы об избирательной реформе.
Как и Бесс, которой она продолжала всецело доверять, Джорджиана стала любовницей. В 1791 г. Джорджиана забеременела от Грея. Вильям в гневе отослал ее во Францию, несмотря на то что там уже бушевала революция, а знакомство герцогини с Марией-Антуанеттой и связи со многими представителями крупнейших аристократических семейств делали ее положение небезопасным. Муж предоставил ей выбор: остаться с Греем или с детьми, которых она никогда бы больше не увидела, если бы решилась продолжать внебрачную любовную связь. Джорджиана сразу же капитулировала. Грей был безутешен и винил ее за принятое решение, но никакие его доводы не могли заставить ее остаться с ним и лишиться троих детей. Элиза Коуртни родилась в 1792 г. и была отослана к родителям Грея. «Несчастное дитя неосторожности, укрывшееся на чужой груди, позор, сокрыть который нет возможности, любимая, гонимая – прости!» – так в раскаянии позже написала о ней Джорджиана в лирическом стихотворении.
Элайза Кортни Эллис (20 февраля 1792 — 2 мая 1859)
В первый раз Джорджиана простудилась в 1797 году, танцуя на балу в слишком открытом платье.
Ее болезнь усугубилась тяжелой глазной инфекцией. Чтобы спасти герцогине Девонширской зрение, врачи сделали операцию, оставившую шрамы на ее лице.
Но даже обезображенная, Джорджиана продолжала быть популярнейшей светской дамой. И заядлым игроком она оставалась до самой смерти.
А скончалась она 30 марта 1806 года от чахотки, ставшей результатом многочисленных простуд.
Оплакав подругу, Бесс стала убеждать Вильяма взять ее в жены. Неожиданная и преждевременная кончина Джорджианы предоставила Бесс, как она полагала, самый большой шанс в жизни – превратиться из незаметной спутницы герцога Девонширского в истинную герцогиню Девонширскую. Вильям не поддавался. Он печалился по Джорджиане и беспокоился о том, что скажут люди, если он так быстро женится снова, да к тому же на бывшей любовнице. Но в 1809 г. он смягчился и сделал любовницу женой. Бесс носила титул герцогини Девонширской на протяжении двух лет, но счастья это ей не принесло. Большинство тех, чьего общества она жаждала, избегали ее. Но еще прискорбнее оказалось то, что Вильям вскоре заменил ее новой пассией, с которой стал проводить ночи. Когда в 1811 г. он скончался, его законные дети начали открыто выражать сдерживавшееся раньше недовольство. Они заставили Бесс вернуть семье герцогов Девонширских фамильные драгоценности, которые ей давал Вильям, и просто-напросто выдворили ее из герцогского дома. Пять лет она прожила, почти ни с кем не встречаясь, а потом покинула Англию и уехала в Италию.
www.spletnik.ru
Почему Елизавета II выбрала в мужья самого бедного принца во всей Европе
Ребята, мы вкладываем душу в AdMe.ru. Cпасибо за то,
что открываете эту
красоту. Спасибо за вдохновение и мурашки.
Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте
Принц Филипп, герцог Эдинбургский, постоянно находится в тени своей великой супруги Елизаветы II. Вспомнить, как он выглядел до встречи с королевой, очень трудно: пара живет в любви и согласии уже более 70 лет. Однако событий в жизни принца хватило бы на десяток фильмов или авантюрных романов.
AdMe.ru решил выяснить, какой он, принц Филипп. Оказалось, его биографии позавидовал бы сам Индиана Джонс.
История принца, у которого нет своей страны
Филипп Маунтбеттен родился на острове Корфу в 1921 году. Семья Филиппа принадлежала к королевскому клану. Однако престол ему не светил: отец Филиппа был 6-м ребенком в большой греческо-датской династии, так что сыну достались просто красивые титулы — принц Греческий и Датский. Кто тогда мог подумать, что мальчику суждено стать членом самой могущественной династии на другом краю света?
В 1922 году греки свергли короля, и все члены венценосного клана благоразумно решили бежать. Родители вывезли Филиппа и его сестер в обстановке строгой секретности: детские колыбельки спрятали в ящиках с фруктами. Так начались скитания маленького принца.
Бездомное семейство приютила родственница из Парижа. Но Филипп пробыл во Франции недолго. Его родители расстались. Отец сбежал в Монте-Карло, где принялся проматывать остатки семейного состояния. А мать, принцесса Алиса, не вынесла позора — она сошла с ума и была помещена в закрытый пансионат. Детям пришлось возвращаться в Великобританию к родственникам, которые любезно согласились приютить малышей.
Сестер отправили к родственникам, а Филиппа отдали в школу-интернат в Лондоне. Это было учреждение спартанского типа для мальчиков: ученики вставали до рассвета, много занимались спортом, а за проступки их колотили.
Что делать, если в тебя влюбилась будущая королева?
Без денег в Великобритании у Филиппа не было блестящих перспектив, поэтому юноша решил податься в военные. В 1939 году будущий муж королевы поступил в военно-морской колледж и даже получил звание лучшего кадета. Но вне колледжа Филипп не был паинькой: за ним закрепилась слава повесы и любителя громких вечеринок.
Говорят, что короли и королевы не могут выбирать себе возлюбленных. Однако Елизавета, тогда еще совсем девочка, увидела Филиппа на свадьбе родственников и решила выйти за него замуж. Лиллибет (так близкие звали будущую королеву) было 13, а Филиппу — 18.
Люди, которые хорошо знают королеву, говорят, что характер у Елизаветы прочнее каленого железа и если уж она что и решила, то это навсегда. Нужно ли говорить, что родители Лиллибет были не в восторге от первой любви дочери? Нищий принц без фамилии (титул отобрали после бегства из Греции), зато с отцом-бездельником и сумасшедшей матерью. Худшую партию для будущей королевы придумать было сложно.
Когда началась Вторая мировая, Филипп в числе первых отправился на фронт: он участвовал в сражениях, десантировался на Сицилию и получил несколько военных наград. Во время службы Филипп и Елизавета не виделись, зато вели активную переписку. Влюбленные тайно обменивались посланиями, чтобы не злить строгих родителей Лиллибет.
К концу войны Филипп мог похвастаться званием самого молодого офицера Королевского флота. В Британию он вернулся героем, окончил колледж и в 1946 году отправился к королю Георгу VI, чтобы просить руки Елизаветы.
www.adme.ru
Балы дебютанток XIX века | Блогер Lizbeth на сайте SPLETNIK.RU 14 августа 2015
В связи с очередным «Балом дебютанток» журнала Татлер возник вопрос, а что это вообще за бал такой, какова его история и, особенно, кто являлся дебютантками на подобных балах в период существования в России сословных различий. Про историю таких балов расскажу подробно чуть ниже, но вся она связана с Англией, где и появилось самое понятие «бал дебютанток». А вот то немногое, что известно мне о российской традиции.
Во-первых, ни о каких «балах дебютанток» в царской России не слышали 🙂 Барышень вывозили в свет и представляли ко двору, но «дебютом» официально это никто не называл, это название позаимствовано нынешними ревнителями прекрасного из английских реалий. Моя настольная книга по тому периоду «Хороший тон» 1881 года издания поясняет, что девушку начинали вывозить в свет по окончании курса наук, т.е. между 16 и 20 годами. Первый бал являлся по сути и первым вступлением в свет, моментом, с которого юная особа попадала в число взрослых людей. Ну и могла считаться девицей на выданье, разумеется.
До этого момента девушка могла посещать т.н. детские балы, которые устраивали для молодежи в частных домах, участие в них принимали еще не вышедшие в свет юноши и девушки под присмотром родителей. О подобных балах у Фогеля упоминал, например, Толстой в «Войне и мире». Учащимся Смольного института благородных девиц выпадал также шанс потанцевать на институтских балах с юнкерами военных училищ, лицеистами и братьями своих подруг, — но это всё равно было по сути полудетским праздником, «дебют» в свете происходил только на открытых светских балах.
Как полагали наивные составители книжек по хорошему тону в 19 веке, «при вступлении в свет молодая девушка должна быть насколько возможно проста и скромна, сдержана в своих движениях, разговорах и туалете и при том вполне владеть всеми теми формами общежития, которые принято считать согласными с хорошим тоном«.
Наряд девушки для первого бала был тоже строго регламентирован установленными в обществе правилами хорошего тона и подразумевал туалет «простой, воздушный, грациозный и белого цвета. Венок или букетик цветов в волосах и у корсажа совершенно достаточны для туалета молодой девушки. Медальон или крестик на тоненькой цепочке или черной бархатке дополняет наряд«.
В «Войне и мире» просто идеальная дебютантка Наташа Ростова ))
А теперь вернемся к тому, что вообще такое «дебютантка» и «бал дебютанток»? Происхождение у этого слова французское (débutante — «начинающая»), но широкое распространение в интересующем нас смысле оно получило в 19 веке в Англии, когда этим словом стали называть молодых девушек из аристократических семей или семей высшего класса, которые впервые выезжали в свет после завершения курса обучения. Это означало, что девушка уже готова к замужеству, а балы и прочие выходы в свет были надлежащим способом представить ее широкому кругу потенциальных женихов. Возраст, в котором дочь начинали вывозить в свет, определяли родители в зависимости от эмоционального и физического развития ребенка, как правило это случалось в 16-18 лет, самое ранее в 15 лет.
К моменту «дебюта» девушка должна была овладеть несколькими иностранными языками (хотя бы французским), уметь играть на фортепиано и петь, рисовать акварели и вышивать, запомнить имена и титулы всех членов королевской семьи, а также родословные древа знати (очень полезные знания для девушки на выданье, кстати). Одновременно девушка должна была изучить классическую географию и историю, уметь владеть собой, держаться с непринужденным изяществом, уметь поддержать светскую беседу на любую тему и всегда выглядеть сдержанной и грациозной. Легко догадаться, что каждый сезон находилось не так много барышень, сумевших соответствовать этим идеальным представлением о дебютантке. Над этими требованиями, кстати, очень смеялась Джейн Остин устами своей героини в романе «Гордость и предубеждение» )))
Первым балом дебютанток стал Бал королевы Шарлотты в 1780 году, организованный королем Георгом III в честь рождения жены. Но то, что начиналось как простое представление придворными дамами юных барышень королеве, в итоге превратилось в выматывающий нервы и семейный бюджет спектакль, полный разнообразных правил, ухищрений и уловок, поскольку любой выезд в свет, тем более, на бал, стоил весьма немалых денег. Для примера, семья рабочего класса из трех человек могла прожить в год на 60-100 фунтов. Вот счет придворной портнихи 19 века, где одно платье обходится ее клиентке более чем в 100 фунтов (!).
Понятно, что большую часть нарядов того времени шили в домашних условиях или у простых портних, не модисток, но затраты на одежду в любом случае были очень велики. Поэтому вывезти в свет юную барышню — одеть и обуть ее, содержать экипаж и т.д. стоило огромных денег. На практике, многих девушек вывозили в свет в Лондоне не родители, которым это было не по карману, а попечители типа крестных, вдовых родственниц и т.д. Вывезти девушку из хорошей семьи в свет, тем более, представить ко двору, было по сути главным шансом заключить для нее удачный брак в своем кругу, поэтому приходилось изыскивать любые средства для успешного введения дочери в свет.
Сезон в высшем свете традиционно начинался после Пасхи и заканчивался 12 августа (на следующий день начинался сезон охоты на шотландских куропаток и весь свет покидал Лондон ради этого «очаровательного» развлечения). За сезон удачливая дебютантка могла посетить около 50 разных балов, 60 вечеринок разной тематики, 30 ужинов и 25 завтраков. Надо отметить, что родители ожидали выдать дочь замуж в течение 1-2 сезонов. Девушка, оставшаяся незамужней после 3 сезона, считалась неудачницей и рисковала навсегда остаться старой девой.
Бал дебютанток в Дублине в 1826 году
Примечательно, что дебют на балу — был самым ярким и желанным для большинства семей событием, но отнюдь не единственным способом представить девушку свету. Для этого годились и камерные вечера с музыкой и танцами, небольшие чаепития в кругу знакомых семьи и даже факт рассылки матерью дебютантки визитных карточек, в которые рядом с именем матери вписывали и имя дебютирующей в свете девушки. Девушек из аристократических семей и дочерей отдельных представителей высшего класса сначала представляли ко двору, и только после этого они получали право выезжать в свет.
Подготовка к представлению ко двору
Многим девушкам из обеспеченных семей «дебютный» бал устраивали родители или близкие родственники; тогда девушка получала право встречать вместе с хозяйкой дома приезжающих гостей. На такие балы приглашали и дебютирующих в свете подруг девушки — для них такой бал тоже был дебютом. И именно такой вот бал и носил с полным правом название «бала дебютанток«.
Дебютантки в ожидании представления
Но самым лакомым местом для выезда с дебютирующей дочерью был лондонский клуб Олмэкс (Almack’s), один из первых в Англии клубов, членство в котором было разрешено одновременно представителям обоих полов. В правление клуба входили 6 или 7 представительниц самых влиятельных и знатных семей, которых называли Патронессами. Именно эти дамы и решали, кого допустить на знаменитые балы клуба по средам, предоставив право купить входной билет на сезон (передавать этот билет другим лицам было запрещено). Считалось, что допуск в Олмэкс был неким «водоразделом» между светом и Светом в высшем (самом пафосном) его значении. Лишиться членства в клубе было настоящим социальным поражением. Стоит отметить, что при приеме в клуб предпочтение отдавалось не наличию денег, а родословной и, самое главное, безупречной репутации.
Карикатура на балы в Олмэкс
К наряду дебютантки на протяжении всего 19 века предъявляли схожие требования. Это должно было быть вечернее платье, предпочтительно белого цвета, но оттенки слоновой кости и розового также допускались. Самым подходящим юной девушке украшением считался жемчуг, но многие представительницы богатых семейств уже во время дебюта выгуливали роскошные фамильные драгоценности.
Эдвард Хьюз «Дебютантка»
Портрет молодой королевы Виктории
Мать с дочерью-дебютанткой готовятся к выходу
Вот и всё. Несколько сумбурно получилось, но, надеюсь, информация всё равно кому-нибудь покажется интересной. Я два вечера билась над ней, пытаясь не скатиться в нудную и изобилующую подробностями лекцию )) Надеюсь, получилось этого избежать.
P.S. Поясняю, что я ни разу не историк, все сведения почерпнуты в течение моей долгой жизни (и в период подготовки поста) из разных книг, статей и интернет сайтов. Если у кого-то есть добавления, дополнения или исправления, — добро пожаловать!
www.spletnik.ru
«Черный бал» императрицы — Елена Хорватова — LiveJournal
К.О. Брож. Бал в Николаевском зале Зимнего дворца
Санкт-Петербург в 18 и 19 веках славился своими балами. Основные «большие» балы проходили в зимний сезон — примерно от Рождества и до окончания Масленицы. В годы правления Николая I балы начинались раньше — в Николин день 6 (19 по н.с.) декабря; позже случались и иные варианты. Летом императорское семейство тоже давало несколько балов в Царском Селе, но они считались менее парадными. Когда Николай II в начале 20 века стал потихоньку «сворачивать» большие балы, это вызывало множество обид и недоумений. Но Александра Федоровна терпеть их не могла, танцевать не любила, часто болела, а уж когда в семье появился больной ребенок, ей стало просто не до балов… Зато Александр III и Мария Федоровна «бальные традиции» свято соблюдали.
Д.Н. Кардовский. Бал в Петербургском Дворянском собрании
Традиционных «царских балов», которые приравнивались к официальным мероприятиям, было несколько — большой бал в Николаевском зале Зимнего дворца, средний бал в Концертном зале и малый бал в Эрмитаже. Кроме того, императрица устраивала «домашние» балы в Аничковом дворце, где проживала царская семья. И еще представителям Дома Романовых было необходимо присутствовать на других балах — в Дворянском собрании, в институтах благородных девиц, в домах аристократов, приближенных ко двору…
Но императорские балы, поражавшие великолепием, перещеголять было трудно. Между тем, для казны это было относительно недорогое удовольствие. Главные статьи расходов — свечи для освещения дворцовых залов и отпечатанные приглашения. Вина для балов, причем — великолепного качества, поставлялись из императорских крымских имений, фрукты и цветы — из императорских оранжерей; в дворцовых кладовых было достаточно запасов муки, масла и сахара, чтобы испечь несколько сотен пирожных, а повара славились мастерством… Дополнительной прислуги не нанимали — обслуживали гостей придворные лакеи, а оркестр и так был при дворе на жаловании. Главным украшением бала служили приглашенные дамы, наряды и бриллианты которых и делали его особенно роскошным.
Герцог Гессен-Дармштадтский Людвиг с сыном Эрни (Эрнстом-Людвигом)
Прибывали в столицу Российской империи к зимнему сезону.и важные иностранные гости. Например, в 1889 году Гессен-Дармштадтский герцог Людвиг приехал в Россию навестить дочь Эллу (великую княгиню Елизавету Федоровну, супругу брата Александра III Сергея Александровича) и привез с собой сына Эрни и дочь Аликс. Аликс — Алиса Гессенская — уже успела познакомиться с цесаревичем Николаем на свадьбе сестры и страшно ему понравилась. В 1889 году Ники после долгого перерыва вновь увидел свою полудетскую любовь. Теперь они уже не были подростками – Ники был двадцать один год, а Аликс семнадцать… Был разгар бального сезона. Весь Петербург кружился в безумном вальсе… Атмосфера вальсирующей столицы закружила и цесаревича с гессенской принцессой. И их любовь вспыхнула с новой силой…
Эрни и Аликс Гессенские
А принц Эрни делал в дневнике восторженные записи:
«За 14 дней я побывал на 15 балах. Последний из них начался в полдень и продолжался до 6 часов, затем был торжественный обед, за ним, примерно с половины восьмого вечера, продолжение бала до полуночи, после чего – званый ужин… Прекраснее всего званые балы в Зимнем дворце… Ужин накрывали в очень большом зале, где однажды состоялся бал для трех тысяч приглашенных».
«Я никогда не забуду, как мы, юноши, после обеда сбежали вниз и в одном из залов, где играли цыгане, потребовали, чтобы они спели что-нибудь танцевальное… Мы танцевали, не говоря ни слова, совершенно безмолвно и без остановок, как помешанные. Никогда больше я так не танцевал… Причем днем устраивали танцы на островах и чаи с мазуркой, длившиеся несколько часов, затем еще езда на санях и катания со снежных гор… Для тех, кто не спал, буйство длилось беспрерывно…»
Тот сезон был отмечен необыкновенным событием – «черным балом» императрицы. Незадолго до намеченного Марией Федоровной бала (а она придавала огромное значение подобным событиям) из Австро-Венгрии пришло известие о смерти крон-принца Рудольфа. В результате сложной и запутанной любовной драмы он застрелил свою возлюбленную и застрелился сам в родовом замке Майерлинг (позже этот сюжет лег в основу книг, драматических произведений и кинофильмов, и практически до наших дней волнует сердца сентиментальных европейцев). Но в Петербурге трагическая история крон-принца и его любовницы даже по горячим следам не произвела сильного впечатления.
Кронпринц Рудольф и его возлюбленная баронесса Мария Вечера
По международным канонам, в случае смерти кого-либо из членов европейских правящих династий в столицах всех дружественных держав объявлялся траур и все увеселения отменялись. Правда, уже случился прецедент, когда русский двор оплакивал одного из великих князей, а Вена этого как бы и не заметила. И вот Марии Федоровне представилась возможность отомстить австрийскому императору за обиду.
Замок Майерлинг
Просто «не заметить» в свою очередь траура австрийского двора было бы слишком примитивно, а русская императрица предпочитала во всем изысканность. Она не отменила бал, но по случаю траура всем дамам было предписано явиться в черных нарядах. Правда, известили об этом приглашенных за три дня до бала, но дамы справились. Кто-то засадил портних за шитье новых «траурно-бальных нарядов», а кто-то слегка переделал придворные траурные платья, оставшиеся в гардеробе после похорон высоких особ. Но на бал все явились в черном, как было предписано. И, из соболезнования с австро-венгерским императорским домом, русские дамы отплясывали исключительно под венские вальсы в изысканных траурных туалетах и в сиянии роскошных драгоценностей, особенно заметных на черном фоне. «В белом концертном зале это было очень красиво», — утверждал присутствовавший на балу князь Сергей Волконский.
Траурное платье с бальным шлейфом
eho-2013.livejournal.com
