«Мужчины танцуют на каблуках?! Это пошло и вульгарно!»
Сегодня есть много способов творческого самовыражения, к примеру, пение, рисование, кино, литература, танцы. Кстати, о танцах. Их тоже, как известно, великое множество: от классических до суперсовременных. В последние годы в Казахстане особую популярность набирает Vogue. Мы поговорили с известным блогером Сырымом Сулеймен, который, занимается Vogue танцами, продвигает и раскрывает его культуру людям, передает Elorda.info.
– Сырым, расскажите, пожалуйста, почему вы выбрали Voguе?
– Vogue – это совсем не то, что пишут в Википедии, это не просто танец – это целая культура. Там не обязательно танцевать, быть в форме, иметь растяжку и физические данные. Тебя примут любым. Прежде чем столкнуться с Vogue, я поступил в Казахскую национальную Академию искусств, на хореографию. Но на 2-ом курсе понял, что мне не интересны народные танцы и балет. Я любил танцевать, но свое на тот момент еще не обрел. Искал, экспериментировал, пробовал что-то новое.
Нашёл студию современных танцев при Мадине Бейсекеевой. Начал заниматься waacking, после мне предложили заняться Vogue. Первое, что я подумал: «Как это открыто, пошло и вульгарно, я не буду так танцевать!» Я был шокирован, ведь там танцевали на каблуках, делали нереальные выкрутки телом, мне казалось это диким и ужасно дерзким. Но узнав историю, познакомившись поближе с этим стилем танца, я понял, что он мне заходит. Культура и философия Vogue мне очень нравится, и люди в кругу Vogue танцоров понимают меня лучше всех, принимают, не оскорбляют и не унижают.
– Был ли хейт со стороны казахстанцев? Если да, то как вы с этим справляетесь?
– Несмотря на некоторый уровень толерантности в нашей стране, я сталкивался и до сих пор сталкиваюсь с хейтом со стороны соотечественников. В начале я хотел понять, почему люди так реагируют. Мне было всего 15-16 лет, я был подростком, морально и психически еще не устойчивым. Я анализировал и понял, что сам когда-то так реагировал на такие вещи – резко и бурно.
Осознав и приняв это, я стал относиться к хейту легче. Честно сказать, мне дико повезло, потому что я получил поддержку и любовь от друзей, товарищей и просто знакомых танцоров. Благодаря им я справился с буллингом. Сейчас я особо не реагирую на это, не расстраиваюсь, не обижаюсь и не злюсь. Если постоянно зацикливаться на этом, то теряешь много энергии. Наоборот, я превратил подобное отношение ко мне в некий двигатель моего развития. Если он есть, значит, я делаю все правильно.
– Что тебе больше всего нравится в Vogue?
– Мне нравится, что есть постоянное развитие, движение. Никогда не стоишь на месте, всегда в форме, постоянные мастер-классы и feedback (обратная связь). Как и говорил ранее, мне нравятся внутренняя связь между танцорами. Я самовыражаюсь, выплескиваю все эмоции, одновременно ощущаю свою мужественность и феминность. Благодаря танцу я принял себя. А то что происходит во время танца, это отдельная тема. Все проблемы и все переживания уходят на второй план, бешеное количество адреналина, ну и конечно же внимание.
Там ты его получаешь во всех формах.
– Приживется ли эта субкультура в Казахстане?
– Я пришёл в Vogue в 2016 году. Тогда было очень мало людей в этой культуре, в основном девушки, парней можно было по пальцам пересчитать. Нынешний Vogue отличается от того времени. Тогда мы боялись об этом говорить на улице, сейчас можно выступать в людных местах, раньше парни не решались на каблуки, а сейчас без этого никак. Девушки не могли одеваться для танца «вульгарно», сейчас же нет рамок и ограничений. Я ожидаю в Казахстане толерантности, уважения, принятия этой культуры. Хотел бы, чтобы её нормально воспринимали, не обесценивали и не относились к ней небрежно, чтобы она развивалась и распространялась также, как и на Западе.
Аружан Орсариева
Журнал Театр. • Мужское и женское в современном танце
«I put a spell on you» проект Анны Борайо и Жоао Галанте 2007
Театр. разбирается, как и где идеология квир-сообщества пересекается с основополагающими постулатами contemporary dance
Личный опыт
Сначала я хочу рассказать собственную историю.
Однажды, работая с Траджалом Харрелом над его постановкой «Весны священной», я испытала странное чувство. Дело было в самый первый день репетиций. Траджал попросил нас одеться в купальные костюмы и разделил на две группы: в одной были мужчины, в другой — женщины.
Затем он попросил нас выйти на середину сцены по одному и выполнить упражнение, название которого звучало так: «покажите свое тело».
Речь, конечно же, не шла о том, чтобы раздеться и в буквальном смысле его показать — мы и так были полуголые. Траджал имел в виду более тонкие вещи. Мы должны были показать тело с разных сторон, не прибегая к профессиональным навыкам. Представить его как товар (объект).
К этому моменту каждый из нас уже имел довольно большой опыт неловких, даже провальных ситуаций в своей карьере, и задание показалось на редкость простым. Но результат заставил меня задуматься.
Сначала на сцену поочередно выходили мужчины. Они игриво и кокетливо демонстрировали мышцы, цвет и блеск кожи, прическу, шарм своих жестов.
С женщинами все обстояло иначе. Первая девушка, вышедшая на сцену, растерялась. Следующая чуть ли не расплакалась. Та, что вышла после нее, разозлилась. Подошел мой черед, я подумала: ну вот же оно, мое тело! Мое тело — это же не я. Это совершенно абстрактная вещь. Оно такое какое есть, я его не стесняюсь и не боюсь. Но в тот момент, когда я ощутила на себе взгляды коллег, рассматривающих меня как вещь, в моей голове всплыли образы моделей журнала «Vogue» с их пустыми, ни о чем не говорящими лицами.
Я физически не могла разделить этот пафос торговли. Я по собственной воле должна была как бы предложить, продать тело тем, кто на него смотрит. Охватившая меня волна сомнений стала заметна окружающим, хотя формально я делала те же движения, что и все остальные.
Следующим важным личным опытом стала работа Анны Борайо и Жоао Галанте, в которой гримировали мужчин в женщин и наоборот.
При этом наши тела оставались обнаженными и публика, которую мы были призваны соблазнять на протяжении всего вечера, реагировала на нас самым разным образом.
В этом перформансе исполнитель сидит напротив зрителя, создавая между ним и собой очень интимную и чувствительную взаимосвязь. Зритель слушает песни о любви и может перемещаться от одного исполнителя к другому.
Кто‑то теряется, ведь понять, кто перед тобой — мужчина или женщина, трудно, тем более что среди исполнителей есть и настоящие транссексуалы. Сложность возникает и с языком соблазнения, заученным в обществе. Как взаимодействовать в каждом конкретном случае? Как работают привычные коды общения, если роли не определены четко? Кто передо мной и чего он от меня хочет?
Подобные эксперименты порождают множество вопросов о собственной гендерной идентификации. Как и кем я чувствую себя в своем теле? Осознанно ли я так одеваюсь, говорю о себе как о женщине, или же это срежиссировано моим окружением?
После этих опытов я задумалась об историческом контексте гендерных проблем.
О том, для чего вообще обращаться к теме гендера в искусстве в наши дни. Как вообще случилось, что в Европе подобные перформансы считаются нормой. И что есть норма для меня лично.
История вопроса
В 1960—70‑х годах в Нью-Йорке все больше стали заметны представители ЛГБТ и квир-сообщества. Они манифестировали свой образ жизни и боролись за равноправие. Они не встраивались в общие рамки и не прогибались под общие законы.
Словом queer называют не только геев, оно характеризует любые отличия от сложившейся нормы поведения мужчин и женщин. Движение квир-сообщества призывало принять и понять их правила жизни, их внешность, их ценности, расширить взгляды на нормы поведения и самовыражения в обществе.
Кадр из документального фильма «Paris Is Burning» Дженни Ливингстон, 1990Кадр из документального фильма «Paris Is Burning» Дженни Ливингстон, 1990
Важной фигурой в борьбе за права неформалов в те годы в НьюЙорке был(а) Марша П. Джонсон. Она была черным трансcексуалом и знала все о дискриминации.
Она добивалась политического равенства для таких же как она людей, которые жили в нищете и не могли заработать на хлеб из‑за непривычного внешнего вида. Они умирали от голода, СПИДа и прочих болезней и, конечно, то, как ярко, красочно и необычно они проживали эту короткую жизнь, не могло не вызывать восхищения. Это был очень духоподъемный инфантилизм.
Живя в изоляции от «нормального» общества, квиры образовывали коммуны или «дома» и организовывали собственные мероприятия, которые проводились в закрытых клубах и на закрытых вечеринках у знаменитостей (Энди Уорхол, к примеру, поощрял и часто устраивал у себя такие неформальные встречи).
Самыми известными среди этих мероприятий стали балы (Ball Culture). Там собирались представители различных «домов», чтобы показать себя во всей красе. На балах каждый имел возможность перевоплотиться в того, кем хотел бы быть. Звезды шоу-бизнеса, знаменитости, топ-модели становились объектами подражания. Забитые, бедные, лишенные прав люди могли почувствовать себя успешными и желанными, быть в центре внимания и показать свои таланты: больше им негде было это делать.
Таланты многих из них не уступали талантам тех, кто блистал на главных сценах Нью-Йорка. Это приводило порой к удивительным открытиям. Большинство из тех, кто посещал балы, были большими почитателями моды, поэтому они стали копировать позы моделей из модных журналов, таких как Vogue. Так появился новый стиль в танце «вогуинг» (voguing).
Скопированные с фотографий позы неестественно смотрелись вживую, поэтому движения были странные, угловатые и зачастую исполнялись анатомически неверным и даже опасным для тела образом. Все это выглядело броско, по‑настоящему гламурно и стало символом квир-сообщества.
Марша П. Джонсон, 1980‑еПостоянные встречи, обмен знаниями, свои зрители, клубы и прочие места действия являлись уникальной сценой, где царил дух свободы, где сбывались мечты, где все было разрешено и работало по своим правилам. Это напоминало страну потерянных мальчиков (Neverland), из которой трудно выбраться.
Так как ни работать, ни заниматься общественной деятельностью квиры не могли, чтобы как‑то заработать на жизнь, они занимались проституцией, перепродажей украденных вещей и наркоторговлей.
Вся жизнь этих людей была непрекращающимся перформансом, а самой большой заслугой квирсообщества в те годы, на мой взгляд, были артистические эксперименты и политические акции. В 1991 году про эту субкультуру был снят фильм «Paris is Burning» (режиссер Дженни Ливингстон).
Но нередко от хорошей идеи остается одна лишь форма.
Квир сегодня
В Берлине, городе, который в наши дни часто сравнивают с Нью-Йорком 1970‑х, всем уже давно все равно, кто во что одет. Да и вообще в Европе и США давно уже можно наблюдать тенденцию к минимизации отличий между полами. Традиции одевать младенцев в розовое и голубое уходят в прошлое. Идя по улице, не знаешь, какое количество транссексуалов тебя окружает. На сцене все чаще можно видеть работы, в которых подняты вопросы о неоднозначности суждений о поле человека и о его поведении в обществе. В этом контексте квир-акции зачастую теряют свою актуальность. От них остается лишь сухая скорлупа без смысла и вкуса.
Миллионы красивых мужчин переодеваются и накладывают макияж, чтобы подчеркнуть свою привлекательность («драг-шоу»).
Они харизматичны и преподносят свой образ как нечто самоценное.
Глядя на это, невозможно не думать о нарциссизме. Именно он выходит на первый план. И именно о такой форме продажи себя я в очередной раз задумалась после работы с Траджалом.
Чувствуя потребность выражать свой образ, скажем, через женственное, многие напрямую связывают эту идею с косметикой, каблуками, слабостью и всем тем, что диктует нам реклама. Но эта логика работает и в противоположном случае. Желание стать кем‑то еще (например, женщиной) приводит к желанию приобрести косметику, определенную одежду и вообще другое тело. Это желание потреблять товары порождает желание продавать и себя как товар.
Куда интереснее квир-акций кажется мне опыт моей знакомой концептуальной художницы Абигейл Липарото, сделавшей в магистратуре такой проект: во время обучения в университете она чередовала свою гендерную идентичность, то есть в течении трех месяцев была женщиной Абигейл, затем в течении следующих трех месяцев — мужчиной Эндрю.
Каждый день из жизни обоих — Абигейл и Эндрю — документировался письменно и на видео. При этом она / он продолжал(а) жить вместе со своим молодым человеком, который вынужден был представлять ее / его своим знакомым то женским, то мужским именем. В образе Эндрю Липарото меняла повадки, брила голову, играла в футбол и вела себя так, что было трудно распознать в ней женственное. Мы увиделись с ней (в «период мужчины»), когда прошел примерно год с момента запуска проекта. «Знаешь, я не уверена, что изменила мир, — сказала художница, — но меня лично это очень изменило.
Я увидела Абигейл со стороны, ее неосознанные действия, желание понравиться другим, нанося косметику или готовя ужин на всю компанию друзей. Это очень личный опыт, но если поделиться им с другими, возможно, это что‑то изменит и в них».
Квир и современный танец
Cовременный танец уже одним своим появлением разбивал главные представления о мужском и женском, заданные до этого балетом. Мужчины и женщины стали исполнять одинаковые партитуры, что противоречило идеалам о мужественности и женственности в классическом танце.
Пина Бауш поменяла местами роли мужчины и женщины: женщины на сцене стали поднимать мужчин, стали так же сильны, как мужчины, а мужчины отошли на второй план, как бы аккомпанируя женщинам.
Но иногда гендерные клише обнаруживают себя и в современном танце. В спектаклях Вима Вандекейбуса, например, речь часто заходит о доминировании мужчин. Самый первый его спектакль «What the Body Does Not Remember» (1987 г.) спровоцировал бурную реакцию публики. В 2013 году, 25 лет спустя, компания вновь отправилась в турне с этой работой, но уже с другим составом. И вновь публика разделилась во мнениях и активно реагировала на это событие. У Вандекейбуса в какие‑то моменты танцоры почти дерутся, а не танцуют, а долгая сцена дуэтов мужчин и женщин отражает силовые привилегии мужчин. Тут прослеживается модель поведения, знакомая нам из повседневной жизни, где женщины позволяют и даже желают брутального отношения к себе со стороны мужчин.
В работах компании UltimaWez, чьим основателем является Вандекейбус, речь часто идет о животных инстинктах (отец Вима был ветеринаром и в детстве будущий хореограф проводил много времени с животными).
Это подчеркивает первоочередное значение гендерных различий в природе. Таким образом, легко увидеть в этих работах дарвинистские концепции. Что особенно акцентировано в фильме Вандекейбуса «Blush». Как сказал однажды на лекции Мартин Спамберг, хореограф, педагог, философ: «Wim Vandekeybus is like a celtic tattoo» («Вим Вандекейбус — как кельтская татуировка»).
Но Вандекейбус в современном танце скорее исключение из правила. А идеология квир-сообщества стала для современного танца трендом. И тут встает вопрос о самом термине. Может, квиров гораздо больше, чем мы думаем?
«Age & Beauty Part 1: Mid-Career Artist/Suicide Noteor &: — /», хореография Мигеля Гутьереса, 2014«Death asshole rave video» Джереми Уэйда, 2014
В свое время великий исполнитель буто Кадзуо Оно, проживший 103 года, уже в очень преклонном возрасте исполнял танец маленькой девочки. По словам очевидцев, это и был танец маленькой девочки, а не старика, переодевшегося в нее.
Был ли он своего рода квиром?
Попадая на возникшие за последнее время фестивали, клубы, мероприятия для квиров, вдруг понимаешь, что это не пропаганда ЛГБТ, а места для тех, кто не боится ежедневного сумасшествия. Все табу и формализм повседневной жизни там исчезают, а на смену этому приходит детский задор и открытое восприятие.
Такая атмосфера мгновенно расслабляет и раскрепощает.
Те же процессы мы наблюдаем в современном танце. Взять хотя бы Иво Димчева, покорившего сердца любителей всего неформального. Несмотря на эстетику «драг-шоу», представления Димчева ставят вопросы куда более глубокие, чем вопрос о мужском или женском.
В работе «Lili Handel» Иво превращается в персонаж якобы женского пола. Он называет себя Лили, поет высоким голосом (практически сопрано), соблазнят публику. На самом деле все далеко не так просто. Глядя на него, трудно определить словами, что именно он делает и кто он. Он то рычит, словно существо из преисподней, то играет с ленточкой, как гимнастка, то совершает абсурдные действия.
Сам Иво редко говорит о себе как о квир-исполнителе, однако журналисты и танцевальное сообщество причисляют его именно к этому движению и чуть ли не делают его иконой.
По мне, сценические опыты Иво Димчева куда интереснее и глубже, чем акции квир-звезды Джереми Уэйда, который за последние годы стал одной из самых заметных фигур contemporary dance. Совсем недавно он решил сделать мастерскую только для квир-артистов, что решительно сужает круг его почитателей. Безумно интересно узнать, чему же он их там учит такому, что не квиры не могут одолеть? И как в принципе доказать, что я квир или не квир?
Такие опыты не размывают границы, а наоборот, прочерчивают их в новых местах.
Еще одна восходящая квирзвезда Мигель Гутьерес говорит:
«Слово „квир“ уместно для описания определенного типа искусства, дискурса, политической или культурной позиции.
Оно может означать способ самоидентификации. В течение нескольких лет я был свидетелем эволюции смысла этого слова: сначала оно было чем‑то вроде пятна на репутации; затем в начале 90‑х годов началась реабилитация этого эпитета — он стал служить идентификатором „своих“ в группах квир-активистов; потом его включили — уже как термин — в ряд академических дисциплин; наконец, сейчас он вернулся к молодым художникам, которые осознают себя создателями квир-перформансов. Но каков смысл этого эпитета по отношению к перформансу? Если задуматься об отклонениях, или, точнее, об альтернативных средствах коммуникации, то ведь танец всегда немного queer, не так ли?»
As a description of a kind of art, discourse, and political / cultural position, the word «queer» is really having its moment. It can mean identity or strategy. In my own history I have witnessed the evolution of this word as a slur to its «reclamation» as an intersectional identity by queer activist groups in the early 90’s to its incorporation into academic discipline to its current resurgence with young artists who self-identify as queer performance makers.
What does it mean in relationship to performance? If we are thinking about variance or alternative means of communication, isn’t dance always queer?
Оно может означать способ самоидентификации. В течение нескольких лет я был свидетелем эволюции смысла этого слова: сначала оно было чем‑то вроде пятна на репутации; затем в начале 90‑х годов началась реабилитация этого эпитета — он стал служить идентификатором „своих“ в группах квир-активистов; потом его включили — уже как термин — в ряд академических дисциплин; наконец, сейчас он вернулся к молодым художникам, которые осознают себя создателями квир-перформансов. Но каков смысл этого эпитета по отношению к перформансу? Если задуматься об отклонениях, или, точнее, об альтернативных средствах коммуникации, то ведь танец всегда немного queer, не так ли?»
В 29 лет шоу моды и танцев Eleganza все еще в моде – Harvard Gazette
Кампус
Видео и фото Стефани Митчелл/штатный фотограф Гарварда
В 29 лет шоу мод и танцев по-прежнему в моде
Автор: Никки Рохас Гарвардский штатный писатель
Дата
Забудьте о Коачелле. Студенты, надеющиеся на модный, наполненный музыкой субботний вечер, собрались на шоу Eleganza 22 апреля. На студенческом мероприятии были представлены бренды модного дизайна, которые включали в себя переработанные, переработанные и бережливые нити.
Шоу этого года, получившее название «Возрождение», было вдохновлено образом феникса, восставшего из пепла, — объяснила финансовый исполнительный продюсер Эшли Чжуан, 23 года.
«В этом году для нас действительно было характерно более полно рассказать о пандемии, тем более что искусство сильно пострадало», — сказала она. «Важно, чтобы мы привнесли в это шоу все, что у нас есть, а также использовали то, что мы узнали из пандемии и тех действительно трудных времен, чтобы создать что-то, что является новой версией Ганзы».
Harvard Black Men’s Forum покорил сцену своим ритмичным степ-выступлением.
Популярная модная и танцевальная постановка дебютировала 29 лет назад под руководством студенческой организации культурного производства Гарварда Black C.A.S.T. «Мероприятие началось как небольшой показ мод с миссией, основанной на переосмыслении красоты и эстетического стиля в кампусе», — сказала исполнительный продюсер Алана Янг 24 года. «С тех пор он вырос из небольшого показа мод в одно из крупнейших событий года в Гарварде».
Восторженная публика заполнила хоккейный центр Bright-Landry. Изабель Монтут 23 года заняла свое место в центре сцены.
Аншлаговое шоу в хоккейном центре Bright-Landry продолжило свою миссию по пересмотру различных стилей красоты и эстетики в кампусе. Студенческие организаторы во главе с исполнительным продюсером моды и рекламы Эми Оджеабуру ’25 обратились к модным брендам с просьбой о кредитах и пожертвованиях для шоу. Образы были продемонстрированы в серии танцевальных номеров, разбавленных гостевыми выступлениями. Форум чернокожих мужчин Гарварда появился в черных брюках и белых классических рубашках, чтобы показать ритмичное степ-выступление, которое загипнотизировало публику. Любимцы публики Omo Naija x The Wahala Boys и Harvard College Bhangra не разочаровали своими хорошо поставленными танцами.
Вся прибыль Eleganza передается местным и международным благотворительным организациям, сказал Чжуан. Eleganza пожертвовала 15 000 долларов на благотворительность из выручки от прошлогодней выставки и в этом году пожертвует Фонду искусств Новой Англии, Проекту развития и AgitArte.
Выбор редакции
нация
Политические эксперты предлагают способы, которыми средства массовой информации могут притупить умелые манипуляции бывшего президента с освещением для распространения лжи и разногласий
Здоровье
На этот раз было замечено, что высокий уровень альфа-линоленовой жирной кислоты замедляет снижение, вдвое снижая риск смерти от БАС
Мир
Машаил Малик всегда интересовался человеческим опытом.
Сначала она увлеклась литературой, философией, но теперь ее внимание сосредоточено на этничности, политике идентичности
Вверх
Вперед
Кампус и сообщество
Исследование выпускника Чана посвящено смертельным рискам и эксплуатации, с которыми сталкиваются рабочие, добывающие ключевой компонент литий-ионных аккумуляторов в Республике Конго
Кампус и сообщество
«Мои родители говорили, что лучшее, что вы можете дать себе, — это образование, поэтому я делала все возможное, чтобы ходить в школу», — сказала Бенита Кайембе, которая в 19 летпереехал из ДРК в Калифорнию, несмотря на то, что не знал английского языка.
Крис Сниббе/штатный фотограф Гарварда
Давайте потанцуем: Уэйн МакГрегор запускает новую коллекцию мужской одежды Cos
cos pitti uomo chorepgrahe Wayne McGregor danse
Джонатан Даниэль Прайс Как гласит латинская поговорка «omne trium perfectum» (хороших вещей три), и в случае с презентацией Коса во Флоренции в среду эти три вещи также были чередой первых.
cos pitti uomo danse салон мод мужской
Джонатан Дэниел ПрайсСамые популярные
danse cos pitti uomo хореография салон режим мужской
Джонатан Дэниел Прайс За день до презентации Vogue встретился с Копином , креативным директором Карин Густафссон и обладателем множества наград хореографом Уэйном МакГрегором , которые руководили извилистыми движениями танцоров, чтобы получить первое знакомство с коллекцией во время генеральной репетиции.
салонный режим мужской pitti uomo cos danse choregraphie
Джонатан Дэниел ПрайсСамый популярный
Под названием Сома (« Соматическая практика, » объясняет Макгрегора , « — это идея того, что тело уже знает »), Капсульная коллекция из 17 предметов исследует, как мы интуитивно меняем то, как одежда сидит на нашем теле, например, закатывая рукава или меняя положение воротника на шее. Очевидно, мы много драпируем тканью на вешалке для платья, которая стоит на месте, , — говорит Густафссон . у нас есть с нашей одеждой «.
хореографический танец cos pitti uomo салон мод мужской
Джонатан Даниэль Прайс » Эта коллекция предметов гардероба не изменилась для танцоров , — продолжает Копен . — Речь шла о том, чтобы увидеть одни и те же предметы повседневного обихода в движении .
Представление одежды посредством танца, МакГрегор указывает, совершенно логично». Каждый день двигается, все танцуют. Все физическое является своего рода танцем, , — говорит он. — Все, что мы делаем в танцевальном представлении, — расширяем его или развиваем эти движения. «Если говорить об этом красноречиво, то неудивительно, что хореографу удалось так успешно воплотить слова Вирджинии Вулф в балете (Woolf Works, 2015) или привить дополнительную целеустремленность действиям известных киногероев (МакГрегор был режиссером движения о бесчисленных кассовых хитах, включая «Гарри Поттер и Кубок огня»).0005
Самый популярный
cos pitti uomo салон режим мужская хореография танец
Джонатан Дэниел Прайстанцевальная хореография Питти Уомо, потому что мужской стиль в салоне
Джонатан Дэниел ПрайсСамый популярный
Потому что одежда может быть важной, но при ближайшем рассмотрении становится ясно, что она была создана с учетом движения.
Хлопковый поплин торговой марки бренда представляет собой непрерывную нить, а белое хлопковое пальто и рубашка были обработаны воском, так что материал сминается, как пергамент, при каждом изгибе рук. Еще одна белая рубашка и темно-синий блейзер вырезаны по косой – прием, популяризированный дизайнером 20-го века Мадлен Вионне , чьи платья в греческом стиле с каскадом из ткани были созданы под влиянием танцовщицы Айседоры Дункан . А серый свитер был прошит обратным швом, чтобы создать складки на теле, рукавах и воротнике, предполагая владельца, даже когда он висит на вешалке. « Все должно работать вместе, все должно быть выровнено », — настаивает Копен , — особенно когда мы делаем такое представление. Если что-то не так, наши глаза действительно приучены видеть это.0139 » По словам Густафссона, коллекция представляет собой исследование «простоты» и виньетку «преуменьшения».
Джонатан Дэниел Прайс
Одежда была смоделирована для десяти танцоров из компании Уэйна МакГрегора в монастырях здания 15-го века, спроектированного пионером эпохи Возрождения Филиппо Брунеллески .
